Ян Ларри - Страна счастливых Страница 6

Уже и сейчас ряд телевоксов «дежурит» на электрических подстанциях и у водонапорных баков (Англия, САСШ). Такому телевоксу с центральной электрической станции можно приказать пустить в ход какую-либо вспомогательную машину, и он выполнит приказ. В случае аварии телевокс сам звонит по телефону на центральную электростанцию и сообщает о случившемся.

Сейчас проектируется несколько метеорологических станций на вершинах высоких гор, в полярных областях Америки и даже на Северном полюсе (мысль Ф. Нансена), которые будут снабжены автоматами-наблюдателями. По радио эти метеорологи-телевоксы будут регулярно сообщать о своих наблюдениях на центральные геофизические станции.

Такие автоматические «метеорологи» уже и сейчас прекрасно производят некоторые астрономические наблюдения, отмечая, например, совершенно точно момент прохождения какой-либо звезды через меридиан. Человек же такую отметку времени, случается делает с ошибкой.

В фабрично-заводской практике, телевоксы в виде различных автоматических и полуавтоматических станков уже и сейчас выполняют большую работу. Примером может служить один из американских заводов (компания Смита), изготовляющий до 7.000 автомобильных шасси в день. На этом заводе работает… 272 человека. Столь ничтожное количество рабочих на заводе объясняется тем, что почти вся работа, совершается автоматически. На долю людей остается лишь надзор за машинами.

Павел кинулся в лифт.

Поднявшись на крышу, он увидел Майю, которая шла навстречу, протягивая руку и приветливо улыбаясь:

– Вид у тебя замечательный!

– Скажи об этом Бойко!

– Ты думаешь, на этом основании он разрешит тебе работать?

– У меня, - сказал Павел, - есть тысячи оснований, но, увы, я боюсь, что для Бойко мои доводы покажутся неубедительными.

– Ты прав, конечно! Когда человек исполняет волю Республики, его никакими доводами не заставишь поступить против этой воли. Впрочем, завтрак готов. Садись, пожалуйста!

Они прошли под тень причудливых гибридов и сели за стол.

В воздухе стоял гул, точно над городом катился ураган. Почтовые аэропланы и дирижабли, гудя моторами, мчались в лазурном небе. И над крышами многоэтажных домов, точно мошкара, сновали крылатые люди.

Вдыхая полной грудью очищенный электроозонаторами воздух, Павел с интересом наблюдал, как Майя приготовляла завтрак. Белый кувшин с молоком, терпкие плоды тропиков, аппетитный паштет, кисти бледно-зеленого винограда, золотистый бульон и прекрасное кавказское вино были поставлены среди пышных цветов. Желтая голова сыра сочилась под искрящимся хрустальным колпаком. В узких, сверкающих бокалах качались причудливые солнечные блики.

Майя придвинула к Павлу фарфоровую тарелку с паштетом.

– Между прочим, - сказала Майя, - тебе придется познакомиться сегодня с собственной популярностью. До двенадцати тебя не тронут. Как видишь, ни один человек не пролетел еще над нами. Но тебя уже видят. За тобою следят тысячи глаз. И как только ты кончишь завтрак, твои друзья детства, представители клубов, поэты и художники будут здесь. Бойко разрешил им…

– Говорить со мной? Какая неосторожность, - съязвил Павел. - А вдруг от разговоров с моими друзьями мое так нужное для Бойко тело растает?

С крыши Магнитогорск был виден, точно на ладони. От центра, где высились небоскребы статистических отделов, улицы расходились симметричными кольцами, пересекаемые радиальными бульварами. Гигантские голубые и белые здания научных учреждений сверкали отражением солнечного света.

Над центром города творческим порывом взлетел в высь аэровокзал. Смелый взлет его башен с причальными мачтами для дирижаблей, стремительный бег пилястр от подножья к колоссальному аэродрому, гигантские своды, как бы пытающиеся раздвинуть стены и слить дыхание с дыханьем пространства, - все это напоминало застывшую симфонию прекрасной эпохи. Уступами воздушных линий стекла и бетона городские площади и улицы пробирались сквозь парки и сады к голубеющим горизонтам. Отдаленные улицы города тонули в прозрачном серебристом тумане. Вдали поднимались в облака шестидесятиэтажные отели с темными садами на крышах. И в смутных и неясных очертаниях голубели далекие корпуса промышленного кольца.

Залитые солнцем открытые пространства и широкие геометрические линии улиц, смягченные зелеными садами, кипели повседневной суетой.

Сквозь пролеты застекленных ажурных мостов, повисших над улицами, точно над виадуками, мчались пневматические поезда цвета морских туманов. Внизу в широких улицах непрерывным потоком неслись автомобили, мотоциклы и автобусы. Бесчисленные толпы людей сновали в улицах, вливаясь в открытые пасти метрополитена. Люди поднимались лифтами на крыши домов и, взмахнув крыльями, взлетали к голубому небу.

Павел заметил, как со всех сторон к солярию летели сотни крылатых Икаров.

Засвистели крылья, и шум голосов упал на крышу.

– Ой-ла! Здорово, Павел!

– Алло! Как ты себя чувствуешь?

– Привет!

– Как жив, дружище?

Над головой трепетали крылья аэроптеров. Веселые, улыбающиеся лица смотрели на Павла сверху, плавая в воздухе то поднимаясь, то опускаясь вниз.

– Спасибо! Чувствую себя великолепно! - засмеялся Павел.

Звонкий девичий голос крикнул:

– Может быть, ты поразмял бы мускулы аэроптером? Воздух сегодня чудесный. Пружинит, как никогда!

– Нет, нет! - сказала Майя, - он еще слаб. Пусть отдохнет.

– Кто там говорит? Аптекарша?

Дружный хохот встретил этот вопрос. Майя, смеясь вместе со всеми, вскочила на стул.

– Это ты? - крикнула она, стараясь схватить за ногу краснощекого парня. Но тот взмахнул крыльями и, взлетев вверх на несколько метров, захохотал.

Он взбудоражил крыльями воздух, кувыркнулся и, вытянув окрыленные руки вперед, ринулся вниз, оглашая воздух веселым свистом.

За ним полетели и другие, прокричав на прощанье:

– Пока!… Пока!…

– Выздоравливай, дружище!

– Хорошие ребята, - сказал Стельмах, провожая их взглядом.

– Замечательно верно! - крикнул высокий человек, падая на крышу. Он свернул крылья и, прислонив их к балюстраде, оглядел Павла с головы до ног. Потом протянул ему руку:

– Меня зовут Якорь! Главный портной Магнитогорска! Можешь уделить мне несколько минут?

– Конечно.

Якорь подошел к столу, налил в бокал вина, но, сделав несколько глотков, поставил бокал обратно.

– Сегодня изрядная жара, - сказал Якорь, - а вино дрянное.

Он повертел в руках бутылку и лукаво подмигнул:

– Вы не находите, что этот номер вина годен для свиньи?

– Ты прав, - сказала Майя, - тут есть алкоголь, но ведь оно прописано для выздоравливающего. Так что…

– А-а, - удовлетворительно кивнул головой Якорь, - в таком случае… извиняюсь.

Он взял кувшин с молоком и налил себе полстакана. Пока Якорь пил молоко, Павел смотрел на него, стараясь угадать причину этого посещения. Но Якорь не дал ему долго задумываться.

– В моем распоряжении десять минут! - сказал он, вытирая платком широкий лоб, из-под которого смотрели на Павла глаза мечтателя. - Я начну с того, что продемонстрирую свой костюм. Ты видишь?

Он встал во весь рост:

– Обрати внимание на мой костюм!

Павел, недоумевая, смотрел на серый костюм, облегающий фигуру Якоря мягкими линиями, и, наблюдая за его свободными движениями, старался понять, что именно хочет от него Якорь.

– Ну?

– Костюм как все! Как миллионы костюмов!

– Ага! - обрадовался Якорь, - вот именно. Ты уже сказал: как миллионы костюмов. С той только разницей, что меняется цвет в соответствии с сезоном. Серый, коричневый, черный, белый, голубой и электрик. Ты еще не понял моей мысли?

– Нет! - сознался Павел.

– Странно! Я, кажется, говорю ясно…

– Я все-таки тебя не понимаю, - серьезно сказал Павел и подумал: «Какие странные профессии создает человеческое влечение к деятельности».

– А между тем, - засмеялся Якорь, - суть дела проще автомобильной шины… Видишь ли, я сейчас работаю над костюмом. Но моя работа встречает со стороны товарищей непонятное равнодушие… В старых книгах я читал, что наши предки больше всего опасались единообразия. Они полагали, что республика из экономических соображений стандартизирует все и вся. Но, оказывается, опасность пришла с другой стороны. Люди сами упорно не хотят разнообразить одежды. Ты знаешь, - улыбнулся Якорь, - иногда мне даже жаль, что нет этих прекрасных старых людей. О, как бы я одел их! Какие рисунки и краски расцвели бы на площадях и на улицах городов!

– Два года назад, - сказала Майя, - я интересовалась психологией людей, живших раньше, и довольно добросовестно посещала Исследовательский институт. Но, уверяю тебя, таких наклонностей у них как будто не было. Правда, мне случалось встречать в старой литературе занимательные страницы. Один из персонажей романа тридцатых годов приводит против социалистического общества такие курьезные доводы. «Я, - говорит этот ископаемый человек, - ненавижу социализм - эту гигантскую казарму с полным уравнением во всем: в одежде, в пище, в жилье, в удовольствиях». Старые люди были, однако, удивительно непоследовательны. Из литературы того же времени мы знаем, что тогдашний человек, выдвигая подобный довод против социализма, в то же время испытывал величайшее огорчение, если сто человек ходили в широких штанах, а у него были узкие. Возражая против однообразия, люди совершали преступления, чтобы иметь то, что имеют другие. «Никто этого уже не носит», «у всех есть, а у меня нет», - эти выражения довольно часто встречаются в старых романах.