Владимир Митыпов - Зеленое безумие Земли Страница 6

Он открыл глаза и поднялся. Чувство уверенности не проходило. Сейчас он знал необходимое усилие и величину каждого движения своего странно послушного тела. Бурри мог вытащить свой карманный диктофон, швырнуть его, не глядя, за спину и наверняка сказать, куда он попадет, в каком положении упадет на пол и какие при этом получит повреждения.

— Итак, приступим, — сказал себе Бурри, опускаясь в кресло и закрывая глаза.

Вся необъятная мощь Великого Мозга по приказу Бурри приступила к исследованию Будущего...

Комиссия собралась в большой овально вытянутой комнате с прозрачным куполом вместо потолка и стен. Вокруг длинного стола сидели сосредоточенные члены Комиссии. Вместе с Бурри их было сто один человек, специалистов в самых различных областях человеческой деятельности. В основном это были люди среднего и преклонного возраста, но выглядели они все очень молодо. Даже Бурри, с его двадцатью четырьмя годами, бывший бесспорно намного моложе самого молодого из них, разительно среди них не выделялся.

Несколько минут, в течение которых Бурри, выложив, как и все, на стол перед собой плоскую белую коробочку диктофона, осторожно изучал остальных членов Комиссии, стояла выжидательная тишина.

Потом в конце стола встал невысокий темноволосый мужчина — академик Ранкама.

— Первый этап нашей работы, — сказал он, отодвинул кресло и, неторопясь, пошел вокруг стола, — в общем закончен. Следующий этап — обдумывание. Это значит, что в течение месяца — полагаю, нам хватит? — каждый из нас должен сделать соответствующие выводы. Каждый из нас облечен правом доступа к Великому Мозгу и ко всему, что с ним связано, в любое время; мы вправе потребовать постановки любого разумного эксперимента с Великим Мозгом; мы можем и обязаны ознакомить с материалами возможно более широкий круг людей, узнать их мнение и донести до сведения Комиссии любое оригинальное мнение, представляющее интерес. Замечу, что основным мотивом в нашей работе должен являться скепсис, изыскивание контрдоводов, так как само существование Великого Мозга уже является более чем достаточным аргументом в его пользу.

— Какой уж тут скепсис! — вполголоса заметил сидевший напротив Бурри сухощавый брюнет. — Я вчера с помощью Мозга за двадцать минут разрешил, правда, в общем виде, теорию неоднородно-вихревых полей вблизи кратных звездных систем. Это два года работы всей нашей группы!

Ранкама осторожно улыбнулся.

— Еще раз повторяю: достоинства Великого Мозга очевидны, но Комиссии создана не для того, чтобы петь ему дифирамбы, а чтобы выявить его слабые, если хотите, отрицательные стороны. В любом явлении, как мы знаем, заложены противоположные качества, мы же пока видим в Мозге одно положительное, а это значит — не все.

— Вы сказали, мы можем требовать проведения любого разумного эксперимента? — раздался брюзгливый голос в конце стола. Спрашивал полный лысый человек, все время сохранявший на лице равнодушно-недовольное выражение, словно его притащили сюда против воли, оторвав от крайне важного дела.

Ранкама оживился, кивнул и с нескрываемым интересом посмотрел на лысого. Тот внушительно помолчал, что-то обдумывая, потом сложил на животе руки и посмотрел в потолок.

— В материалах Дамонта я этого не нашел... Но что, если... м-м... ввести в это... как его... поле Мозга... животное? Что по этому поводу думают уважаемые члены Комиссии? — он остро, лукаво посмотрел на Ранкаму и окинул коротким взглядом сидящих за столом. Оказалось, что лысый не такой уж равнодушный флегматик и брюзга, глаза его обнаруживали пронзительный ум. За столом стало тихо. Казалось, от неожиданности замерли не только уважаемые члены Комиссии, но и их белые диктофоны.

Ранкама поднял брови.

— Теоретически работу Мозга инициирует человеческая мысль. Но это теоретически.

— Совершенно верно, — согласился лысый, — но Мозг-то существует не теоретически! И вообще этих теоретических расчетов, с позволения сказать, алгоритмов, стало до безобразия много. Бесконечно моделируем, строим электронных кошек, математических обезьян, физиологические и биологические синтез-системы...

— Архаизм! — сказала женщина с одинокой серебряной прядью в красиво уложенных волосах. Ее длинные пальцы нервно постукивали по столу. — Возврат к эпохе разрезания лягушек. Мысль интересная, но...

— Я понимаю вас: хоть и верно, но неправильно, так? — Лысый благодушно улыбнулся, оперся щекой на руку и закрыл глаза.

— Как видите, идеи уже имеются, — сказал Ранкама, возвращаясь на место.

— Итак, — он встал в конце стола и торжественно-официально объявил: — Приступаем к работе, товарищи! Желаю всем успехов.

Экстренная медицинская помощь Земли была образована около полувека назад, сразу после открытия Среды Хамида, названной так по имени ее создателя. Состояние клинической смерти организма, помещенного в желеобразную массу Среды Хамида, продлялось до десяти часов. Вся земля была разделена на двенадцать зон, в каждой из них имелась огромная клиника, оснащенная уникальным оборудованием для оживления и располагавшая целым флотом ракетоидов, вылетавших по первому тревожному сигналу с контейнером Среды на борту.

Длинные корпуса клиники были расположены недалеко от воздушного вокзала, с которого Бурри месяц назад вылетал в Грампиану. Здесь же, через несколько аллей, стояли легкие коттеджи летающих врачей — коллег Лидии и Фарга.

Девушки не оказалось дома.

— Улетела на вызов, — сообщил у входа диктофон голосом Лидии и, помолчав, добавил, — если это ты, Бурри, то жди меня здесь или у Фарга.

Фарг был у себя. Голый по пояс, он лежал в шезлонге и слушал музыку. Левая рука его была забинтована от плеча до кисти.

— О, Бурри! — воскликнул он. — Ты отсутствовал возмутительно долго, а ведь тебя ждет Эрик, жду я, не говоря уже о Лидии, которая ждет, как Эрик и я, вместе взятые.

Из-за шезлонга появился сенбернар. Он неторопливой рысцой с достоинством подбежал к Бурри, встал на задние лапы и тяжело оперся передними ему в грудь.

— Старые соратники обнимаются и целуются, — прокомментировал Фарг. — Хоть я и рад Эрику, но с твоей стороны это предательство, Бурри. Лилия приводит его ко мне и объясняет, что ты безмерно занят, а она летит на Азорские острова. Безработный Фарг как нельзя лучше подходит для роли собачьего смотрителя! Эрик, друг мой, укуси дядю за ножку, — посоветовал он ласковым голосом.

— Что у тебя с рукой? — спросил Бурри, опускаясь в шезлонг напротив Фарга. Эрик тотчас подошел к нему, положил на колени голову и закрыл глаза.

Фарг задумчиво посмотрел на Бурри, прислушиваясь к музыке, и предостерегающе поднял палец. Стереофонический воспроизводитель наполнял комнату неистовой печалью, рыдающей скрипичной вьюгой.

«Что это? — думал Бурри. — Печаль огромных серых равнин с белыми лентами дорог, дикая радость бесцельной свободы?..»

Музыка медленно погасла. Фарг вздохнул, протянул руку и щелкнул выключателем.

— Цыганские напевы, — сказал он. — Сарасате. Старинная вещь. Умели чувствовать наши предки!

— Я спрашиваю, что у тебя с рукой.

— Ах, с рукой. Зажги, пожалуйста, свет! Понимаешь, позавчера я опять летал в Гренландию к гляциологам. Неожиданно произошел взрыв, и один из них угодил под ледяные осколки. Тяжелейшее состояние — повреждение мозга, перелом позвоночника, словом — клиническая смерть... Предупреждают: внизу сплошное ледяное поле. Представляешь, что такое становиться на огонь при посадке, когда под тобой лед! Кругом пар, ничего не видно... Сесть сел, но ракетоид стоит неустойчиво, оседает. Под дюзами шипит, клокочет, ракетоид в кипящей воде, вокруг озеро, сквозь туман видно, как суетятся расплывчатые фигуры. Выбрасываю стрелу-кронштейн, начинаю спускать контейнер со Средой — и он падает в воду! Люди стараются подцепить — да куда там. Кошмар! И тут мне пришла мысль наклонить ракетоид — стрела тогда окажется как раз над кромкой. А люк не закрыл — забыл в спешке. Снизу ударил столб раскаленного пара и краем задел мне левую руку. Хорошо, вовремя закрыл люк, а то бы и лицо обожгло. Контейнер благополучно опустился на берег, гляциологи сами уложили пострадавшего в Среду.

— Что с ним сейчас?

Фраг медленно встал и, подойдя к распахнутому окну, стал молча глядеть в сад. Левое плечо его было неестественно вздернуто, а правое — усталое, повисшее. В серых сумерках неподвижный сад казался плоским, вырезанным из дырявой жести, сквозь которую просвечивают редкие огни.

«Нелепо! — подумал Бурри. — Сколько было этих страшных нелепостей и сколько их еще будет... А ведь все это можно предвидеть и предотвратить. Любое трагическое стечение обстоятельств следует каким-то законам, представляет собой ряд последовательных событий. Теория вероятности, математическое ожидание, оптимальный вариант и... Великий Мозг!»