Марина Дяченко - Утопия Страница 65

Балкон не был огражден. Почти не был. Перила оказались проломаны или сгнили, или обвалились, со всех сторон зияли дыры, гости, смеясь, предупреждали друг друга: осторожно, а то еще свалитесь.

А под ногами гостей вертелся Андрюша. Уже большой, лет двух или трех. Бегал и лепетал, и когда он пробегал мимо пролома, Лидка чувствовала, как обмирает сердце.

– Иди сюда… Не ходи туда… Дай руку…

И сын послушно сидел рядом с ней – целую минуту. А потом Лидка отвлекалась, и все начиналось сначала. Развеселый колокольчик, бегущий по краю пропасти.

Лидка становилась в проломе, загораживая его собой, но дыр в ограде было много, и она не могла закрыть их сразу все. Обреченность витала над столом, над веселящимися гостями.

– Андрей!

Лидка проснулась.

Непроглядная тьма. Духота. Сопение.

Сунула трясущуюся руку за прутья кроватки.

Живое. Теплое. Спит.

Случай с Верверовой целый месяц развлекал компанию гуляющих мамаш. Центральная городская газета не пожалела двадцати строчек в разделе «Криминальная хроника», по счастью, без фотографий. Молодой длинноволосый корреспондент целых два дня дежурил у подъезда, ожидая, пока Лидка выйдет с коляской. Лидка не вышла, и корреспондент нашел себе занятие поинтереснее.

Пришло письмо от Максимова. Помятое, потертое, пропутешествовавшее не одну неделю. Лидка долго не решалась вскрыть его, а когда наконец прочитала, ничего страшного не оказалось в этом письме. Ни покаяний с истерикой, ни вежливых извинений, даже отзвука былой теплоты и то не было. Обычное школьное сочинение на тему: «Как я провел лето». Не опасно, не разрушает душевный комфорт, хотя и провоцирует бессонницу…

Телефонный звонок прозвучал в полвосьмого утра.

Яночка с Тимуром стояли одетые на пороге квартиры, собираясь идти в поликлинику. За стенкой ревел приемный Пашин сын, младенец Андрей только что позавтракал, и Лидка прижимала его к себе, смиренно дожидаясь, пока малыш срыгнет.

– Мама! Возьми трубку!

В ванной шумела вода. Мама если и слышит, что же ей, нагишом к трубке бросаться? Отец, кажется, еще спит…

– Теть Лид, ну возьми, – раздраженно сказала Яночка. – Мы же опаздываем.

И хлопнула дверью.

Одной рукой удерживая ребенка, Лидка прошлепала к телефону. Подняла трубку:

– Алло.

Молчание. Тресь-тресь. Лидка готова была в раздражении швырнуть трубку обратно, когда с той стороны, из потрескиваний возник голос:

– Будьте добры, позовите Лидию Анатольевну.

– Это я, – сказала она, сильнее прижимая к себе Андрея.

– Это Саша, – сказала трубка. – Мы когда-то ныряли вместе. В Рассморте. Помнишь?

Андрею было неудобно. Он пошевелился, высвобождая ручки. Тихонько закряхтел.

– Помню, – сказала Лидка глухо. Но вспомнила не море и не затопленные Ворота, и не дерево из тугих шелестящих пузырьков – вспомнила обитую кожей дверь и тускло поблескивающую булавку на галстуке: «Ты права. Ученый из тебя хреновый».

– Старая Верверова все-таки достала тебя? Дотянулась?

– Нет, – сказала Лидка сквозь зубы. – Только джинсы выкинуть пришлось.

Маленький Андрей наконец-то срыгнул. Так, кофточку снова придется менять.

– Лида, надо встретиться. Поговорить.

– Не хочу! – сказала она зло. – Все это меня не касается. У меня нет времени. У меня маленький ребенок.

Пауза.

– Да-а?! Поздравляю… Тем более, ты же хочешь жить спокойно? И, наверное, хочешь узнать, кто все-таки убил Андрея Зарудного?

Младенец хныкал все громче.

– Что молчишь, Лида?

– Подожди…

Неловко наклонившись, она положила трубку на столик. Отнесла ревущего малыша в комнату, уложила в кроватку, тряхнула гирлянду из погремушек – малыш остался безучастным. Плакал.

Лидка прикрыла за собой дверь. Вернулась к телефону.

– Саша?

– Да?

– Чего тебе надо от меня?

– Это ТЕБЕ, Лида, надо. В конце концов столько времени прошло, и мы оба живы… Что странно и восхитительно. Нас связывают кое-какие общие воспоминания… Неужели тебе не интересно?

Лидка молчала. Прежде Саша не позволял себе эпитетов, тем более сентиментальных. «Странно и восхитительно». Постарел?

– Значит, так, Зарудная, давай-ка встретимся через часок где-нибудь в спокойном месте, в парке, ты ведь хочешь знать, кто его убил?

Лидка закусила губу.

Правильно ли она сделала, когда назвала малыша Андреем? Это имя ползло за ней, как тень, и не всегда приносило только радость. В последнее время совсем даже наоборот…

– Да, – сказала она через силу. – Соломенский парк. Идет?

От ее дома было двадцать минут ходу до Соломенского парка. Неспешным шагом с коляской – полчаса.

– Идет, – отозвался Саша. – Через час. Если ты опоздаешь, я подожду.

Она положила трубку.

– Ну не реви… Ты же сытый… А, ты уже напрудил тут… Сейчас. Сейчас гулять пойдем, ой, смотри, какая цаца…

Дверь в коридор была полуоткрыта. Лидка видела, как из Пашиной комнаты на цыпочках выскользнула его жена. Нырнула в освободившуюся ванную – ей, бедняге, тяжело. Тяжелее, чем когда-то Лидке в доме Зарудных. Не зря она такая бледная и нервная. Не зря за стенкой все чаще случаются приглушенные, но отлично слышимые ссоры…

– Лида, кто это звонил? – спросила мама из кухни.

– Так, – отозвалась она рассеянно. – Один знакомый… Мы – гулять.

– Лида, ты ведь не ела?!

– Ела-ела… Пока.

С мастерством опытного водителя она провела коляску в дверной проем. Со второго раза попала колесами в желобки на лестнице, очень хорошие желобки, удобные. Через пару лет их снимут за ненадобностью.

Андрей наконец-то увлекся погремушкой, пытался достать звенящую от толчков пластмассовую гирлянду. Лидка протолкнула коляску в двери подъезда. Перевела дух.

Несмотря на ранний час, на скамейках у подъезда оставалось не так много посадочных мест. Лидка прошла сквозь приветствия, как раньше проходила сквозь косые взгляды. Посреди песочницы стоял на четвереньках годовалый внук Светки с четвертого этажа. Рот дитяти перемазан был песком, и парень собирался продолжить трапезу: вот он зачерпнул горстью и отправил содержимое в рот, и Светка, постаревшая и располневшая, сорвалась со скамейки, чтобы подхватить негодника за шиворот и вытряхнуть из него недоеденный песок.

– Ах, ты опять? А по попе сейчас, по попе дам…

Недовольный рев. Без особого отчаяния, так, дань приличиям. Лидка обратила внимание, что обитателей песочника стало меньше. Прочие, видимо, в яслях.

По тротуару двигался целый поток гуляющих колясок; Лидка приноровилась к общему темпу. До назначенной встречи оставалось минут пятнадцать, она знала, что опоздает, но спешить не хотела. Был даже момент, когда она всерьез собралась поворачивать обратно, но одумалась и продолжила путь. Телефонный номер он знает, так что проще сразу все решить, чем играть в «перепрятушки»…

Руки ее автоматически покачивали коляску. Ребенок задремал.

Со времени их последней встречи прошел почти цикл. Произошло множество событий. Но Лидка почему-то отлично помнила, какой ворсистый был в кабинете ковер. И какая заколка блестела на галстуке. О чем они говорили, сейчас не важно, хотя некоторые Сашины слова основательно засели в памяти. Насчет «хренового ученого», например. Или вот эти: «Ты действительно казалась перспективной штучкой. Ты была фанаткой. Таких боятся. И ты умело делала вид, что много знаешь…»

«Ничего я не знаю, – думала Лидку угрюмо. – Да, я разбирала архив Зарудного, но и вы, гэошники, разбирали его тоже. Возможно, в молодости мне хотелось выглядеть значительнее, чем я была на самом деле. Но если бы действительно что-то знала, я не дожила бы до сегодняшнего дня, так ведь?»

Она невольно ускорила шаг. В витринах плыло ее торопливое отражение – женщина катит коляску. Магазины украшены были звездами из фольги и прочими атрибутами приближающегося Нового года. Нового, четвертого года; не так просто было привыкнуть, что праздник приходится теперь не на осень, как в прошлом цикле, а на второе июня. Три года прошло – как не бывало. Три года после этого ада – и ничего, живем…

Действительно ли ей интересно, кто убил Андрея Игоревича? И возможно ли правосудие теперь, после всего, что было?

Правосудие. Если по праву, то и ее, Лидку, надо… того. Потому что и она ездила по райцентрам в составе этой проклятущей агитбригады, и в ночь выборов сидела перед медленно зеленеющим экраном, и, кажется, даже радовалась… И говорила своим школьникам что-то про «ответственность за успешное овладение знаниями и умениями», «сознательность граждан» и прочую политкорректную, преступную чушь…

Что такое одна жертва, пусть даже и депутат, по сравнению с тысячами жертв последнего апокалипсиса?

Она обогнала одну коляску. И еще. Кто-то сказал: «Осторожно», кто-то неодобрительно посмотрел. Лидка шагала все быстрее.