Александр Геров - Беспокойное сознание Страница 6

Ночью я начал перебирать в уме все свои стихотворения, которые знал наизусть. Мысль блуждала по ресторанчикам и кафе, где я бывал, взор останавливался на портретах царя и царской фамилии, висевших на их закопченных стенах, я припомнил посвященные им стихотворения, которые читал в газетах, перед глазами вставал высочайший лик, запечатленный на банкнотах и блестящих серебряных монетах (там еще были выбиты слова: «Боже, храни Болгарию!»); видел я и плакат «Ш ш-ш! Шпионы не дремлют!»

Как-то утром, едва раскрыв глаза, я продекламировал следующий куплет:

Монета каждаяблестит, как слеза.И надпись краткая:«Боже, храни царя!»[4]

Жена глянула на меня в изумлении. А я вскочил, отправился к квартальному общественнику и сказал ему:

— Гляньте, какое стихотворение я сочинил! Вероятно, именно оно вас интересует.

— Послушаем! — сказал он.

И я продекламировал написанное.

— Вот видите? — спокойно заявил квартальный общественник и загадочно улыбнулся. — Вспомнили, все же. А, вероятно, вам следовало бы вспомнить еще о многом. Но этим займутся компетентные товарищи. Они-то все выяснят.

Домой я вернулся бодрым и окрыленным, но, похоже, мои близкие восприняли случившееся без особой радости. Жена стала давать мне перед сном какие-то порошки для укрепления организма. И действительно, я что-то очень похудел, а потому принимал лекарство охотно. Через две недели произошло несчастье.

4

У меня в семье царила гармония. Ее территория простиралась даже там, где это кажется невозможным — в отношениях между снохой и свекровью. Мать моя в принципе вела себя сдержанно, обуздывала свои первичные порывы. А когда родилась дочь, отношения резко и внезапно пошли в гору. Малышка Магда словно чудом свела на нет все подавлявшиеся до сих пор комплексы, сблизила маму и Татьяну, сделала их сердечными подругами. Теперь они были равны друг другу как родоначальницы новой жизни, не осталось у них ни поводов для зависти, ни причин для ревности.

С первых же дней Магда произвела на меня сильнейшее впечатление. Она была по природе умным ребенком. Особенно ясно свидетельствуют о том фотографические карточки. Мы много снимали Магду — не проходило и месяца-двух — в самых разных позах. Мы снимали ее в пеленках и без, смеющейся и плачущей, она то внимательно всматривалась в погремушку, то в кота, сидела у меня на коленях и ползала, потом начала ходить. Все эти карточки я долго разглядывал, сравнивал одну с другой, анализировал и пришел к твердому убеждению, что моя дочь — весьма умный ребенок. Доказательством тому служил живой, любопытный взгляд. Разумеется, в нем еще не хватало ясности сознания, но читавшийся в нем живой интерес ко всей окружающей действительности подтверждал мое заключение. К тому же ребенок обладал характером. Решив поползать, он долго, словно в каком-то опьянении ползал по полу, не отступаясь от своего решения до тех пор, пока не брала верх усталость. Каждый раз, когда кто-нибудь сажал Магду на колени прежде, чем она решит, что ей этого хочется, раздавался страшенный рев, она принималась бешено сучить ножками и заходилась аж до посинения. Когда она стала ходить, повторилось то же самое. Эти черты, выдававшие характер, усугубились с течением времени. К ним прибавилось врожденное лукавство и некая изощренная способность ставить людей в скандальное, смешное и неудобное положение.

Мать моя была человеком верующим. Но ее религиозное чувство в значительной степени объяснялось склонностью к философии и стремлением к поиску истины. Десять лет я с интересом наблюдал ее метаморфозы, связанные с религией. Как известно, вероисповеданий и сект множество. Раз пять в год у нас в доме появлялись их представители и пламенно, страстно, экстатическим шепотом, слышавшимся даже в моем кабинете, старались обратить мать, склонив ее к своему толку. Она не противилась, с легкостью обнаруживала в их догматах элементы мудрости, посещала службы адвентистов, католиков, баптистов, протестантов и так далее, но окончательно покинуть лоно православия не решалась. Думаю, это был скорее вопрос традиции, чем глубокого убеждения.

Мать попыталась и Магду вовлечь в число верующих. Мы не сердились, ведь дочка была еще мала, иконы воспринимала как обыкновенные картинки, теплящуюся лампадку — как средство для освещения (когда выключалось электричество, мы зажигали лампадку), а походы в церковь были для нее приятной и забавной прогулкой. Однако случилось так, что именно там, в церкви, проявилась полная непригодность Магды к религии. Для мамы это оказалось серьезным ударом — дитя совершило настоящее святотатство.

— В безбожной семье не может не родиться безбожник! — гневно бросила она нам в лицо и отстранила от себя провинившуюся девочку.

Что же произошло?

Пока Магда была маленькой, ее воспитанием занималась моя мама. Вполне естественно: большую часть своего времени она проводила дома, да и ребенок в таком возрасте, в общем-то, привязан к одному месту. Бабушка привила Магде многие привычки, в том числе и следующую — почувствовав, что ей нужно «по-большому», говорить: «У меня кучка».

Во время одной службы в божьем храме, в самый торжественный момент, когда все взоры устремлялись к распятию, у подножья которого священник вдохновенно бормотал свои молитвы, Магда звонким голоском выкрикнула:

— Бабуля, у меня кучка!

Полагаю, что далеко не все богомольцы поняли подлинное значение этого слова, но моя мать негодовала.

— Я сквозь землю была готова провалиться со стыда! — говорила она позже, описывая родственникам происшествие.

Второй подобный инцидент скандальным не назовешь, здесь даже допустимы скорее положительные толкования, но, тем не менее, с того момента мама перестала водить Магду в церковь.

Не знаю в точности, какая служба шла в храме — с религиозными обрядами я в подробностях не знаком. Но, насколько я понял, существует следующая процедура: церковный хор мощно и благозвучно ведет старинную песнь; священник вздымает вверх руки, а богомольцы падают на колени и смиренно склоняют головы. Бывает, что в такой момент наиболее экзальтированные простираются ниц на полу церкви. Все это не ускользнуло от внимания Магды. И вот как-то раз, когда служба вовсе того не требовала, Магда покинула свое место рядом с бабушкой, подобралась к алтарю и, объятая религиозным фанатизмом, рухнула ничком на его ступени. Под сводами храма разнесся взволнованный шепот — это верующие, каждый по-своему, толковали случившееся. Моя мать, бледная, как мученица с иконы, быстро подскочила к своей внучке, подняла ее с пола, погладила рукой, готовой отпустить оплеуху, и, сгорая со стыда, вне себя покинула божий храм.

Все эти поступки, да еще в самом раннем детстве, естественно, следует считать проявлением характера.

Позже, когда Магда подросла, пришло время посылать ее в школу. Я читал в ее глазах прежнее младенческое любопытство и интерес ко всему окружающему, но было в них уже и кое-что еще. Они словно говорили: «Вот как, значит, это и есть жизнь. Я ее узнаю. Ей не удастся от меня ускользнуть. Я покажу ей, что собой представляю я — человек!»

Магда была еще в первом классе, когда вдруг, умываясь над раковиной, принялась напевать какую-то мелодию. После того, как она утерлась полотенцем, я попросил ее спеть мне и слова песенки. Вот что я услышал:

На газике — да в Белене,на курорт наш новый.Три годика повкалывать —до чего же клево.[5]

Раздосадованный, я вскочил со стула и выплеснул свою ярость, обратившись к жене со следующей тирадой:

— О чем поет этот ребенок?! Что за глупости? Какие такие «газики» и «Белене»? Да, для преступников и врагов найдутся у нас и газики, и Белене! Разве виновны мы в том, что человечество пока не стало совершенным? И откуда ребенку известна эта песенка? Ты не заботишься о его воспитании.

— На улице услышала, — ответила жена. — Или в школе.

— В школе, папочка, — подтвердила Магда.

Спустя некоторое время я был приятно удивлен, услышав из уст Магды другую песню, созданную несколько лет тому назад по моему тексту. Ее передали по радио, а потом забыли, так что я вообще не ожидал, что снова ее услышу. И вдруг Магда ее запела:

Вот так судьба, вот так судьбамне выпала в Америке:драить мокаскоролю колбас,гладить штаныкоролю шпаны.

А маму я запомнил с веником в руке. Может, у нее была мания чистоты, но скорее всего просто инстинкт, подобный инстинкту всех живых существ: воробей чистит перышки, кошка умывается лапкой, корова языком вылизывает теленка, заяц собирает в кучку свой помет. Купленный нами пылесос не сумел вытеснить веника; электрическая стиральная машина тоже частенько простаивала. Мама предпочитала мыло и корыто.