Роман Злотников - Время Вызова. Нужны князья, а не тати Страница 6

За кухонным столом сидела мать Веньки с красным носом и зареванными глазами и мяла в кулачке мокрый платочек.

— Андрей, это мама Вени Гриценко. Ну ты помнишь… Веня пропал неделю тому назад…

— Да-да, — мелко закивала головой мать Веньки, — неделю уже. Я уж всех обегала. Из его знакомых ребят — никто не знает. Только вроде как Веня говорил, что скоро заработает много денег. Я и к Тане ходила, это его девушка. Так и Таня говорит, что ничего не знает, только мне показалось, что она вроде как напугана очень…

Андрей медленно покачал головой:

— Я тоже ничего не знаю. Мы с ним виделись где-то недели полторы назад. Случайно встретились. В старом доме. Деда помянули, поговорили и разошлись.

— Да-да, мне Венечка рассказывал, — вновь закивала его мать, — я поэтому и пришла. А вдруг ты знаешь что-то? Я уж не знаю, что и делать. В милиции говорят — должен месяц пройти, прежде чем заявление примут…

На следующий день, сменившись с дежурства, Андрей отправился к следователю. Он рассказал ему все, что узнал от Веньки. Следователь слушал его, нейтрально отводя глаза. А когда Андрей закончил, поинтересовался:

— А папочки этой у вас не осталось?

— Да нет же. Я же говорю, он мне после обещал отдать…

Следователь кивнул и глубокомысленно задумался.

— Что мне вам сказать, гражданин… информацию вы принесли интересную, но подтверждений ей никаких. Так что тут скорее вам обвинение грозит — за клевету. И не думайте, это я не грожу и не пугаю, а просто констатирую факт. Потому как доказательств у вас никаких. Одни слова.

— Но это же просто! — вскинулся Андрей. — Достаточно проехать по адресам, по которым они людей переселили, и все станет ясно.

— Ездили, гражданин, ездили, — пояснил следователь, — не по всем, конечно, но по многим. И не выявили никаких правонарушений. Все переехавшие довольны предоставленным жильем и претензий к фирме не имеют.

— Да их просто запугали!

— И вы готовы это доказать? — усмехнулся следователь. — Причем в тот момент, когда те, кого вы пытаетесь защищать, будут в голос утверждать, что они всем довольны и все, что вы говорите — это просто ваши фантазии?

— Ну… — Андрей запнулся, — вы же можете…

— Мы можем только то, что написано в Уголовном и Уголовно-процессуальном кодексе. А там написано, что если нет пострадавших и признаков преступления, то нет и самого преступления. А пострадавших — нет. И признаков преступления нам тоже обнаружить не удалось.

— А как же дед?

— А это совсем другое дело, — развел руками следователь, — и никаких железных, юридически выверенных, каковых в любом суде ни один адвокат оспорить не может, оснований соединить их в одно у меня нет. А твои или, скажем, мои умозаключения я использовать не могу. Потому что если я это сделаю, то любой мало-мальски грамотный адвокат не оставит от моих выводов камня на камне… Пойми, — начал он другим тоном, — вот, скажем, ты машину водишь?

— Можно сказать и так, — угрюмо усмехнулся Андрей, представив свою «машину».

— Что у тебя в цилиндрах горит? Бензовоздушная смесь, так ведь? А что, к примеру, будет, если у тебя в цилиндрах окажется самый что ни на есть лучший бензин, но почти без воздуха?

— Заглохну.

— Вот. — Следователь поднял палец. — Так что какая бы отличная у нас ни была милиция, без воздуха, то есть всемерного содействия граждан, ничего у нас не выйдет. А граждане боятся или не хотят. Мол, ничего не знаю — моя хата с краю. Вы милиция, вы и работайте. А как? Мы же не бандиты, которым никакой суд не указ и никакой адвокат не помеха. И сделать что-то мы можем, только если САМ гражданин озаботится соблюдением закона и восстановлением справедливости — время свое потратит, показания даст, да не откажется от них в суде, да не испугается, когда бандюки на него первый раз наедут. Потом-то мы можем охрану дать, потому как, опять же, основания появятся, а не просто умозаключения, а вот первый раз ему самому придется натиск выдержать. Вот тогда мы и победим.

— Если милиция хорошо работает, то и граждане… — начал Андрей.

— А мы что, в другой стране живем? — перебил следователь. — Что, если в стране ТАКОЕ творится, причем с одобрения с самого верха, у нас все в порядке будет? Ну ничего, — его глаза зло сверкнули, — они еще наплачутся. Они думают, если бабок нарубили и пару мордоворотов в охрану наняли, так теперь все — в безопасности? А вот хрен! Настанет день, и они еще заплачут горькими слезами… над своими могилами…

Уже прощаясь, Андрей не выдержал и спросил:

— А что там с дедовым делом?

Парень пожал плечами:

— Работаем, отрабатываем версии… — И по его тону Андрею стало ясно, что никакой надежды нет…

Еще через день рота должна была ехать на танкодром. Последнее время такие выезды стали очень нечастыми. Да что там говорить — почти совсем прекратились. Из механиков-водителей последнего призыва на танкодроме еще не был ни один. Как учить солдат в таких условиях, Андрей не представлял. Армия разваливалась, постепенно превращаясь из серьезной боевой силы в скопище насильно или от безысходности собранных людей, влачащих полунищенское существование. Честнее было бы оставить от дивизии батальон для охраны складов и парков, во всяком случае, пока не отправят технику на переплавку, а остальных отпустить на гражданку, честно сказав: «Живите как хотите, а на то дело, что вы выбрали как дело всей своей жизни, у ЭТОГО государства денег нет». Но так тоже не поступили, поэтому оставалось только терпеть и надеяться. И радоваться тому, что время от времени случаются чудеса вроде сегодняшнего выезда на танкодром.

Когда они проезжали мимо обкомовских дач, Андрей вылез из люка и, поднеся к глазам бинокль, уставился на дом, о котором ему рассказывал Венька. Дом был огромный, аляповатый. Данилыч, старшина роты, называл такие «пережравшими коммуналками». Вокруг дома шел пижонский забор из красного кирпича, а въезд перекрывали кованые ворота на кирпичных столбах с фонарями. Да и кирпич был, судя по цвету, не простой, а финский…

Вождение отработали плохо. Кармазин, из молодых, даже умудрился слететь с колейного моста, да так, что его танк пришлось стаскивать буксиром. Ротный обматерил Андрея и в наказание заставил остаться после всех и собрать матбазу. Так что обратно в парк Андрей ехал один. Вечерело. Когда они выехали на проселок, ведущий мимо обкомовских дач, небо на востоке уже потемнело. В домах зажглись окна. В том числе и в ТОМ. Обед на танкодром привезли скудный, едва хватило на солдат, поэтому у Андрея уже сосало под ложечкой. И он вдруг ясно представил, как НЕКТО, жирный наглый боров, вылезает из ванны, надевает махровый халат и шлепает босиком вниз, в кухню, чтобы залезть в холодильник, достать оттуда финский сервелат, черную икру, масло, и, усевшись за стол, мажет себе бутерброды… А потом вдруг навалилось осознание, что ЭТОТ жив, а деда уже нет и никто за это не ответит! Андрей вздрогнул, стиснул в кулаке застежки шлемофона и внезапно глухо произнес в микрофоны лингафона:

— Стой!

Танк остановился.

Несколько секунд Андрей прислушивался к себе, выясняя, насколько он готов к тому, что задумал, что собирается сделать. Ведь этот поступок разрушит всю его жизнь, все планы, которые у него были, все его надежды. А может быть, и вообще отнимет эту самую жизнь. То есть, если верить гуманистам, — самое ценное, что только есть в мире. Но ведь если он его не совершит, то…

Андрей глубоко вздохнул и бросил уверенным голосом:

— Экипаж из машины!

— Товарищ лейтенант! — испуганно охнул снизу Яковенко, механик-водитель, но Андрей полоснул по нему бешеным взглядом и, нырнув на место башнера, включил привод, разворачивая башню. Ствол пушки пополз назад. Яковенко и Таджиев выбрались из танка и стояли у обочины, испуганно жались друг к другу. Андрей выскользнул из башенного люка, захлопнул крышку и, громыхая сапогами по броне, забрался в люк механика-водителя.

— Стоять здесь, понятно? — буркнул он и опустил сиденье механика-водителя в боевое положение. Глухо звякнул люк, будто отрезая всю прошлую жизнь. Андрей поудобнее перехватил рычаги и влип лбом в рубчатое ограждение смотровых приборов. Верный «Т-72» взрыкнул мотором и, перевалив через кювет, ходко пошел по заснеженному полю.

Перед самым забором Андрей слегка притормозил и чуть повернул танк, чтобы ударить по кирпичному столбу лобовой броней корпуса. Крылья над гусеницами сделаны из довольно тонкого металла, и если врезаться в столб гусеницей, то они непременно погнутся, да и сама гусеница тоже может порваться.

Удар был не слишком сильным. Так, вроде как снес ствол нетолстого дерева. По броне глухо застучали обрушившиеся кирпичи. Андрей подал назад левый рычаг и, развернув танк, двинул вдоль забора, снося его, будто картонную перегородку. В смотровом приборе нарисовалась дверь гаража, из которой выскочил какой-то мужик. Разинув рот в безмолвном крике, он суматошно взмахнул руками и рванул куда-то в сторону. Андрей хищно ощерился. Гараж, значит, а там никак крутой «мерседес» стоит. Ну-ну… «Т-72» крутанулся на пятке и вломился в стену гаража. К грохоту осыпающихся кирпичей прибавился визг сминаемого железа. Ого! Да гаражик-то здоровенный, на три машины. Танк провернулся на месте, превращая искореженную груду железа, кожи и лакированного дерева в этакий плоский блин, а затем, радостно взревев мотором, двинулся к следующему сверкающему чуду немецкой инженерной мысли…