Елена Кузнецова - Отрок. Бабы строем не воюют Страница 6

Если до сих пор Анна цедила слова вальяжно-пренебрежительно, свысока, то сейчас в ее речи сам собой появился напор, голос зазвенел, слова стали четкими, как воинские команды, тело напряглось, а глаза прищурились, будто она прицеливалась.

– Но это по вашему, языческому счету. А у нас я – боярыня, и останусь ей навсегда, что бы ни случилось! И даже Елька моя – боярышня Евлампия Фроловна, и выше простых баб, какого бы возраста они ни были. Сие не только людским хотением, но и волей Божьей утверждено, и не людям смертным то изменять! – Анна неспешно, размашисто перекрестилась; Листвяна, чуть промешкав, свободной правой рукой повторила движения боярыни и снова застыла, внимая каждому произнесенному Анной слову.

– МОЙ БОГ СИЛЬНЕЕ! Все мы в руце Его, и все творится по воле Его, хоть ты наизнанку вывернись перед своими идолами! И цену крещению твоему Он тоже знает! ОН НА МОЕЙ СТОРОНЕ, так что даже и в мыслях не держи что-то изменить, Он не даст! Уже не дал – Славомирова рода больше нет. Ты сама, попущением Божьим, жива, живы дети и племянники-внуки твои, но уже сейчас они себя Славомировичами не величают. Лисовины они, и все тут! Усомнится кто – на месте убьют! Нет Славомировичей, кончились! А у меня два сына – бояричи, два племянника – тоже бояричи, и, в отличие от тебя, старухи, – Анна не удержалась и окинула Дарену взглядом, равносильным плевку, – я еще родить могу! У меня еще все впереди, а у тебя ВСЕ В ПРОШЛОМ! БЕЗВОЗВРАТНО! Иная сказала бы тебе: «Забудь о былом», – а я говорю: «Помни, чего лишилась!» Помни и вой на луну, сука облезлая!

Анна говорила, втаптывала Дарену в грязь, в сущности, убивая противницу. По-женски, пальцем не тронув, но убивая. Поражалась собственной ожесточенности и беспощадности и одновременно удивлялась: с чего вообразила эту бабу опасной? Никто она и ничто, и неизвестно, сумеет ли даже своими ногами из горницы выйти после того, что с ней здесь сделали.

А еще прямо-таки кожей чувствовала, как жадно впитывает и запоминает ее слова, движения, взгляды Листвяна. Вот так поучиться быть христианской боярыней – редкая удача, такие уроки раз в жизни случаются! Жадность до ТАКИХ знаний Анну покоробила, и в какой-то миг она даже представила: не ключница стоит, удерживая свою жертву за волосы, а кто-то из ее стрелков-молодух, сама Листвяна сидит на месте Анны и говорит что-то, подобное только что сказанному боярыней, а жертва, стоящая на коленях… уж не сама ли Анна?

«Нет! Не посмеет! Не сможет! Не позволим! Мишаня, Демьян, Кузьма, крестники, сотня Младшей стражи… Лавр за меня даже против Таньки пойдет, а уж против Листвяны-то… А еще Лешка – Рудный воевода. Зверь лютый, но МОЙ зверь! Верка, Ульяна, Арина… Настена тоже на моей стороне будет! И наставники Академии… да даже и сомневаться нечего – за меня! Даже Сучок со своими плотниками… обласкать надо, приблизить, моими будут, никуда не денутся. И ВСЕ БАБЫ Ратного, кому девок замуж пристраивать… не выйдут из моей воли, не дам! А коли бабы, то и мужья их. И… прости, Господи, меня грешную, Аристарх!

И против всего этого Листвяна? Даже если и с Корнеем… Да и то неизвестно… И для Корнея предел есть!»

И такую вдруг она ощутила в себе силу! Не потому, что ослабела Дарена, не потому, что Листвяна рвалась исполнять приказы и учиться у боярыни, а потому, что осильнела внутренне. Вроде бы и знала все это раньше, а до сих пор ни разу не приходило в голову вот так перечислить всех тех, на кого при необходимости можно опереться, кого и как привлечь на свою сторону, а на кого и просто влиять – никогда в этом не было нужды. Сейчас же, все припомнив и приложив это к возможному противостоянию с Листвяной, вдруг поняла: и эта не опасна! Ну, разве что хитростью какой-нибудь, тайным злодейством, да и то по-настоящему, явно, воспользоваться плодами этого злодейства у Листвяны не получится! Не дадут, не позволят все те, кого Анна сейчас перебирала в уме.

Анна, вдова Фрола, невестка Корнея, вдруг поняла: она не просто большуха рода Лисовинов, а боярыня, способная заставить исполнять свою волю множество людей, которые, в свою очередь, тоже способны очень и очень на многое! В ее воле направить желания, усилия и умения десятков, даже сотен – не холопов, не закупов, не нанятых работников, а вольных и сильных – на нужное ей дело!

Вот она, власть!

С ощущением этой новой силы, нового для нее знания Анна с вызовом, даже с угрозой глянула на ключницу и… удар ушел в пустоту. Листвяна – Анна готова была в этом поклясться – тоже поняла что-то, примерно такое же, что и боярыня. Слушала-то Анну не только Дарена, но и «последняя женщина Корнея»! Слушала, запоминала, осмысливала. И поняла: против того, что стояло за боярыней Анной Павловной, у нее нет и не может быть ничего.

И снова Анна глянула, Листвяна взгляд приняла. Не играли они в гляделки – кто кого пересилит; одна поняла, что давить незачем, другая не сопротивлялась – тоже незачем. Без слов договорились, что сейчас они действуют заодно. Потом Листвяна перевела взгляд на Дарену, совершенно оплывшую на полу – та не заваливалась на бок только потому, что ее удерживала ключница, – и приподняла брови в немом вопросе. Анна, так же молча, указала глазами на дверь.

Листвяна потянула голову Дарены вбок, одновременно выворачивая ей шею и вынуждая встать на четвереньки, и потащила бывшую большуху к выходу. И снова Анна обратила внимание на то, как сноровисто, даже привычно это получилось у ключницы – явно в прошлом проделывала такое не единожды. Выпихнув свою жертву в сени, та буркнула кому-то: «Уводите ее», – и, захлопнув дверь, снова вопросительно глянула на боярыню.

Анна, все так же не произнося ни слова, чуть дернула подбородком, указывая на место за столом. Молча, потому что очень не хотелось разрушать голосом их бессловесный сговор. Даже и не сговор, а… Боярыня прекрасно понимала, как выглядела со стороны во время расправы над Дареной – сторонний человек, скорее всего, не смог бы найти приличных, не ругательных, слов для описания того, в каком виде предстала перед ним Корнеева невестка. У кого-нибудь из мужей наверняка и кулаки бы зачесались на эдакую… Так что лучше уж и не подбирать слов.

А вот Листвяна, похоже, увидела и признала в Анне более сильную, изощренную и умелую хищницу, чем сама она. Признала и… не то чтобы покорилась, но согласилась, что поперек боярыне лучше не становиться – целее будешь. На это указывало все ее поведение, да хотя бы и то, что, выпихнув Дарену в сени, Листвяна не поддала ей напоследок ногой под зад (от чего сама Анна, наверное, не удержалась бы) – просто выполнила приказ, и ничего от себя. Дарена – добыча Анны в охотничьих угодьях Анны, ключница и на малую долю не позарилась.

Конечно же, Анна прекрасно понимала, что все это верно только сейчас и на какое-то ближайшее время, скажем, до того, как ключница родит Корнею ребенка, а потом… потом лисовиновская усадьба, если не все Ратное, могут стать «охотничьими угодьями» Листвяны. Это мужи, однажды признав над собой первенство, к примеру, Корнея, будут подчиняться ему до тех пор, пока не увидят, что командовать он более не в силах. У женщин не так – нет для них почти ничего «раз и навсегда», только семья, дети, дом, может быть, что-то еще – для каждой свое, а все остальное…

Вот прямо сейчас Листвяна честна в своем безмолвном обещании не идти против Анны, но пройдет время, и ее обещание потеряет силу, и это не будет обманом в женском понимании. В женском мире у каждого времени и обстоятельства своя правда. Мужи почитают это бабьей лживостью, неверностью, ветреностью, а на самом деле женщина честна и правдива каждый раз! Просто жизнь повернулась немного другой стороной, а женская стезя – приноровиться, приспособиться, соответствовать. Оттого и правда женская становится несколько иной… порой прямо противоположной. Женщины это понимают и принимают как само собой разумеющееся, а мужи… да лучше им об этом и не знать, а если знают, то не стоит об этом задумываться.

Все это Анна прекрасно понимала, да и сама была такой, ибо женщина суть, поэтому и не сомневалась: СЕЙЧАС Листвяне можно верить, а потом… Потом и решать станем.

Пока ключница устраивалась на указанном месте, боярыня принялась переставлять на столе немногочисленную посуду. Великую и хитрую науку столового убранства, коим можно обозначить одинаково и уважение к соседу по столу, и пренебрежение, и разницу в достоинстве сотрапезников, и многое другое, преподала Анне матушка. Купчиха не из последних, она умела загодя задать тон еще не начавшейся застольной беседе своего мужа с кем-нибудь из приглашенных для разговора гостей.

Если бы Анне зачем-то понадобилось уравнять Листвяну с собой, она велела бы девкам-холопкам поставить вторую чарку. Если бы ей потребовалось сохранить такое же расстояние между собеседницами, как и при разговоре с только что словесно измордованной Дареной – оставила бы все как есть (кувшин, чарка, блюдо с заедками – только для самой Анны). Сейчас же боярыня Анна Павловна просто отодвинула чарку и блюдо в сторону, оставив между собой и Листвяной пустую скатерть. Получилось, что вышестоящая склонилась к уху нижестоящей для доверительного разговора – приблизила, но не уравняла.