Нил Шустерман - Нераздельные Страница 6

— Прямо как в старые времена, — шепчет он.

— Да, но тогда мы только притворялись парой, чтобы Роланд меня не трогал.

Коннор протягивает руку и нежно поглаживает щеку девушки пальцами, которые когда-то принадлежали упомянутому Роланду.

— И тем не менее, его рука лапает тебя во всех местах…

— И не лапает, и не во всех, — игриво возражает Риса. Она поворачивается к Коннору спиной, но при этом берет ту самую руку-агрессоршу и обвивает себя ею. Теперь они лежат вплотную друг к другу, грудь Коннора прижата к ее спине. Пространство вокруг словно насыщено электричеством, и оба понимают, что сейчас между ними может произойти все что угодно. Их больше ничто не сдерживает. Кроме…

— Я никак не могу позабыть о Кэме, — шепчет Риса. — О том, как он пожертвовал собой ради нас.

Привитой рукой Коннор прижимает к себе Рису. Лучше бы, конечно, собственной, но для этого пришлось бы повернуться на другой бок.

— Кэм? Вот уж о ком я совсем не думаю.

— Но после того, что он сделал для нас, я чувствую, что мы обязаны… ну, почтить его как-то, что ли…

— Я и чту, — отвечает Коннор с кривой усмешкой, хотя Риса не может ее видеть. — Собственно, я прямо сейчас ему салютую. Ты разве не чувствуешь?

— Ха-ха.

В тишине он ощущает под рукой биение сердца Рисы. Удары отдаются в его груди, плотно прижатой к ее спине. Это просто невозможно выдержать! Проклятье — Кэм продолжает стоять между ними, как бы тесно они ни прижимались друг к другу!

— И что — мы теперь должны ради него дать обет вечного воздержания?!

— Нет, — отвечает Риса, — но хотя бы не будем торопиться. Помедлим немного.

Коннор умолкает на какое-то время, придавленный разочарованием. Но странное дело: под этим гнетом он ощущает росток облегчения. Он примиряется с тем, что сегодня ночью ничего не произойдет, и отодвигает желание и предвкушение на некоторое расстояние — не слишком далекое, чтобы не забыть о них совсем, но вместе с тем и не слишком близкое — чтобы мучиться не так сильно.

— Ладно, — говорит он. — Эта ночь посвящается Кэму. Намедлимся, пока крыша не поедет.

Подруга испускает короткий смешок, и оба затихают, уплывая в ночь. И до самого рассвета — лишь жар тел и биение сердец.

Коннор не помнит, что ему снилось, помнит лишь, что видел сны — яркие, зрелищные. Нет, не кошмары — в этом он уверен. Сны, полные радости и силы, — потому что так он чувствует себя сейчас, когда тусклый, рассеянный свет утра льется из крохотного окошка.

Уснуть и проснуться, обнимая девушку, единственную, которую ты когда-либо любил…

Знать, что вы оба владеете устройством, по мощи сравнимым с ядерной боеголовкой…

Чувствовать себя непобедимым, пусть лишь на краткий миг…

Всего этого достаточно, чтобы мир приостановился и начал вращаться в новом направлении. Во всяком случае, именно так сейчас все представляется Коннору. До сегодняшнего дня он цеплялся за ветхую ниточку надежды, но теперь надежда наполняет его до краев.

В жизни Коннора не было ни одного мгновения, которое он мог бы назвать прекрасным, но сейчас, когда его руки затекли оттого, что всю ночь обнимали Рису, а голова кружится от запаха ее волос — это мгновение как нельзя близко к совершенству. Кажется, даже акула улыбается.

Однако такие моменты никогда не длятся долго.

Вскоре просыпаются остальные обитатели подвала. Бо объявляет, что книжный шкаф, дарящий Коннору с Рисой некоторое уединение, загораживает проход в туалет, и отодвигает его. Так начинается новый день. Ребята, живущие здесь, внизу, стали рабами рутинного существования; каждый занимается своим делом — или бездельничает — как будто ничто в их жизни не изменилось. А ведь перемены немалые, просто они еще об этом не знают. Мир только что перевернулся вверх тормашками; вернее, он возвратился в правильную позицию после многих лет стояния на голове.

Проходит еще несколько минут, и слышится грохот откинутой крышки люка, сопровождаемый возгласом Сони: «Эй, кто-нибудь, черт бы вас побрал, помогите мне!» Время завтрака.

— Может, ты бы пошел помог ей? — мягко предлагает Риса, зная, что ничто, кроме зова долга, не сможет оторвать Коннора от нее.

Наверху у Сони склад провианта, способный прокормить целую армию. Бо, Коннор и Грейс рьяно бросаются на помощь, еда в два приема доставлена вниз, и Коннор, в третий раз поднявшийся по лестнице, вдруг обнаруживает, что нести-то ему больше нечего.

Сегодня Соня отодвинула сундук в сторону как попало, смяв маленькую пластиковую корзинку для мусора.

Этот сундук вызывал у Коннора беспокойство с самого момента их прибытия сюда, но юноша опасался заговаривать о его содержимом. Коннор оборачивается и видит, что Соня ушла перепарковать свой Субурбан в каком-нибудь разрешенном законом месте.

Коннор остается с вместилищем писем один на один.

Не в силах сопротивляться его притяжению, он опускается перед ним на колени. Это массивная, старинная вещь. Антиквариат, без сомнения. Его украшают разноцветные наклейки, похоже, намертво вросшие в его поверхность. Трудно сказать, побывал ли в действительности старый сундук во всех этих местах или наклейки появились только после того, как он перестал путешествовать и превратился в мебель.

Коннор не отваживается открыть его — он знает, что внутри.

Письма.

Сотни писем.

Все они написаны беглецами, прошедшими через Сонин подвал. Большинство, полные горечи и обиды, разочарования и яростных «почему?», обращены к родителям. «Почему вы так поступили? Как вы могли?! Когда все стало так плохо, что вы решились на это?» Даже воспитанники детских домов, которых никто не любил, лишь терпел, тоже нашли, что и кому сказать.

Он задается вопросом: отослала ли Соня его письмо или оно все еще здесь, затерянное среди других гневных голосов? А что бы он сказал родителям сейчас? Он начал письмо с излияний ненависти за то, что они с ним сотворили, но ближе к концу, уже весь в слезах, признался, что все равно любит их. Сплошное смятение. Полное раздвоение чувств. И только изложение своих мыслей на бумаге помогло Коннору разобраться в этом, помогло немного лучше понять самого себя. Соня в тот день сделала ему подарок, и состоял он в самом процессе написания, а не в том, чтобы отослать письмо. И все же…

— Я бы попросила тебя передвинуть сундук на место, но придется делать это самой, ведь ты в этот момент должен находиться по другую сторону люка. — Соня, подняв трость, указывает на крутые ступени, уходящие в подвал.

— Да. Иду. Не надо тыкать в меня палкой, я же не скотина какая-нибудь.

Соня на этот раз не огревает его тростью; но когда Коннор уже на лестнице, она легонько постукивает его по голове, чтобы привлечь к себе его внимание:

— Будь добр с ней, Коннор, — тихо говорит она. — И не обращай внимания на Бо. Он просто любит разыгрывать из себя начальника.

— Все нормально.

Коннор спускается, и Соня закрывает крышку люка. В подвале попахивает подростковым духом, как пелось в одной из довоенных песен. В Конноре на краткий миг рождается воспоминание без слов и образов, возникает то же ощущение, что и два года назад, когда он спускался по этим ступеням в первый раз. Чувство непобедимости, владевшее им с тех пор, как он проснулся, теперь приутихло, охлажденное этим воспоминанием.

Риса у своей аптечки возится с девочкой, у которой вспухла и слегка кровоточит губа.

— Ну я закусила губу во сне, и что? — Девочка ощетинивается, как ежик. — Ну у меня кошмары — и что?

Как только процедуры закончены, Коннор усаживается на стул для пациентов.

— Доктор, у меня проблемы с языком.

— И какие же? — осторожно спрашивает Риса.

— Мне все время хочется лизнуть ушко моей девушки.

Она одаривает его взглядом, в котором отчетливо читается: «Что ты дурака валяешь?» — и произносит:

— Сейчас позвоню юнокопам — пусть приедут и отрежут. Уверена, они блестяще решат твою проблему.

— И тогда какому-нибудь бедолаге достанется невероятно развитый орган чувств, — смеется Коннор.

Риса ждет, несколько мгновений изучая его пристальным взглядом.

— Расскажи мне про Лева, — наконец говорит она.

Коннор слегка разочарован — ему так нравилась их игривая беседа, и вот тебе на!

— Про Лева? А что тебя интересует?

— Ты сказал, что провел рядом с ним некоторое время. Какой он сейчас?

Коннор пожимает плечами, как будто это все пустяки, ничего особенного:

— Он изменился.

— В каком смысле — хорошем или плохом?

— Как сказать… Когда ты видела его в последний раз, он собирался взорвать себя, так что любое изменение может быть только в лучшую сторону.

К Рисе приходит следующий пациент с занозой в пальце, но, увидев, что они заняты беседой, ретируется.