Алексей Герман - Что сказал табачник с Табачной улицы (киносценарий) Страница 6

– Не стала меньше?

– По-моему, стала, – прошелестела кормилица.

Король кивнул и потащился обратно к большому ложу, ножки которого стояли в разных тазах с водой. На кровати горой – роскошное драное одеяло и крошечные нечистые собачки, поднявшие при подходе короля бешеный лай. Рядом с кроватью замешкался начальник Серых рот полковник Нан. Два монаха начали массировать королю ноги.

Неожиданно король ударил монахов коленями по подбородкам, запустил кувшином вина в голову Рэба, промахнулся, залив все вокруг. Хлоп-хлоп-хлоп, в разных участках стен и под балками потолка откинулись отдушины. За ними каски, черные отполированные ложа арбалетов.

– Где Арата? – не то завизжал, не то закричал король. – Теперь он, оказывается, мираж… Да?! А рудники вчера спалил… Серого мужичья понапихали во дворец… Ты кто? – король отвел клейкую парусину от блох и ткнул палкой в полковника Нана. – Мясник? Лавочник? И в спальню короля… Кто впустил… После пятнадцатого поколения… И то… Неожиданно очень ловко он ударил палкой куда-то в нижнюю часть живота Нана, а когда тот, взвизгнув, согнулся, тяжелым позолоченным набалдашником стал бить по голове, в ухо, в лицо, опять по голове.

Было слышно, как ломаются кости. Из уха Нана хлынула темная кровь. Два лакея схватили Нана за ноги и поволокли к дверям. Тот был еще жив, по дороге зацепился рукой и поволок ночной сосуд из-под ложа.

Король успел доковылять и ткнуть палкой в кисть. Перебитая кисть разжалась, Нана выволокли. Другие лакеи стремительно замыли кровавое вонючее пятно.

Король выдохнул, как после тяжелой работы, и внезапно успокоился.

Тихо запели монахи, и к ним присоединился один из инструментов оркестра.

В центр опочивальни выскочил Гур, резко поднял руку, как-то вывернув ее в кисти, и начал читать, почти выкрикивая.

– Велик и славен, словно вечность, король, чье имя Благородство…

Также тихо присоединился оркестр. Гур видел, что король не слушает, и напрягал голос.

Дон Рэба с бледной, будто поздравляющей улыбкой пошел к королю. Придворные выстраивались к одеванию.

Румата взял с подноса чулок, туфлю и двинулся тоже к королю, обходя придворных. Увидел, как шевельнулся наверху арбалет, и ласково помахал арбалетной отдушине. По дороге он нарочно споткнулся, пробалансировал на одной ноге так, что придворные захихикали. Звонко засмеялась и тут же испуганно замолчала нянька принца. Въехав наконец во что-то действительно скользкое, Румата стал на колено и осторожно принялся надевать королю чулок.

Второй чулок по этикету надевал Рэба. Так и стояли, каждый на колене, касаясь плечами друг друга.

Толстые монахи-врачеватели стояли у плеча каждого.

– Государь, – сказал Румата, стараясь подавить привычную тошноту от запаха королевских гениталий, – эти уроды, – он кивнул на монахов-лекарей, – не могут сами сесть на горшок… у них такие крючки…

Монахи не были уродливее остальных присутствующих, и про крючки Румата наврал – следовало ввязаться и разбудить воображение.

Очевидно, получилось. Руки у Рэба дрогнули, и Румата услышал, как король шлепнул его по голове.

– А я за пятьдесят золотых выписал лекаря… – сказал Румата. – Лучше бы еще дом купил…

– А, Румата, – король будто проснулся и схватил Румату за подбородок, – а Рэба еще вчера обещал удавить тебя… Ну все врет… Ну ничего не умеет… И ворюга… – Король зачем-то подтянул с живота Рэба золотого орла и понюхал клюв. – Ну тащи этого своего, рыжий…

Король взял Румату за волосы, потянул вверх и усадил рядом с собой на просаленные, в пятнах, простыни. Медные зеркала заиграли на них обоих. Залаяли собачки. И уж совсем было забавно видеть коленопреклонного, вроде как перед собой, дона Рэба.

– Я думаю, мои пятьдесят золотых дон Рэба завернул в Веселую башню… Учитывая общую неприязнь дона Рэба к знахарям и прочим… Это бывает у великих воинов…

Король захохотал. Позади среди придворных раздались звуки не то чихания, не то смешков. Дон Рэба поднял руку, щелкнул пальцами, кто-то пробежал, залаяли собачки. Потом он поднял голову и, уж чего никак не ожидал Румата, кивнул с ласковой укоризной, погладил натянутый королевский чулок и передвинулся доодевать неодетый Руматой.

– Молодость, молодость… – пробормотал он, кивком разрешая Румате не помогать.

– Не ночь, а пытка святого Гарана, – король за шиворот посадил Румату рядом на грязную в пятнах простыню. – Колени болят, кровососы с потолка падают, и эта скользкая…

Король отдернул одеяло за край. Оголились очень полная женская ляжка, бедро и зад. Медные зеркала высветили, отрезали и размножили их. Так же как резные эротические сцены на спинке кровати.

– Собакам в шкуре вон не жарко, не скользкие, – король взбил женский зад, как взбивают пену. – И ничего, – шепотом сказал король Румате и развел свои лапища внизу живота. Потом крутанул Румату за ухо, чтоб стало больно, и объявил: –Дарю. Потом расскажешь.

Под одеялом что-то взвыло. Король вовсе его сдернул. Голая, грудастая, очень крупная тетка села на кровати. Затем, рыдая, бросилась к дверям, пытаясь прикрыться ладонями. Двери в опочивальню отворились, будто грудастую только и ждали. И король ткнул Румату, отправляя его к придворным. В сопровождении гвардейцев навстречу вошел высокий, довольно полный человек с бритой головой, в долгополой мантии и с простой холщовой сумкой. Три Серых офицера, все как один, маленькие и полные, войти не посмели.

– Знахарь Будах из Ирукана, – провозгласил церемониймейстер.

Будах, если это был он, шел, непрерывно кланяясь, прижимая руки к груди.

Румата метнулся за толпу придворных.

– А расскажи-ка, красавица, где заноза? – услышал он, и голос над ухом тихо засмеялся, как залаял.

Шею свело. Слюдяное окно рядом было все в дожде. Чувство тревоги, никогда Румату не обманывающее, поднялось к горлу.

– Слушай. – Его опять прижимал Гур. Гур укололся об розу и сосал палец, потом сплюнул. – «Бессильный и неумелый опустит слабые руки, не зная, где сердце спрута и есть ли у спрута сердце». Разве это плохо? Я остался один, Ботса и Пепина утопили в нужнике. Не смей надо мной смеяться. Чем ты лучше? Что повариху подарили?

Он заплакал, брякнули колокольчики.

– Будах лицом костляв, – сказал ему Румата.

И все внутри вдруг встало на место.

Через спины и затылки Румата видел приседающего Будаха. Король наклонился и щупал ему колени.

– Коленки не болят. Вылечил себе все. Даром, что старик… Все. Лечи.

Распахнулись двери, ударил барабан, происходила смена караула. Церемониальным маршем вошли королевские гвардейцы, одни приседали, другие топали. Позади тихо стонал и давился слезами Гур. На него уже оглядывались. Впереди сквозь спины гвардейцев король взвизгнул, он торговался с Будахом или с тем, кто так себя называл. Маленькие собачки дружно лаяли на грязной развороченной постели. Будах двумя руками держал здоровенный кубок под крышкой.

– Почему-то все растирают, – бормотал король и вдруг заискивающе уставился на Рэба, стряхивая одновременно со лба пот.

«Никогда он его не выгонит и не казнит», – подумал Румата и, как бы в ответ его мыслям, король поднял голову и позвал:

– Румата, эй! С поварихой сбежал, что ли?!

Румата, уже представляя все, что будет, отбросил плечом здоровенного придворного, и, грум-грум, опять двинулся к королю, и опять шутовски споткнулся. И опять всех насмешил.

– Пей! – крикнул ему король. – Вы там у себя в Ирукане святого Гарана в рабство продали…

Румата принял кубок уже без крышки. Будах мелко кланялся и улыбался именно ему.

– Все пить? – спросил у короля Румата и, не дожидаясь ответа, сделал здоровущий глоток.

Глаза залило слезами, все вокруг сместилось и только через секунду встало на место. Как ни странно, предчувствие беды, сжимавшее шею, ушло.

– Можно повесить, – сипло, в нос сказал Румата, вытирая слезы тонким, очень дорогим платком и бросая его в горшок.

– Почему-то все растирают, – опять забормотал король, выхватил у Руматы кубок, залпом опрокинул в себя.

Слышно было, как он глотает, и затряс головой, протягивая вперед руки и щелкая пальцами.

– Вина, – наконец воздух прорвался в легкие короля. Голос был сиплый, как будто его вытащили из-подо льдины.

Рэба и Румата, столкнувшись, подали кувшины. Король, выпучив глаза, гулко глотал. Красные струи текли по голой груди и животу.

– Все вон… – засипел он.

Гвардейцы сделали боевой разворот и устрашающе обнажили мечи. Арбалетчики в латах высунулись так, будто их там, наверху, держали за ноги.

Придворные, опрокидывая мебель и сбивая друг друга с ног, бросились к дверям. Последней кормилица тащила принца с огромной головой и большими испуганными глазами. Наконец побежал оркестр.

Выскочив из покоев, Румата нырнул за грязную колонну. Он стал хохотать и ничего не мог с собой поделать.