Кир Луковкин - Цена свободы Страница 6

— Бывает, придет тебе что-то важное в голову, приснится или выскочит перед носом, пока работаешь — и исчезнет. Ты дни напролет думал об этом, искал, не находил, мучился, и вот, когда ответ здесь, ты не можешь его толком ухватить. И он ускользает от тебя, понимаешь?

— Вроде бы, — шмыгнул носом Закарий, — но не совсем.

— Я говорю о вещах, имеющих для человека первостепенное значение. О смысле нашей жизни. Ты задумывался когда-нибудь над смыслом своего существования в этом мире? Нет, вряд ли. Потом, все это потом, еще успеешь. В какие-то моменты, Зак, начинаешь остро ощущать, что подошел вплотную к разрешению проблемы. Но стоит тебе сделать один неверный шаг — и оно исчезнет, растворится, оставит после себя воспоминание. Когда-нибудь это случится еще раз, успокаиваешь ты себя.

— Что вы хотите сказать? — осторожно спросил Закарий.

— Никогда не упускай возможности открыть новое. Лучше идти, чем стоять, врастая в землю. Но не теряй при этом корней. Иначе потеряешь сам себя и уже никогда не найдешь, и сам себе ты принадлежать не будешь!

Закарий долго молчал.

— Даже если путь опасен?

— А безопасных путей не бывает, если они действительно того стоят. Это не главное. В древности была такая поговорка: под лежачий камень вода не течет.

— Что она означает?

— Она говорит о том, что человек должен действовать. Всегда. На протяжении жизни. Только действием можно понять этот мир и происходящее в мире. И чем сильнее сопротивление извне, тем сильней ты должен преодолевать его, иначе сломаешься, и грош тебе цена.

— Силы могут закончиться, — сказал Закарий.

— Там, где силы кончаются, начинается смерть. Пока хочешь жить, находи в себе силы двигаться дальше и тогда, возможно, найдешь ответ….

— Сложно, — признался Закарий, — Так сразу и не сообразишь, что к чему.

Старик ухмыльнулся.

— Я и не требую от тебя немедленного понимания. Всему свое время. Сам почувствуешь, когда это возникнет.

— А вы? У вас это было?

Старик гладил шершавыми пальцами фигурку девушки с корзинкой яблок в руках, словно слепой, глядя в окно. И, когда Закарий уже решил, что вопрос в очередной раз останется без внимания, к удивлению своему услышал:

— Было. Много лет назад.

Позже Закарий пришел к следующему выводу. Старик говорил о свободе, под которой понимал движение. В той комнате на столе стояла красивая овальная конструкция, состоящая из нескольких обручей, помещенных один внутри другого. Все их было три и крепились они по диаметру на одной спице. Каждый обруч пронизывал металлический шарик, служивший противовесом. В самом центре конструкции было помещено стилизованное изображение человеческой фигуры с разведенными в стороны руками и ногами — так, что они касались самого малого внутреннего обруча. Старик тронул пальцем шарик на внешней оси. Обруч завращался, приводя в движение соседние. Причем вращался он только вокруг своей оси, но и вокруг основания устройства. Получалось, что три обруча двигались во всех плоскостях. Неизменной оставалась лишь фигурка человека в центре.

— Perpetum mobile, — сказал старик. — Вечный двигатель. Он будет вращаться до тех пор, пока я его не остановлю, или сам он не сотрется в пыль. Иначе остановиться он не способен. Закарий как завороженный смотрел на человека в центре сферы.

— Чья-то воля приводит его в движение, — звучал отчужденно голос старика, — она же парализует его. Навсегда. Сам он не способен что-либо делать, кроме как вращаться. Секунду назад он был ничем, сейчас он движение, а еще через секунду, — старик резко остановил сферу, — он опять ничто. «Из праха ты выйдешь, в прах превратишься».

Пока фермер говорил, солнечный луч прокрался мимо занавесок и ласково тронул руки парнишки. У Закария сердце само чуть не остановилось. Что-то грозное, пугающе сложное и неотвратимое заворочалось внутри. Что-то, от чего нет спасения.

— Вижу, начинаешь понимать, — печально покивал старик, — Лучше раньше — успеешь свыкнуться.

Он достал из ящика флакончик с желтой жидкостью и прыснул ее в воздух, который сразу же наполнился пьяняще-сладким ароматом. Потом включил прямоугольный прибор, вынул из лежащей рядом стопки диск, вставил его в разъем и нажал зеленую кнопку. Комната наполнилась диссонирующими аккордами, набатом ритма и отрешенным голосом, который что-то пел о великой скорби. После музыки старик показывал Закарию разноцветные картинки с людьми, городами и видами природы. «Смотри, — говорил он, — обрати внимание на их лица, в особенности на глаза. Какие у них нежные лица. А какие одежды! А вот так выглядит чистая вода. И чистое небо, видишь какое оно голубое. А вот это деревья. Видишь? Они зеленые. Сейчас редко где встретишь деревце, и то, чахлое». Старик показывал мальчишке еще массу всяческих штуковин, о назначении которых оба могли лишь догадываться. Вот, например. Трубочки из бумаги, набитые сушеной листвой. Упакованы в коробочку. В каждой такой нераскрытой коробочке я находил по двадцать штук. Чуешь, как пахнет? Я пробовал жевать, но они ужасно горькие на вкус. Кстати, бумага весьма непрочный материал — чуть что, сразу распадается на составляющие. Обидно, что как раз из нее делали самые интересные вещи. У меня кое-что сохранилось. Закарий смотрел на клочки разрисованных бумажек и удивлялся: почему все это кажется таким привычным ему? Ему, все сознательные годы проведшему в стальных бункерах Города-крепости, напичканного электроникой. Он вырос в условиях сурового технологического быта, в обществе, где единственным развлечением является искусственное стимулирование сознания.

Постепенно Закарий вникал в назначение устройств, которыми управлял старик. Один раз фермер возился с разбрызгивателями, — те засорились, — и никак не мог заставить их вращаться. Три раза он разобрал и собрал устройство, перебрал каждую деталь, но ороситель не хотел двигаться.

— Что за ерунда, — растерянно бормотал старик, копаясь в бороде, — не пойму.

Закарий смиренно стоял в сторонке. Возня затянулась еще на час и, когда старик стал издавать рычащие звуки, паренек решился:

— Может, вы позволите…

— А?! Что ты там лопочешь, малый? — старик зыркнул на него раскрасневшимся глазом.

— Вы втулку не тем концом заправили. Поверните ее на 180 градусов по вертикали.

Фермер смотрел секунду-другую на то место, где стоял Закарий, громко руганулся, почесал за ухом, и проворчал:

— Детали на месте. Конструкция функционирует. Разберу-ка еще разок…

Закарий следил за каждым его движением, и когда старик последовал его совету, скромно потупил глаза. Фермер включил напор, и лопасти оросителя завертелись.

— Чтоб меня, столько времени угрохал, — беззлобно выпалил старик. Закарий почувствовал на себе взгляд, украдкой брошенный уходящим стариком. В другой раз фермер забыл включить морозильную камеру после замены реактора. Закарий выбрал удобный момент и одним щелчком доделал начатое, естественно так, чтобы фермер не заметил.

Дома, в Городе дела обстояли ни шатко, ни валко. Как-то в понедельник, в разгар рабочего дня на пищевой фабрике произошла авария — паек урезали вдвое. Мама устроила скандал, услышав, что ее муж против нового SLX-112 — «занимает слишком много места». «А твои инкубаторы мало занимают места? — возмущалась она, — Весь дом заполонил своими пробирками, наступить некуда!» Сильва, старшая сестра Закария, с треском провалила один из вступительных экзаменов в Храм Сознания. Готовилась стать психоконструктором и завалилась на истории человеческой психологии. Ей дали второй шанс, поскольку профильные дисциплины она сдавала блестяще, а этот требовался в довесок к проходному баллу. И в школе дела шли не очень. По кибернетике и химии Закарий получил неуд. И это к концу учебного года, перед выпуском из начальной ступени. Один за другим, его одноклассники проходили модификацию, даже Сэлла, девчонка, которая ему очень нравилась, даже она пришла через неделю в класс без волос и с серой кожей. Закарий чувствовал себя в изоляции. Дети непроизвольно сторонились его. В один прекрасный день, Закарий чуть не прошел мимо своего друга, Крайла.

— Эй, я здесь! — дернул его Крайл за куртку.

Закарий увидел перед собой серое безволосое существо, отдаленно напоминающее его старого друга, и подавил в себе желание застонать от досады.

— Это ты?…

Крайл гордо вскинул бугорки, на месте которых у него раньше красовались густые брови:

— Я теперь модифицированный. Как Первый говорит, на шаг ближе к совершенству. Кстати, ты у нас последний «светлячок», Зак! Так что поговорим, когда станешь на человека похож!

С этими словами Крайл чинно зашагал прочь по улице, гордо задрав голову. Закарий так и остался стоять с открытым ртом. Это что же, думал он, я теперь недочеловек? Тот же вопрос он задал старику в ближайшее воскресенье.