Далия Трускиновская - Феминиум (сборник) Страница 69

– Не думаю, что…

– Слушай, а может быть, я все же попользуюсь избранничком? Никто не узнает. Мы же взрослые девочки, никому не скажем. А?

Флит закоченела в улыбке. Светлейшая меня убьет!

– Нет, Казара. Любого другого, но не его.

– А мне хочется этого, – шагнула к Сенги, такая же высокая, как он. Бугры мышц туго прокатились под кожей, ухватила его за подбородок. – Какой глазастенький.

– Казара!

– Ладно, – вскинула ладони вверх, отступая, – не будем об этом.

Слава святым, она послушалась. Сегодня. А что будет потом, когда она освоится, поймет, что я не властна над воительницами? Святые, даже представить страшно.

– Ты свободна, Казара. Можешь идти.

– Ага, – раздумчиво кивнула и вдруг спохватилась. – Я что пришла-то, тебя спрашивал прислужник какой-то Рут. Ждет в гостевой, – выразительно потерла кулак и ухмыльнулась. – Такой таинственный, слова не вытянешь.

– Хорошо, сейчас спущусь.

– Ну так я пойду? – уперлась во Флит маленькими буравчиками глаз, пятерней массируя высоко бритый, квадратный затылок.

– Иди.

Ушла, гулко хлопнув дверью. Флит без сил опустилась в кресло. Только бы светлейшая не узнала.

– Благодарю, госпожа, – прошептал Сенги, не поднимая глаз, непрерывно откручивая и закручивая крышку склянки дрожащими пальцами. – Вы так добры. Благодарю.

Святые, даже не смогла улыбнуться. Он подумал, что я ради него так старалась. Как он все же глуп. Но как красив.

11

– Девочка моя, как хорошо, что ты заехала ко мне. – Лакл обняла дочь. – Когда?

– На днях. – Тин сорвала с головы хрупкую соломенную шляпку, стиснула в кулаке, золото кружева под пальцами ломалось, сыпалось на пол мятыми иглами. – На этот раз я приехала рожать к тебе. Можно?

– Что ты спрашиваешь, малышка, конечно, можно. Я всегда рада тебе.

Тин, закусив губу, оперлась на подлокотник дивана и осторожно села, капризная гримаска изогнула припухшие губы. Протянула матери беспокойные, маленькие ладони.

– Видишь, пальцы отекают, не могу надеть кольца. Хожу как нищенка, руки голые. Даже наперстия жмут.

– Потерпи, солнышко, – коснулась губами поочередно ее ладошек, сложила вместе, убаюкивая, – скоро все пройдет.

– Мне приснился плохой сон, Ла. – Глаза цвета пасмурного неба наполнились слезами. – С тех пор я места себе не нахожу.

– Что тебе приснилось, малышка?

– Это был мальчик, Ла! – отчаяние сломало ее лицо. – Снова мальчик!

Лакл нахмурилась.

– Это всего лишь сон, дорогая.

– Я убью его! Убью!

– Тише, девочка. Не нужно истерик, – качнула головой неодобрительно. Святые, неужели правда, неужели опять мальчик?

– Ла, я так измучилась. Этот огромный живот. Как он мне надоел. Я не выдержу это еще раз! Пусть у меня не будет наследницы, но третий раз на я на это не пойду!

– Давай отложим этот разговор. Сейчас ты не в состоянии…

– Ла, не говори со мной таким тоном! Я не прислуга!

– Тин, первая дочь Лакл, урожденная Клайэдоннэ, – опустила ресницы, усмиряя раздражение, бархатом, нежным бархатом укутала металл в голосе, – никто не оспаривает твоего права. Ты моя наследница. На тебе ответственность всего рода Клайэдоннэ.

– Прости, – она зябко поежилась и закрыла лицо руками. – Прости. Я стала такая злая. – Пальцы чуть раздвинула, подглядывая.

Лакл улыбнулась одними глазами, домашняя улыбка, как называла это особенное сияние Тин, предназначенное только ей, это был их маленький секрет, детский тайный знак, что шалость прощена.

– Ты проголодалась?

– Немножко. – Тин со вздохом уронила руки на колени. – А если честно, то очень. Мне все время хочется есть.

– У меня сегодня гости. Ты спустишься на ужин?

– Нет, только не это, никого не хочу видеть.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы тебе принесли сюда. – Коснулась ее щеки мимолетным, ласкающим жестом руки. – Только самое вкусненькое.

– Благодарю, Ла, – она улыбнулась, ухватила двумя пальцами затейливый цветок-заколку, и лавина шелковистых светлых волос рухнула на плечи. – Так хорошо дома. Так хорошо. – Она сладко потянулась, уже забыв о своих страхах. Гроза прошла, и вновь царственный, безоблачный свод небес сиял над ней. – Ла, а он действительно так хорош, как о нем говорят?

Лакл ухватилась за ручку двери, холодный металл неловко ударил в пальцы.

– Ты о чем? – У ручки оказался затейливый узор, две полоски то сливались в одну, то расходились. Интересно, столько лет вижу, а заметила впервые.

– О твоем избраннике, – Тин засмеялась. – Только не волнуйся, это простое любопытство.

– Он очень красив, – Лакл слегка повернула голову в ее сторону, – но упрям и своенравен.

– Что? До сих пор? Ты не смогла его вышколить?

Она посмотрела на дочь. Металл в пальцах нагрелся.

– Меня это забавляет.

– Да? – она чуть подалась вперед, недоверчиво разглядывая ее лицо. – Я хочу увидеть твое новое приобретение.

Лакл поковыряла узор коготком.

– Зачем?

– Ну не будь занудой, мне интересно.

– Ладно, – пальцы соскользнули с ручки. – Как я могу отказать тебе, звездочка моя. Сейчас я пришлю его.

– Ты очень добра.

Лакл в ответ слабо пожала плечами и вышла.

Поясница ныла, и это раздражало, бросила горсть подушек за спину, неловко утрамбовала кулачком. Волосы, непослушные, скользкие, упали на лицо жаркой волной. Святые, когда ж это кончится, надоело быть такой неповоротливой, такой…

– Да пребудет с вами свет звезд, госпожа.

Откинула волосы назад, угрюмо глянула на вошедшего. Дорогой костюм, святые, ткань просто шикарная, покрой безупречен, а вот герб великоват, слишком ярко. И украшений нет, ни одного камешка, хотя сама ткань… Ух ты, а мальчик-то действительно красив.

Упрям и своенравен, говоришь, что-то тут не так, дорогая, у него лицо ангела. Хотя сколько их с такими личиками кочует из дома в дом. Лицедеи.

– Сядь сюда, – указала на противоположный конец дивана. – Как твое имя?

– Сенги, госпожа, – сел на краешек, мимолетно и беспокойно коснувшись ее взглядом.

Ну и глазищи, с ума сойти, даже мурашки по коже.

– Ты находишь меня безобразной, Сенги?

– Что вы, госпожа, нет. У меня и в мыслях не было…

– Ты позволил себе рассматривать меня.

– Простите, госпожа. Это вышло случайно, простите.

Внутри мягко толкнулось, она провела ладонью по животу. Успокойся малышка, не бей пяточкой, мы обе истомились от ожидания, но осталось совсем немножко. Девочка. Дочка. Наследница. Она улыбнулась. Все будет хорошо.

– Ла не удалось привить тебе хорошие манеры. А может быть, ты намеренно так делаешь?

– Нет, госпожа, я…

– Оставь. Правду все равно не скажешь, а слушать всякую чушь я не намерена.

– Простите, госпожа, – едва слышно прошептал он.

– Ты, наверное, с детства хотел стать избранником?

Что это тебя всего передернуло, красавчик? Правда глаза колет?

– Нет, госпожа.

– Ты лжешь, мужчина. Твоя красота – товар, который стоит дорого. Я не верю, что ты не думал о том, как бы повыгоднее продать себя. Чего-чего, а на это у таких, как ты, мозгов хватает.

Побледнел. Почему? Что нового я сказала?

– Нет, госпожа, я не лгу. Я никогда об этом не думал.

– Ложь, – она улыбнулась. – Все вы так говорите. Придумай что-нибудь новенькое.

Интересно, как он выкрутится? Лицедей будет красноречив и убедителен, а ангел… Вот уж не знаю, что будет делать ангел.

– Я хотел стать жрецом, госпожа.

Неожиданный ход. Лицедей оказался с мозгами. Одно очко в твою пользу, красавчик.

– С такой мордашкой не бегут в Убежище. Придумай что-нибудь другое.

– Я там вырос, госпожа. Я был учеником жреца.

– Ученик? – она захохотала. – Ты был учеником? Вот это да, с ума сойти, – отерла слезы ладошкой, – это ж надо.

– Позвольте мне уйти, госпожа.

Губы искусал до крови, какие мы чувствительные. И личико скорбное, будто умер кто. Негоже перед женщиной с таким безрадостным выражением сидеть.

– Не позволю. Ты мне еще не наскучил. Подай воды.

Он наполнил стакан доверху и протянул ей.

Святые, совершенный дикарь. Нужно было налить две четверти и подать на подносе. А он дает стакан, будто не боится случайного прикосновения. Нет, такой непростительной ошибки лицедей бы не сделал. Взяла стакан, понесла к губам, один маленький вежливый глоток, потом еще.

– Благодарю.

Он взял стакан, рукав чуть сдвинулся, обнажая красную полосу на запястье. Свежий след, она покусала губу, очень даже свежий. А почему меня это волнует, вдруг спохватилась, стирая с лица блуждающую улыбку.

– И как тебе живется у Ла?

– Хорошо, госпожа.

– По твоему лицу этого не скажешь.

Он испуганно вскинул на нее глаза и тут же опустил. Синие-синие. Тревожные.

– Простите, госпожа.

– За что простить?

– Я не знаю, как правильно вести себя с женщинами, госпожа. Все время делаю что-то не так.

Кто ж тебя так запугал, милый мальчик? Хотя, она медленно усмехнулась, всегда найдется учитель.