Сергей Анисимов - Гнев терпеливого человека Страница 6

В общем, к третьему дню наблюдения моряки и дедок были на этой улице уже совершенно своими. Окончательно распланировав все возможное, они заблаговременно подтянулись во двор дома сябра[2], где и засели. Причем сябр повел себя совершенно правильно. Столкнувшись с заходящим в калитку вооруженным трофейным М4 незнакомым капитан-лейтенантом в форме ВМФ России, с погонами, он только моргнул. Когда моряков в его дворе стало четверо, приоткрыл дверь сарая. И пока трое сидели в полумраке, начал ходить туда-сюда с какими-то ненужными деревяхами и инструментами типа клещей. Изо всех сил не глядя на сидящих и ждущих кого-то в его дворе вооруженных людей. Что-то бормоча себе под нос, постукивая инструментами или теми же деревяшками о стену дома, – то есть демонстрируя что-то типа «я при деле». Машина приехала к его соседкам ровно в то же время, что и вчера, почти минута в минуту. Капитан-лейтенант предполагал, что ремонтники освобождаются от своих служебных занятий по-разному в разные дни. Сделанная ошибка в расчете, из-за которой они мерзли и волновались лишние два часа, не расстроила его совершенно.

Дождавшись, пока громкие приветствия во дворе напротив стихнут и дверь закроется, Антон посмотрел на часы. По его расчетам, четверти часа должно было молодежи хватить, чтобы покончить с прелюдией и оглохнуть, как тетерева. Но волновался он так, что назначенное самому себе время не выдержал и дал отмашку уже через десять минут с копейками. И даже странно, что так волновался. В дом пошли комбат и Рома, оставившие большие стволы позади и взявшие по пистолету в карман. И по ножу. Капитан-лейтенант даже глаза прикрыл, чтобы не смотреть в сторону чужой двери. Стрелял он уже давно без колебаний, но никак не мог представить себя убивающим врага ножом. Просто не укладывалось в разуме, в голове.

Рома Сивый вернулся через три минуты – заглянул в калитку и спокойно кивнул.

– Ну? – не выдержал офицер. Ему самому стало неловко перед молодым парнем, но слово уже вырвалось.

– Нормально прошло, спокойно. С крючком повозились, а там… – он не закончил, махнул рукой. Капитан-лейтенант машинально проводил его ладонь взглядом и снова передернулся.

В дом ему заходить не хотелось, но, разумеется, пришлось. Обе молодые женщины были уже кое-как одеты и сидели рядом на одном диване перед выключенным телевизором, бледные от страха. Стараясь не глядеть в угол комнаты, где Дима сноровисто и деловито перетряхивал карманы форменных курток и брюк. Оба тела лежали прямо под его ногами, лицами вниз. Крови особо видно не было – если и напачкали, то не здесь. Одного перенесли или перетащили с дивана, второго… из другой комнаты, наверное, – откуда же еще? Дом был обычным: сени, кухонька да горница, а на втором этаже наверняка спальня. Значит, оттуда снесли.

– Чего хорошего?

– У одного пистолет необычный. Никогда не видел такого.

– Покажи.

Дима показал, и капитан-лейтенант пожал плечами, причем совершенно равнодушно.

– Рома наверняка скажет…

Курсант даже не спросил – констатировал. И тут же, без паузы, передал документы убитых. «Siły Zbrojne Rzeczypospolitej Polskiej» было написано на карточках обоих. «LEGITYMACJA». И фотографии. Оказалось, что один похож на него самого, и это прекрасно. В имена же Антон не вчитывался, будет еще время.

– Ну что, подруги, очухались?

Ромин тон офицеру не понравился, его развязность маскировала напряжение и угрозу. Обе женщины это тоже почувствовали, и молчали.

– Курсант, прекратить.

Рома смерил своего командира взглядом, но тут же закрыл рот. На сунутый под нос пистолет мельком взглянул, буркнул: «Польский “ВИСТ”… девяносто четвертый», – тут же развернулся и почти было снова ушел, но остановился.

– Товарищ… каптан-лейтнант… Это 21-я бригада, там написано…

– Да.

– Они после Афгана.

– Что?

– Опытные вояки, говорю. Много лет в Афганистане воевали. По ротациям.

Все трое снова занялись делом, и только тут Антон понял, что не видит старика – морского пехотинца. Но тот спустился со второго этажа через минуту: бодрый и довольный собой. При его появлении лица обеих женщин исказились – казалось, дамы вот-вот закричат. Но они так и не закричали, а сидели оцепенев. Как две мыши перед… Ну, если не тигром, то хотя бы манулом или камышовым котом. Смертельно опасным.

Женщин в итоге не тронули. Собственно, было бы странно, если бы они выбрали другие варианты. Куда те потом сбежали, как и где прятались от наказания за то, что «миротворцев» прикончили в их доме, – бог их знает, это никому из моряков не было интересно. Да и размышлять некогда: с этого момента события шли быстро. Добытые два комплекта документов и формы были даже не главным – у них уже имелось и то и другое. Капитан-лейтенант взял себе удостоверение одного из убитых просто потому, что был на того похож. Самым главным была машина. «SMTS» перегнали к своей временной базе и торопливо закидали в грузовичок все, что сочли самым ценным. Все оружие, все боеприпасы, все аптечки. Продукты не брали – шансы воспользоваться ими минимальны, а остающемуся старикану, хозяину их временной «партизанской базы», они были нужнее. Часть одежды оставили тоже. Машина действительно оказалась чем-то вроде ремонтной «летучки», и даже в заваленном железяками и банками смешном кузове осталось еще полно места.

Двое в кузов, двое в кабину – так они думали. Найденные в машине и на убитых документы были явно не способными довести их до линии фронта. Если она есть. Или, во всяком случае, до Большой земли, если линии фронта уже нет. Рома вписал в найденные бумаги, похожие на путевой лист, несколько соответствующих выбранному маршруту названий: польский он знал неплохо. После трехминутного спора отобрали «двоих в кабину», перебрав всю нетолстую пачку идентификационных карточек. Женщина отпала, разумеется, сразу, а остальных кандидатов было не так много, чтобы слишком привередничать. На фотографиях все поляки выглядели глуповато-испуганными или глуповато-спокойными: выражения их лиц были отлично знакомы всем, кто хоть раз фотографировался на какой-нибудь документ, хотя бы на пропуск в бассейн. По типажам кроме Дмитриева более-менее подошел бывший курсант, а ныне рядовой Иванов.

Все эти минуты они почему-то ужасно спешили. Это было какое-то сумасшествие, особенно на фоне вдумчивого планирования операции по захвату машины, долгих часов ожидания да и вообще пассивности в последние дни. Израсходовав две чудовищные по эффективности противопехотные мины МОН-90 и две трети патронов в одной засаде и добившись при этом несомненного успеха, они как-то все притихли. Не расслабились, не «почили на лаврах», не сочли себя суперменами, а именно чуть успокоились. Пока Рома вел машину, начавший размышлять и анализировать командир маленькой группы неожиданно понял: оказывается, это они осознали, что уже окупили свои жизни. Почти двумя десятками убитых врагов, поделенными на всех их четверых, – да, окупили. Теперь можно было и умирать.

Эта мысль настолько его поразила, что две трети пути до Мариямполя он просидел, тупо глядя внутрь себя и не обращая внимания на окружающее. На бывшей госгранице, как ни странно, никакого особого контроля не имелось: шлагбаумы перманентно открыты, и литовские погранцы с одной стороны, и польско-американские – с другой проводили доброжелательными взмахами рук их «SMTS» с куцыми белыми орлами на бортах, капоте и корме. Однако перед задрипанным поселком Сердокай их остановили. И вот здесь оказался полноценный блокпост. Несколько огневых точек, обложенных бетонными блоками. Смотрящее прямо на изгиб шоссе из своего гнезда что-то не особо узнаваемое в тени, но серьезное: вроде станкового гранатомета или крупнокалиберного пулемета. Минимум отделение на проверке, и бог еще знает сколько внутри, за бетоном и сложенной из пузатых пластиковых мешков стенкой.

– Prosze, na mnie zaczekac’… Prosze, о pan’skie dokumenty[3], – с запинкой спросил у них старший наряда. Антон посмотрел равнодушно и тупо, хотя мог бы, наверное, что-нибудь ответить и сам. Взведенный и снятый с предохранителя пистолет, уложенный Роману на колено, смотрел в живот пограничника через жесть дверцы. Роман протянул в окно со своей стороны оба удостоверения и бумаги на машину, включая липовый маршрутный лист. Капитан-лейтенант отметил, что вид у курсанта уверенный и даже несколько надменный: какой и положено иметь входящему в состав боевых частей сил НАТО в Европе поляку, глядящему на прибалтийское быдло. Тарабанил Рома непрерывно, останавливаясь, только чтобы ткнуть пальцем вперед, а затем снова в документы. Через два десятка секунд он получил обе карточки и несколько бумажек обратно: никакого сканера у пограничника не было, вся проверка шла только органолептически.

Литовец вставил несколько междометий, но диалог вышел довольно односторонним. Рома с разными, все более жесткими интонациями повторил словосочетание kolumna samochodowa[4]. Оно оказалось чуть ли не единственным, что капитан-лейтенант четко понял из его слов, кроме названий населенных пунктов по их маршруту. Пограничника парень именовал pan młodszy podoficer, хотя даже его слабоватый в языках преподаватель радиотехники был в курсе, что правильно будет jaunesnysis puskarininkis[5]. В коротких фразах прибалта, он, как ни странно, уловил еще слово «водка», но больше не понял вообще ничего. Пограничник наконец козырнул, и мелко кивнувший ему Рома, вслепую сунувший бумаги вправо, тут же тронул машину с места. В последний момент капитан-лейтенант столкнулся взглядом с рядовым, стоявшим за правым плечом своего унтера. Довольно похожим на прибалта всем, кроме выражения темных глаз. Равнодушие на лице удержать удалось, хотя Антон видел, что парень усмехался.