Тимур Максютов - Про звезду (сборник) Страница 6

Осталось здание с заложниками. Одинцов сказал:

– Дальше я сам.

Скинул всю сбрую, бронежилет и шлем, отдал автомат. Достал потёртый «макаров». Лязгнул затвор – словно секундомер нажали.

Сказал Олегу:

– Махну рукой – дадите залп световыми гранатами. В каждое окно и в проход.

Друг хотел что-то возразить. Потом покорно кивнул, протянул широченную ладонь:

– Удачи.

Игорь подобрался ближе. Звуки были вполне натуральными: грязная ругань террористов, женские всхлипывания. Плач ребёнка ударил в уши – и оборвался.

Дал сигнал. Крепко зажмурил глаза, но даже сквозь веки ослепительные вспышки световых гранат жгли сетчатку.

В проходе были двое: один не успел автомат скинуть с плеча; второй юркнул за колонну и начал лупить из пистолета. «Стечкин, – понял Игорь, – магазин на двадцать».

По стенам метались чёрные тени – в главном помещении ослеплённые враги орали бессвязно, бестолково паля во все стороны. Но скоро зрение у них восстановится, и тогда – конец.

Одинцов трижды подряд выстрелил в колонну, пугнув стрелка, рванулся вдоль стены. Прыгнул, перевернувшись в воздухе на спину. Выкатился за колонну – и выстрелил в упор снизу.

Робот застонал и рухнул, облив чем-то горячим. Кровью? Маслом? Или показалось?

Вновь накатило жуткое чувство чужой боли.

Сбросил с себя тело. Поднялся. Шатаясь, вошёл в комнату.

Один держал лезвие у шеи беленькой девчонки. Шея была хрупкая, как стебелёк ландыша. Второй упёр ствол в живот толстого старика, взглянувшего на Игоря. В глазах его не было страха – только смертельная усталость.

Одинцов увидел их всех – злых, решившихся, напуганных. И где-то там, снаружи – волнующегося Олега, бессильно сжимающего автомат.

Сказал:

– Всё, ребята, хватит. Не хочу вас убивать.

Секунда длилась вечность.

Потом загрохотало роняемое на бетонный пол оружие.

– Так я-то причём, голубчик?

– Полковник срочно отправил к вам, профессор. Это – по вашему ведомству. Вы же сами предупреждали: любые отклонения, странности, загадки – чтобы немедленно.

Туманов поморщился, пробормотал:

– Угораздило же меня именно сегодня приехать в этот учебный центр. Что у вас может быть странного? Случаи энуреза у штурмовиков? Пьяные галлюцинации? Ладно, сержант, излагайте подробно.

Выслушал, постукивая карандашом по столешнице. Хмыкнул:

– Хорошо, давайте по порядку. Чего удивительного в том что этот ваш… Одинцов, да. Что он связался с товарищами по группе по время прохождения коридора и руководил их действиями?

Сержант сглотнул комок:

– В коридорах не работает радиосвязь. И не должна. Они специально экранированы, чтобы бойцы проходили первый участок индивидуально.

Профессор наклонился вперёд, поправил бабочку:

– Что вы говорите! Ага, ага. А если ментальная… Так. Но вот потом, уже снаружи – группа прошла без потерь участок, и освободила заложников – это, конечно, выдающийся результат, но ведь его вероятность – выше нуля, не так ли? Там ведь всё было легче, голубчик? Одинцов имел тактический планшет, на котором, если я правильно понимаю, отражается обстановка. Ну, свои, чужие, их расположение и число.

Сержант кивнул:

– Да, примерно так. Если бы не одно «но». Планшет был уничтожен ещё при прохождении коридора прямым попаданием осколка.

Туманов вновь поправил бабочку, растерянно покрутил головой:

– Не понимаю! По какому прибору тогда этот ваш Одинцов руководил подчинёнными, видел обстановку?

– А вот по этому.

Сержант злорадно смотрел, как у профессора вылезают глаза из орбит от удивления.

На столе лежал неровный обломок большой кафельной плитки.

– Давай, за Игорёху.

– Ага, ну ты, Одинцов, и дал сегодня.

– За лучшего командира пехотной штурмовой группы!

Бар шумел, шумел в крови спирт, и стены уже начинали уютно покачиваться. Рыжий прислонил к стойке костыль, наклонился к Игорю:

– А научного руководителя моего звали Матвей Матвеевич Туманов. Непререкаемый авторитет в области эзотерической психологии и прочей неимоверной хрени.

– Ну да, где-то я слышал про него.

– Ещё бы! Он сейчас вплотную психами занимается, говорят. И на армию поэтому работает. Мы с ним чего только не изучали, аж башка кругом.

– Например?

– Ну-у. Вот, например, все знают, что человек использует возможности мозга в лучшем случае на десять процентов. Но чем занимаются остальные девяносто процентов? Или – геном человека. Два с половиной миллиарда пар оснований, десять процентов служат для передачи наследственной информации. А какую информацию несут остальные? Так вот, он считает, что разум – явление для Вселенной абсолютно исключительное, единичное. И без него Вселенная как бы и не существует.

– В смысле?

– В прямом. С точки зрения лишайника, муравья или куска антрацита нет ничего, кроме тепла или, там, капли сиропа на полу. Они не способны осознать ни структуру мира, ни его предназначение – это прерогатива Разума. Когда-то он существовал в полноценном виде, поэтому и смог придумать, и, значит, создать эту Вселенную.

– Пургу какую-то гонишь, рыжий. Нас на планете – восемь миллиардов.

– Не-е, погоди. По теории Туманова мы – не разумные существа. А только лишь осколки того, истинного Разума. Ну, вот как кирпичи. По отдельности они, вроде, самодостаточные – тяжёлые, крепкие. Однако дом – это совокупность кирпичей, а не каждый поодиночке. Отдельный кирпич не понимает, что это такое – дом.

– Я тебе одну мудрую вещь скажу, – встрял Олег, – кирпич вообще ничего не соображает. Даже если им умную голову разбить.

– Так и я про то. Просто когда-то произошла катастрофа, и этот единый Разум…

– Всё, хватит мозг выносить, – решительно сказал Олег, – у нас сегодня праздник. Разрешается дуреть только от водки, а не от твоих сказок идиотских.

– Ну и пожалуйста, – надулся рыжий и поковылял за соседний столик.

Олег протянул стакан Одинцову:

– Давай, братище. За тебя. Честно говоря, я удивился, когда ты тоже в пехоту пошёл. Ты же не хотел категорически.

– Понимаешь, Олежка, мне вдруг стало так… не знаю. Стыдно, что ли. Или жалко.

Конец ознакомительного фрагмента.