Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ) Страница 6

– Разберусь! – практически не раздумывая, отвечаю ему. Конечно, бегать в качестве пожарной команды по каждому такому случаю – вроде бы и не мое дело. Но если у нас поднимется мутная волна обвинений во вредительстве и посадок спецов, как уже было в покинутом мною прошлом – хорошего мало. Вроде бы удалось не допустить такой волны по результатам Шахтинского дела, а тут опять… Нет, такое надо давить в зародыше! И вот поэтому я еду в Рыбинск.

В райотделе ГПУ меня встретили неласково. Будь я шишкой поменьше – и вовсе дали бы от ворот поворот. Но поняв, что перед ними – член ЦК, да ещё способный в любой момент позвонить Дзержинскому, малость смягчились. Но только малость. Начальник отдела, приняв меня в своем кабинете, сразу же взял жёсткий тон:

– Вы ответственный работник, должны понимать, что негоже вмешиваться в ход следствия.

– Я, кажется, не давал повода к таким заявлениям! – немного повышенный тон здесь не помешает. – Меня всего лишь интересует существо претензий, предъявляемых вами к ценному работнику.

– Ваш «ценный работник», – иронически выделив эти слова, гэпэушник криво усмехнулся, – занимался саботажем, путем мелочных придирок всячески сдерживая выпуск необходимых стране авиадвигателей. Кроме того, налицо растрата валютных средств – по её настоянию закупались импортные комплектующие взамен отечественных.

– Вы или ваши сотрудники – технические специалисты в области двигателестроения? – вопрос, разумеется, риторический, и потому, не дожидаясь ответа, продолжаю нажимать: – Тогда как же вы можете судить, что является мелочными придирками, а что – борьбой за необходимую технологическую дисциплину, качество и надежность моторов для нашего воздушного флота? И почему же вы не запросили техническую экспертизу у специалистов Авиатреста?

Начальник отдела отвечает с нескрываемым раздражением:

– А то я не понимаю, что они начнут защищать честь мундира и всячески выгораживать своего работника!

– Ладно, – цежу в ответ, понимая, что конструктивного разговора с этим чином не получается, а потому и не скрывая угрожающих ноток в голосе, – я сам разберусь, что творится на заводе N26, и кто тут на самом деле занимается саботажем.

Следующий день целиком был посвящен знакомству с делами на заводе. Картина вырисовывалась примерно такая, как и предполагалось: требовательность Лили-Марии Пальмен не нравилась некоторым халтурщикам и борцам за высокие показатели любой ценой. Директор при этом занимал какую-то половинчатую позицию. С одной стороны, он нахваливал свою подчиненную:

– Она у нас тут порядок наладила – залюбуешься! В цехах чистота, рабочие в аккуратных спецовках, а на сборке – чуть не в белых халатах, прямо как врачи в больнице. Контроль такой завела, что никакой брак мимо не проскочит. Сдача моторов военной приемке растет из недели в неделю, и отбракованных уже почти нет.

С другой стороны, он не преминул пожаловаться:

– Если бы не её дотошность, мы могли бы процентов на десять-пятнадцать больше моторов выдавать. Да и времени много угрохали на реорганизацию работы по её требованиям.

На следующий день пригласил в кабинет заместителя директора, временно предоставленный в моё полное распоряжение, саму Лили Яльмаровну. С утра не поленился пройтись по местному рыночку, где мне повезло – отыскался частник, занимающийся оранжерейным выращиванием цветов. Так что когда дама-инженер вошла в кабинет, её встретил букет из пяти неплохих, правда, на мой взгляд, довольно мелких, чайных роз.

– Здравствуйте, баронесса! Примите эти скромные цветы в знак признания ваших достоинств, – и я наклонился к её ручке, почти прикасаясь губами к запястью.

Лили-Мария оказалась невысокой, довольно миловидной, несмотря на свое наполовину финское происхождение, коротко стриженой блондинкой. Она неплохо держала себя в руках, но всё же не могла целиком скрыть некоторой растерянности. Странно, если бы было иначе: когда на тебя косятся, как на классово-чуждый элемент, да ещё и доносы с обвинением в саботаже пишут, в обращении «баронесса» со стороны члена ЦК ВКП(б), и в целовании ручек легко заподозрить изощренную провокацию или издевательство. Всё же она быстро опомнилась и подчеркнуто сухо поздоровалась:

– Здравствуйте, Виктор Валентинович.

– Садитесь, прошу вас, – пододвигаю стул, и затем сам устраиваюсь рядом с ней у письменного стола, а не за столом, как все начальники. – С ситуацией я разобрался, ГПУ вас больше беспокоить не будет, обещаю. Но положение дел на заводе далеко не радужное, и его надо исправлять. Поэтому с сегодняшнего дня вы назначаетесь главным инженером завода N26 Авиатреста. С Михайловым по телефону вопрос уже согласован и сегодня же он издаст соответствующий приказ по тресту.

Эта новость подействовала на Лили Пальмен еще сильнее, чем обращение «баронесса». Пока она собиралась с мыслями и пыталась восстановить явно нарушенное душевное равновесие, я продолжал вываливать на неё свои поручения:

– Вам предстоит не только дожать технологическую дисциплину то необходимого уровня. Садитесь верхом на своих технологов, пусть они отработают техпроцесс так, чтобы значительно снизить себестоимость двигателя. Это же не дело, когда М-17 обходится нам чуть не вдвое дороже, чем импортный, – к этому моменту баронесса достаточно пришла в себя, чтобы возразить:

– У нас нет ни одного технолога с достаточным опытом!

– Садитесь верхом на тех, кто есть, дерите их, как сидоровых коз, но натаскайте так, чтобы они могли справиться с задачей! – парирую её аргумент. – Далее: с качеством радиаторов, вы, похоже, разобрались. Теперь не затягивайте освоение гофрированных рубашек цилиндров. Что касается карбюраторов, которые пытается выпускать московский завод N24, то их качество, действительно, ни к черту не годится. Но это и понятно – завод дохленький, оборудование – с бору по сосенке, кадров хороших нет. Поэтому выход один: собрать свою команду из хороших техников и станочников, во главе с грамотным инженером, и послать к ним, чтобы довести карбюраторы до ума.

– У нас и своих-то кадров не хватает… – начала было Лили-Мария, но я довольно невежливо обрываю её:

– Знаю! Но у вас хотя бы свой техникум уже второй год работает.

– Что техникум… – печально произносит дама. – Я раньше в Питерском технологическом преподавала, вот он кадры давал совсем другие…

– Вот, кстати, – снова прерываю её, не давая завершить ностальгические воспоминания, – готовьте предложения по организации на базе вашего техникума Рыбинского авиационного института с основной специализацией по двигателестроению. И учтите: задание освоить высотную модификацию М-17 со степенью сжатия 7,3 с вас никто не снимет. Так что поторопитесь! И пора уже повернуться лицом к проектированию отечественных двигателей. Опыт у вас есть, вы даже конкурс на малый двигатель в 1926 году выиграли, так что дерзайте. А для начала ваш завод избран базовым для проектирования и производства двигателя Микулина М-34. Для этой цели в ближайшие же дни заводскому КБ, который отныне будет у вас в подчинении, выделяются средства и станки для организации нормального опытного участка, – и я вопросительно посмотрел на неё. Всё-таки крепкая оказалась дамочка. Уважаю. Другой бы на её месте уже бы панику развел от такого обилия поручений, отпихиваясь от них руками и ногами. А она – хоть бы хны. Губы сжала, молчит, и лишь изредка кивает.

Вот такой интересный получился у нас разговор. А чтобы закрыть вопрос с ГПУ, дозвонился в Москву, до начальника Секретно-Политического отдела Дерибаса:

– Терентий Дмитриевич, – говорю, – тут в Рыбинске, в местном ГПУ, всё саботажников ловят. Но вместо борьбы с настоящим саботажем и вредительством отрывают от дела опытных, проверенных в деле специалистов, и в результате срывают выпуск авиационных моторов. Вы уж разберитесь с этим головотяпством!

Вернувшись в Москву из Рыбинска, попадаю в самый разгар газетной кампании против «левой оппозиции»: так и не объединившиеся между собой группы троцкистов, зиновьевцев, и организация Смирнова-Сапронова попали под огонь политических обвинений. Их попытка распространить накануне 7 ноября 1929 года листовки, в некоторых их которых содержался призыв к организации демонстрации под оппозиционными лозунгами, расценивалась печатью как антисоветская вылазка. Соответственно, ставился вопрос о том, что принадлежность к оппозиции не только несовместима с пребыванием в рядах ВКП(б), но уже ведет к нарушению советских законов.

Зиновьев, а вслед за ним и Троцкий, тут же дали задний ход, уверяя, что распространявшиеся от имени оппозиционеров листовки – это провокация, а сами они ни о каком противопоставлении двух демонстраций и не помышляли, и призывать к такому не собирались. На что в опубликованном в конце ноября 1929 года Обращении Политбюро ЦК ВКП(б) к членам партии было заявлено, что вожди оппозиции, даже если они лично и не призывали к такого рода действиям, несут политическую ответственность за тех оппозиционеров, которых они систематически настраивали против партийного большинства, против недвусмысленно выраженной воли партии. Дело кончилось опубликованием в печати писем Зиновьева и Троцкого, в которых те отмежёвывались от нарушений партийной дисциплины, заявляли о полном признании всех решений партии, обещали неукоснительно исполнять эти решения, и призывали к тому же самому своих сторонников.