Сергей Петров - Абсолютное программирование Страница 6

– Позволь, Виталя, сделать замечание. Все, что ты говорил до этого, вызывало гораздо большее доверие, чем этот последний пассаж. Как-то жиденько выглядит твоя великая истина. Давай-ка вернемся от Системы к конкретному токарю-одностаночнику. По-твоему что же, некая прилично пропитая нематериальная субстанция, которую ты называешь его личностью, представляет собой такую жуткую производительную силу, которая экспоненциальнее самой экспоненты прогресса орудий труда?

– Нет, ты, Илья, все-таки спишь. Я же сказал: график больше не работает. Его больше нет. Потому что первое, чем занялась Личность, озабоченная выживанием Системы, – это как раз расшивкой проблемы системного кризиса. Срочно требовалось что-то сделать с информационным трафиком в связке мозг – тело – орудие труда, превысившим пропускную способность этой связки. И нелинейная личность нашла способ, который никогда не смог бы найти голый линейный разум. Она стала постепенно, по мере технической возможности, делегировать свои функции орудию труда.

– Компьютеры! – восторженно заорал я, откровенно переигрывая.

– Ну, не только. В узком смысле – сегодня, конечно, в первую очередь, они. Но не забывай, что процесс пошел в тридцатых, когда о компьютерах ни сном, ни духом. Компьютер – это очередной этап процесса, не более того. В широком же смысле это означало, что человек стал доверять орудиям труда то, что ранее считал своей исключительной прерогативой – принятие решений. Благо, к этому времени подоспела соответствующая технология. Подоспела не случайно, конечно, а потому, что в мире, главной характеристикой которого является прогресс, ничто случайно не происходит. В этом мире во всякий момент, требующий решения проблемы, оказывается, что уже созрело как раз такое количество разнообразных обстоятельств, чтобы эта проблема успешно разрешилась. Так и в нашем случае. Зачатки автоматизации существовали давным-давно. Хоть бы взять, например, аварийный клапан на паровом котле. Но существовали они как непринципиальные, вспомогательные элементы орудий труда. И только когда возникла истинная нужда, автоматизация буквально в течение нескольких лет стала неотъемлемой частью технологии. Это то самое, что наши философы попытались обозвать научно-технической революцией, не очень понимая, с чего это вдруг она разразилась.

Виталий замолчал.

– Все? – спросил я, выдержав приличествующую паузу.

– Все. Пока. – ответил Виталий, неопределенно пожав плечами. Мне вдруг показалось, что, выговорившись, он неожиданно потерял интерес к диспуту, который сам же и затеял.

– Ну тогда разреши, я выпарю воду, – не отпустил его я. Хотелось выяснить, к чему весь этот разговор. Придется применить сарказм, который, как известно, действует на доморощенных философов лучше, чем стек на скаковую лошадь.

– Итак, – сказал я, хищно хрустнув пальцами. – Первое: Россия – это интеллектуальная навозная куча, удобрение для остального населения Земли. Второе: в тридцатых годах все мы чуть не влезли обратно на деревья. Третье: Бога нет. Сталин – спаситель человечества. Скоро мы все свои функции поотдаем роботам. (Учти, за секс и выпивку я буду драться до последнего.) Россия и дальше собирается быть навозной кучей, и отсюда надо сваливать. Жизнь бесконечна. Налоги надо платить. В Штатах тирания похуже Римской империи времен Нерона. Пятнадцатое, и самое главное: скоро будут выпускать молотки с микропроцессором. Вроде, все. За выходные я это набью на бумажку, и в понедельник отдам аналитикам в отдел Карташова. «Не зря теряли время начальники,» – скажут ребята.

Как и предполагалось, Виталий больше всего обиделся за Россию:

– Сам ты навозная куча, – логично парировал он. – Россия, повторяю, – это интеллектуальный резерв человечества. Как, например, Европа – резерв интеллигентности. Китай, Япония, Юго-Восточная Азия – резерв трудолюбия. Индия, Тибет – резерв духовности. Штаты – резерв самоуверенности. Мусульманский пояс – резерв воинственности. Латинская Америка – резерв жизнелюбия. Африка – резерв здоровья. Черпая из этих резервов в нужные моменты, человечество справляется с возникающими на его пути проблемами.

– Ну-ну, сдаюсь. Убедил. Больше вопросов не задаю. Подозреваю, что на все мои вопросы ответы ты уже заготовил. Так все-таки, что же теперь? Каково, так сказать, прикладное значение твоего гениального открытия?

Виталий наконец-то не стал закуривать очередную сигарету. В кабинете, несмотря на вентиляцию, дым образовал фантастическую многослойную структуру, подсвеченную сполохами огня из камина.

– Выпить хочешь? – предложил он. Как будто это не мы два часа назад молодецки забавлялись в ротонде. – Виски, а?

– Плохо не будет? Как твоя таблеточка к добавке относится?

– Не боись, проверено, – Виталий уже доставал из сейфа оперативный резерв – кубообразный графин с жидкостью, цветом, запахом и вкусом напоминающей нашу деревенскую настоянную на зверобое самогонку, только противнее и с привкусом пыли, и два такой же неудобной формы стакана.

– Ну, мне все равно представительскую.

Виталий плеснул нам обоим на донышко.

– Прикладное значение, говоришь? – Виталий опустился в кресло и улегся, утонул в нем, по-американски забросив ноги на каминный столик. Отхлебывая пойло микроскопическими глотками, он уставился в огонь. Я ждал.

– Я собираюсь переделать Крышу, – не отводя взгляда от огня, наконец, произнес он небрежным, а точнее, развязным тоном.

Я ждал, брезгливо разглядывая пахучее содержимое стакана. Хотя по всему выходило, что сейчас моя очередь говорить. Во-первых, я должен поинтересоваться, о какой крыше идет речь – о нашей фирме, с большой буквы, или о высококлассном офисе, в который мы превратили некогда захолустный мансардный этаж и полкорпуса почившего в бозе оборонного предприятия. Во-вторых, я должен спросить, почему это вдруг Виталий употребил личное местоимение первого лица в единственном числе, ведь как-никак я такой же владелец фирмы, как и он. В-третьих, следует спросить, что означает слово «переделать».

Я ждал, потому что тон, которым Виталий произнес свою ключевую фразу, плюс его наглая поза, плюс мое знание его характера, плюс мои давние и сегодняшние предчувствия, плюс разные косвенные обстоятельства… Короче, мне не требовались никакие дополнительные пояснения. Я знал, что он хочет сказать, еще до того, как он открыл рот. Более того, стало как-то легче, словно разрядилось давно копившееся напряжение. Я вдруг понял, что ждал этого момента истины уже давно. Даже мечтал о нем втайне от себя. Бросить все, и в первую очередь эту ежедневную, сушащую мозги деловую текучку, заняться всласть своей собственной темой. Но сначала мотануть к какому-нибудь океану, недельки на две, бессмысленно поваляться вверх пузом. Или просто в кино сходить, наконец, как в детстве. Я в кино лет пятнадцать не ходил. Сейчас кинотеатры так переоборудовали – закачаешься, это тебе не видешник крутить. А уж потом – за компьютер. Денег, слава Богу, хватит. Либо до конца жизни, либо до конца света, смотря что раньше наступит. Я холостяк, без вредных привычек, не расточительный. Раз в неделю, по субботам, с утра, когда народу мало, буду ездить в «Рамстор», запасаться продуктами. Прогулки опять же каждое утро, моцион, так сказать. А все остальное время – за компьютером. Господи, какое это счастье!

– Я собираюсь переделать Крышу, – повторил Виталий, не дождавшись моей реакции.

Глава 3.

Не переделанная Крыша, какой я ее запомню

Я с сожалением прервал поток грез. Следовало доиграть сцену.

– Мы же только полгода как отремонтировались, кучу денег вбухали. Народу нравится, – что еще надо?

– Ты не понял, – чувствовалось, что Виталий доволен предсказуемостью моей реакции. – Я хочу переделать фирму. Сменить профиль. Уйти в другой бизнес. Теперь понятно?

– А-а-а, вот ты про что, – я добавил в голос немного холодка. – Это интересно, особенно в свете предыдущего разговора. И во что же ты хочешь превратить Крышу – в дискуссионный клуб? И потом, что значит это твое «я»? А я?

– Извини, Илюха, я неудачно выразился, – голос Виталия мгновенно потерял развязность. – Я хотел сказать, что у меня есть предложение переделать Крышу. Ты же знаешь, последние месяцы дела идут уже не так здорово, как раньше. Клиентура поумнела, конкуренция растет. Период дикого рынка закончился. Сейчас даже в самой дохлой банде своя информационная служба такая, что наша Крыша им на дух не нужна. Я не говорю уже о банках и биржевиках, а ведь они составляют наш основной доход. Пока на делах фирмы ситуация отражается не очень заметно, но я уверен, что если мы сейчас ничего не предпримем, через год что-либо делать будет поздно, а через два – Крыши не станет. И нас вместе с ней. Ты не знаешь людей, от которых мы зависим, а я знаю.

– Я понял, понял. Согласен. Так какие же у тебя идеи насчет нового профиля? Выкладывай, я готов обсуждать.