Антон Платов - Гнездо Феникса Страница 6

Но и на этом жизнь удивительного судна не закончилась. Собранный в 1922 году буквально из кусочков, разрушающийся «Персей» словно высвобождал вложенную в него любовь, которая связывала воедино все эти куски, и возвращал ее людям. Изуродованные остатки корпуса «Персея», лежащие на мелководье и выступающие над поверхностью воды, послужили фундаментом причала, к которому швартовались военные транспорты до самого конца войны.

И вот сейчас эта легендарная шхуна шла у меня прямо по курсу. Почему-то мне даже не пришла в голову мысль о том, что это может быть копия старого корабля. Я лишь подумал, не приключилась ли со мной какая-то широкомасштабная галлюцинация. Впрочем, рядом, держась за край штурманского столика, стояла Юля, и она видела то же, что и я. Я взглянул на пульт. «Персей» давал четкую отметку на экране радара.

– Опять туман, – прошептала Юля, и по голосу ее я понял, что ей жутко.

И точно. Туман, теперь уже явственно зеленоватый, колдовской, поднимался прямо от воды, заполняя провалы меж волнами, грозя вновь залить палубу нашего парохода. Изображение (не могу назвать это иначе) за стеклами рубки подернулось дрожащей пеленой. Компас вдруг заволновался, раскручиваясь то в одну, то в другую сторону; зеленые цифры на эхолоте, до того уверенно показывавшем глубину метров сто – сто двадцать, замигали. В довершение ко всему «поплыла» ниточка береговой линии на экране радара, расползаясь в смутное пятно. Только одна яркая точка – отметка «Персея» – уверенно оставалась на месте.

Пароход сильно качнуло. Тяжелая волна, едва не положив судно на борт, развернула его градусов на тридцать (ориентироваться по компасу было уже невозможно, но именно на такой угол съехала к северу отметка «Персея»). Почти не задумываясь, я развернул пароход вослед уже невидимой сквозь туман шхуне, уходящей к горизонту в сторону заката…

Что-то было еще – я был настолько занят тем, чтобы удерживать пароход в кильватере за «Персеем», что не заметил, когда случились новые перемены.

Ветра уже не было, море вдруг оказалось спокойным и свободным от тумана. Я увидел сначала только то, что приборы успокоились, а на экране радара появился кусочек береговой линии – не то острова, не то мыса. Именно к ней уверенно шел «Персей». Лишь потом я поднял глаза.

Как ни странно, все еще был закат. «Персей» шел почти прямо передо мной, и паруса его розовели и золотились в последних солнечных лучах. А солнце садилось позади высокого острова, – мне вдруг показалось, что я различаю пенящийся прибой и светлые леса над обрывами береговых скал. А еще там был Город с высокими башнями и легкими арками мостов, с белым, чуть розоватым цветом яблонь и пурпурными листьями персиков под белокаменными стенами.

Остров был… музыкой. Я не мог разобрать ее, она звучала где-то внутри самого моего существа, как особое настроение и ощущение глубокой красоты. Кажется, я никогда не испытывал желания более сильного, чем желание идти туда, охватившее меня в этот миг. Впрочем, это было не желание даже, но – устремление…

Потом снова что-то изменилось, и вместо открытого моря я увидел скалистый берег, заросший темным еловым лесом. Вода была совершенно спокойна, и я уже без удивления понял, что мы – в озере.

7

И по-прежнему пламенел на горизонте закат.

Я так устал, что не хотелось даже вести пароход к близкому берегу. Почему-то мне было ясно, что это уже все, что больше сегодня не будет ни тумана, ни приключений. Терпкая печаль оттого, что исчезли Остров и Город, мешалась со странным ощущением, что они ушли не совсем, что тень, запах, отпечаток их остались со мной навсегда.

Я заглушил машину и опустился в кресло. Рядом коротко вздохнула Юля. Она тоже села. Я повернулся, посмотрел на нее.

– Ну вот, выбрались.

– А где мы?

– Понятия не имею. Озеро.

– Андрюша… Что было?

– Ох, не знаю. Кажется, я слышал о таких вещах, только сейчас сил нет вспоминать и рассказывать.

Юля помолчала, задумавшись.

– Я тоже… читала… – она заговорила совсем тихо, почти торжественно: – Андрюша, ты видел?

– Остров, Город, сады…

– Значит, и ты…

– Да. А что ты читала?

– Саги. Древние рассказы о моряках, которые плыли на закат солнца и находили там прекрасную сокровенную землю, на которой нет старости и горя. Она называлась Аваллон. Туда отвезли короля Артура, когда его смертельно ранили в последней битве.

Я кивнул.

– Кажется, я тоже знаю кое-что, имеющее отношение к нашему приключению. Только давай сначала спустимся вниз, посмотрим, что там, поставим чаю, если камбуз не совсем разворотило.

На следующее утро я проснулся совсем рано. То ли от того, что простучали над головой шаги по палубе, то ли от того, что на глаза мне упало сквозь иллюминатор пятно солнечного света.

Было хорошо и немного странно. Едва открыв глаза, я понял, что прекрасно выспался и отдохнул, а потом сразу вспомнил все, что с нами случилось. Натянув на ноги сапоги и надев телогрейку, я поднялся наверх.

Яркое, солнечное, удивительно свежее утро. Сверкающие блики на воде, крики чаек, шум сосен на недалеком скалистом берегу…

Юля пила чай на баке[2]. Здесь – в своей яркой клетчатой рубашке, в легких кроссовках, с распущенными волосами до плеч – она совсем не казалась смешной и неуместной, как вчера в мрачноватой северной тайге. Напротив, я вдруг почувствовал себя самого этаким медведем, выбравшимся из лесу и попавшим на прекрасный светлый праздник.

– Доброе утро, – Юля услышала мои шаги и обернулась.

– Доброе, – согласился я.

– Хочешь чаю? Только что вскипел.

– Ага, – я отошел, чтобы налить себе кружку крепкого горячего чая, и вернулся на бак.

– Совсем тепло, – сказала Юля. – Чего ты в телогрейке?

– Привычка, знаешь ли… – я действительно снял ватник и бросил его на палубу. – Садись.

– Спасибо, – она улыбнулась и уселась на мою теплую рабочую шкуру. Я опустился на палубу рядом с ней.

– Ну вот, приплыли, – сказала она, – а куда? Знаешь, надо бы вроде ужасаться, волноваться хотя бы: такое случилось! А я… А мне просто хорошо. Странно. И даже совсем не хочется узнавать, куда нас занесло.

Да, именно «занесло». Пожалуй, это было самое подходящее слово. А еще было очевидно, что мы где-то очень далеко от Кичуги. Слишком теплым было это утро, да и солнце на широте кичужских низовий в это время года даже в полдень не поднимается так высоко.

– Что будем делать? – спросила Юля.

– Пить чай, – я пожал плечами. Мне действительно было все равно и как-то очень покойно.

Юля кивнула.

– Что-нибудь случится само, правда?

– Конечно.

…Звук работающего мотора мы услышали минут через пять.

А еще через пять появилась и сама лодка – вывернула из-за скалистого мыса в полукилометре от нас, там, где озеро резко изгибалось вправо, следуя долине между лесистыми холмами. Лодка явно была западного производства – широкий и длинный корпус, высокие белые борта, хищно вытянутый форштевень. На носовой ее палубе можно было бы танцевать, если бы она не глиссировала сейчас, скользя по волнам с задранным к небу носом. Я невольно залюбовался этим чудом техники.

Лодка явно шла к нам. Не доходя метров пятидесяти до парохода, ее водитель заглушил движок. Оседая корпусом в воду и быстро теряя скорость, лодка лихо развернулась и замерла точнехонько под нашим бортом. Я взглянул: конечно, на лодке стоял не «Вихрь», а мощный «Mercury».

Их было трое. Два молодца в камуфляже (один из них – у руля) и тощий молодой человек (чуть старше меня) в темно-сером костюме, но без галстука. Он стоял, держась за окантовку лобового стекла, и улыбался.

– Здравствуйте! – он махнул нам с Юлей рукой. – С прибытием. Кажется, я не очень удивился его словам.

– Ну, здравствуйте.

– Рад видеть вас в целости и сохранности. Поверьте, искренне рад, – он коротко и счастливо рассмеялся, как смеются большой удаче. – Вы позволите мне подняться на борт вашего судна?

– Поднимайтесь, – я пожал плечами и скинул ему шторм-трап[3]. Он поблагодарил и довольно ловко вскарабкался на борт парохода. Спрыгнул на палубу, оправил пиджак.

– Я представлюсь, если вы позволите. Сергей Александрович Алексеев-Черных. НИИ проблем естественных наук. Здесь в научной командировке. Гм… продолжительной.

– Андрей, – сказал я. – Можно без отчества.

– Прекрасно. А… ваша дама?

– Юля, – она тоже решила представиться сама.

– Прекрасно, – повторил тощий Алексеев-Черных, раскланиваясь с Юлей.

Я заколебался. Таежная привычка, прижившаяся за полевой сезон, требовала не задавать вопросов, а для начала напоить гостя чаем и, если нужно, и накормить его. Но эта встреча была совсем не похожа на встречу в тайге.

Алексеев-Черных достал из брючного кармана приборчик, похожий на часы-луковицу, взглянул на экранчик.