Влада Воронова - Ратоборцы Страница 6

— Зато интернат поселковый.

— Но теперь ты не крестьянин, а студент.

— На биолого-почвенном факультете. Кому, кроме крестьянина, может понадобиться агрохимия? Даже если у агрохимика звание академика, он всё равно крестьянин.

— Ладно, пусть крестьянин, — смирился толстяк. — И тебе совсем не нравиться город?

— Да ничего, скучно только. Каждый день одно и тоже. А в деревне, на земле — двух похожих дней не бывает.

— А ведь ты не врёшь, — со смесью изумления, недоумения и растерянности сказал толстяк, не сводя глаз с Дариэля. Поверить, что на свете может быть что-то лучше так любимых человеками асфальтово-стальных крысятников с редкими вкраплениями чахлых деревьев, которые они зовут «парками», жирняк никак не мог. — Ни разу не соврал, — продолжал изумляться он. — Парень, ты всегда такой честный?

— Стараюсь, — усмехнулся Славян. — А что ты на Дариэля смотришь как на детектор лжи?

Толстяк помрачнел.

— А ты не знаешь? Господи, Слав, как ты умудрился прожить здесь больше года и не свернуть себе шею? Да ещё и на Магическую сторону в одиночку шастать?

— Хелефайи всегда знают, ложь говорится, или правда, — сказал Дариэль. — Именно поэтому, — с вызовом глянул он сначала на толстяка, потом и на Славяна, — перед хелефайями все едва ли не в пыли ползают, но при первом же удобном случае норовят в эту пыль втоптать. Нас невозможно обмануть.

— Значит вот почему с вами всегда так легко! — обрадовался новому знанию Славян.

Легко ему! А может быть, он — безумец?

Повисло неловкое молчание.

— Чай больше никто не будет? — спросил Славян. — Тогда к делу. — Он сгрёб грязную посуду в мойку, сдёрнул с продуктового шкафчика и положил на стол пачку газет. — Дариэль, тут в некоторых ремесленных училищах учеба начинается с первого ноября. Посмотри объявления. Не блеск, но будет общежитие, стипендия, талоны на трёхразовое питание. Кормёжка фиговенькая, но вполне съедобная и досыта. На первое время пойдёт, пока что-нибудь получше не подыщешь — работу, квартиру.

«Умник какой нашёлся, — зло глянул ему в спину Дариэль. — А то бы я сам не догадался».

— Я хелефайя, да ещё и вышвырок в придачу. Меня не возьмут.

— Ха, — обернулся Славян, — это если прямиком в училище идти. Меня тоже не брали — техносторонец. Но есть в Срединном Гавре одно милое заведение — Комитет помощи иносторонцам. С их направлением зачислят и козу, не то что технородца или эльфа. — Славян широко улыбнулся: — С Комитетом не поспоришь.

— Как ты сюда попал? — спросил Дариэль.

— Сам не знаю. Шёл по набережной Орфевр в Техническом Париже — и вдруг оказался на Морском бульваре в Срединном Гавре.

— Испугался?

— Ужасно. Один, в незнакомом мире, ни денег, ни документов. — Славян расставил чашки на проволочных полочках посудного шкафчика и сел за стол. — Ладно, хоть с языком проблем не было. Сначала по вокзалам кантовался, потом благотворительную ночлежку нашёл, и столовую.

— А до того жил на что? — спросил толстяк.

— Были бы руки, а работа будет. Вокзал, рынок и стройка — такие места, где всегда можно заработать если и не на полноценный обед, то на основательный перекус.

С этим Дариэль не спорил, но откуда он узнал про Комитет и училища?

— А где работа, там и информация, — продолжал рассказывать Славян. — Только надо с людьми побольше разговаривать, с самыми разными — рыночными торговцами, ресторанными менеджерами, строителями, инженерами. С гоблинами, человеками, хелефайями… Обязательно кто-нибудь что-нибудь полезное скажет, даже если собирался послать в даль заоблачную.

О чем подёнщик может говорить с торговцем или рабочим со стройки Дариэль худо-бедно представлял, но вот беседа с инженером или менеджером просто невозможна. А запросто с инородцами язык чесать — ну нет, хелефайя и в изгнании должен оставаться хелефайей.

— В середине сентября я уже пристроился в училище, а спустя три дня попал на Магическую сторону. Семь дней там проболтался, пока не сообразил, как обратно вернуться. Дальше всё просто было. В училище вообще никого не интересовало, где я целую неделю был, а в университете на Технической стороне я задвинул душераздирающую байку по мотивам тех историй о туристических бедах, которыми сами французы нас ещё в России пугали. Поверили. Так и пошло — учусь на Технической стороне, живу и работаю на Срединной, а за продуктами на Магическую хожу, благо время на всех трёх сторонах идёт одинаково, и на переход требуется не более минуты, проход найти — когда как, от пяти минут до получаса, всё равно что автобус дожидаться.

«И человеки ещё имеют наглость завидовать нашей живучести, — подумал Дариэль. — Он за месяц сделал то, что я не сумел за полгода — устроил если не приличную, то сносную жизнь на всех трёх сторонах». В груди захолодело от зависти.

— А как ты в Париж попал? — спросил толстяк.

— Конкурс на знание французского языка и французской истории выиграл. У нас в университете. Премия за первое место — год обучения в Сорбонне, за второе — полгода. Устроители рассчитывали, что победителями будут филологи, а тут я. Но ничего, нашлось место и на биофаке. Третий курс отучился, предложили ещё на полгода остаться. Я согласился.

— И ты тогда, в августе, сразу понял, что попал на другую сторону? — не поверил жирный. — Ведь оба города были тебе совершенно одинаково не знакомы.

— А догадаться тут не сложно. Ты ходил через врата? (Жирный кивнул). Это почти так же — короткий туманный коридорчик вроде вагонного тамбура, пахнет как перед грозой. Я другого понять не могу: почему из Парижа я попадаю только в Гавр или Орлеан и обратно, а из Реймса только в Реймс?

— Это столичная линия, — пояснил Дариэль. — Реймс не столица, и поэтому переход всегда одинаков. Ваша Москва — столица на всех трёх сторонах, поэтому переход там тоже будет одинаковый. Если ты перейдёшь на Техническую сторону из Срединного Парижа, то попадёшь в Технический Гавр. Из Срединного Орлеана — в Орлеан Технический.

— Из Магического Гавра я попадаю в Срединный Париж или Технический Орлеан?

— Правильно.

— Ты тоже ходочанин? — обрадовался Славян.

— Что ты, нет. Просто у нас… у хелефайев… есть книги о законах сопряжения сторон.

— И много их?

— Книг мало, законов ещё меньше. Да ходочанам они и не нужны, ты ведь не собираешься строить врата?

— Идея неплохая, — буркнул толстяк, — переход стоит недёшево, так что врата — фирма прибыльная, только Трилистник будет в ногах путаться.

— А почему нет врат на Техническую сторону? — спросил Славян.

— Потому что выстроить их можно только с Технической стороны на Срединную и Магическую, но не наоборот, — ответил Дариэль. — А ходочанам-техносторонцам это либо невыгодно, как Трилистнику, либо не под силу, как тебе. Да и строить их без волшебства невозможно, а у вас его нет. Техники, способной его заменить, тоже нет.

— Пока нет.

— Пусть пока. Главное, что нет.

— Ну и ладно, — беспечно махнул рукой Славян. — Есть дела поважнее виртуальных калиток. Где-то у меня был адрес Комитета… Или проще в справочную отзеркалить?

— Поздно уже, справочная не работает, — сказал жирный.

— Значит, с утра зеркальну. — Славян повернулся у Дариэлю: — Завтра сходишь, анкету заполнишь — и в училище. Выбери, какое больше нравится. — Он придвинул газеты.

Вот проклятье! Толстяк тут ещё этот…

— Дариэль, ты чего? — удивился Славян, глядя на его зардевшееся от смущения лицо и на опущенные, отвернувшиеся назад кончики ушей.

— Да он ни читать, ни писать не умеет, — презрительно скривил губы толстяк.

— Совсем?

— Я читаю и пишу только на хелефайгеле, — полупристыженно-полувысокомерно ответил Дариэль, не отрывая взгляда от сложенных на коленях рук. Оказаться неучем перед Славяном ему не хотелось, ладно бы ещё наедине, а то при этом старом жирном осле… «Осёл, — мысленно повторил Дариэль самое страшное, самое грубое оскорбление для хелефайев. — Старый жирный осёл».

— Тогда ерунда, по-французски быстро читать научишься, — сказал Славян. — Жерар, можно я на работу завтра приду попозже? А в субботу отработаю.

— Зачем? Ты что, собрался идти с ним в Комитет?

— Да, помогу заполнить анкету.

Толстяк скривился, очень ему Дариэль не нравится, но отказать Славяну не решился и сказал:

— У тебя отгул есть, так что отгуливай.

— Откуда бы он взялся? — удивился Славян.

— Откуда надо.

В подробности вникать Славян благоразумно не стал.

Требовать от Дариэля благодарности он по-прежнему не собирается. И клятву принимать не хочет. Но так не бывает. Человеческую поговорку о бесплатном сыре Дариэль знал очень хорошо. И человеческое коварство знал. И расчётливую человеческую жестокость. Алчность беспредельную, ненасытность во всём — власти, деньгах, славе… И безмерно устал, пытаясь разгадать этого непонятного человека, разобраться в его непостижимых поступках, устал до ярости.