Гарри Гаррисон - К звездам! Страница 7

Такая формулировка помогала объяснить случившееся, но и разозлила его. Если так — ему лгали. К чертям всех остальных — пусть заботятся о себе сами, — но его, Яна Кулозика, обманывали всю жизнь, беспрерывно и целенаправленно. Это ему совсем не нравилось. Но как узнать, где ложь, а где правда? Вместе с этой мыслью пришла и другая: Сара была права, сказав об опасности, с которой он столкнется. Ложь — это всегда тайна, а тайны всегда хранят. А здесь государственная тайна. Что бы он ни сделал, что бы ни узнал — сказать об этом нельзя никому.

С чего начать? Где-то должны быть полные данные обо всем, но он не знал, какие документы нужно искать, даже не знал, что он ищет. Тут надо подумать, выработать какой-то план… Но есть одна вещь, которую можно сделать сразу: повнимательнее присмотреться к окружающему миру. Как назвала его Сара? Рабовладелец. Он вовсе не чувствовал себя рабовладельцем. Просто его класс постоянно заботится обо всем, и в том числе о тех, кто не в состоянии сам о себе позаботиться. А пролам ни в коем случае нельзя ничего доверять, иначе все развалится. У них попросту не хватает чего-то: то ли ума, то ли чувства ответственности. Это естественный порядок вещей.

Они на дне, эти пролы, — многие миллионы немытых тел, — большинство из них на пособии. Они там навсегда, с тех пор как Вредители довели мир до разорения и разрухи. Все это есть в учебниках истории.

И если все они до сих пор живы — это не их заслуга и не заслуга Вредителей, допустивших такое. Они живы благодаря упорной работе людей его класса, которые взяли на себя бремя правления. Это администраторы и инженеры создали большую часть истощающихся нынче ресурсов планеты. Наследственным членам парламента оставалось все меньше и меньше дел в управлении технологическим обществом. Королева превратилась в декоративную фигуру. Властвовало Знание. Знание сохранило миру жизнь. Был момент, когда казалось сомнительным, что это удастся. Но спутниковые станции смягчили энергетический кризис, когда полностью исчерпались запасы нефти, а потом термоядерная энергия принесла миру надежную безопасность.

Человечество усвоило этот урок: хрупкую экологию одной-единственной планеты очень легко вывести из равновесия. Ресурсы истощались, стало нужно сырье. Первый шаг был сделан к Луне, потом в астероидный пояс, где можно было добывать различные элементы. Потом настала очередь звезд. Это оказалось возможным благодаря Хуго Фосколо, который открыл явление, впоследствии ставшее известным как «Разрыв Фосколо». Он был чистый математик, теоретик, этот непризнанный гений, зарабатывавший на жизнь учительством в школе, в бразильском штате Сан-Паоло, в городке с непроизносимым названием «Пиндамонхангаба». Его «разрыв» вторгался в теорию относительности; публикуя свою статью в незаметном математическом журнале, Фосколо извинялся, что подвергает сомнению общепризнанные теории великого ученого, и смиренно просил маститых математиков и физиков указать, где он сделал ошибку в своих уравнениях.

Ошибку обнаружить не удалось — и родился космический транспорт, способный доставлять людей к звездам. На то, чтобы исследовать и обжить ближайшие звездные миры, ушло всего сто лет. История этого периода великолепна — и, должно быть, правдива… Ведь все это существует!

Так что нет никаких рабов. Ян был в этом уверен и сердился на Сару за те ее слова. На Земле царят мир и справедливость, и все сыты, и у каждого свое место под солнцем. Что за слово она сказала тогда? «Демократия». Очевидно, какая-то форма государственного правления. Он никогда не слышал о такой. Снова к энциклопедии — на сей раз ему пришлось себя заставить. Очень не хотелось находить ошибки в этих толстых томах: словно обнаруживаешь, что драгоценная картина оказалась подделкой. Ян снял том с полки и подошел к высокому окну: там было светлее.

Демократия. Архаический термин в исторических и политических науках для обозначения формы правления, существовавшей в течение короткого периода в мелких городах-государствах Греции. Согласно Аристотелю, демократия является извращенной формой третьей формы правления…

Там было еще что-то в том же духе, и все почти столь же интересно. Какой-то древний способ правления, что-то сродни каннибализму: когда-то было да прошло. Но при чем тут израильтяне? Все это похоже на загадку… Ян посмотрел в окно на серое небо и на Темзу с пятнами льда на серой воде. Тело еще хранило память о тропическом солнце; его передернуло. Так с чего же начать?

Не с истории. Это не его область, он вообще понятия не имеет, где и что там искать. И надо ли искать на самом-то деле? По правде говоря, ему не хотелось; у него вдруг возникло мрачное предчувствие, что, однажды начав эти поиски, он потом не сможет вернуться назад. Если ящик Пандоры открыть — его никогда уже не закроешь. Хочет ли он знать все это?.. Да! Она назвала его рабовладельцем — но он знает, что это ложь. Любой прол рассмеялся бы, услышав такое.

Вот оно! Пролы. Он знал о них много, он с ними работал, вот тут и надо начинать. Утром он поедет на Уолсокенский завод: его там уже ждут — он должен проверить, как выполняются его распоряжения. Но на этот раз он поговорит с пролами побольше, чем обычно. Конечно, надо признать, раньше он с ними не так уж много разговаривал; но это только потому, что всегда бывал занят. Если он будет осторожен, то никаких неприятностей возникнуть не должно. Есть, конечно, определенные социальные традиции общения с пролами, и нарушать их он не собирается. Но кой-какие вопросы он им задаст — и внимательно выслушает ответы.

Однако очень скоро выяснилось, что сделать это не так-то просто. Когда Ян остановил машину возле завода, ему навстречу уже торопился менеджер.

— Добро пожаловать, ваша честь, с возвращением…

Он суетливо переминался с ноги на ногу; дыхание дымилось в морозном воздухе.

— Спасибо, Рэдклиф. Надеюсь, все шло нормально, пока меня не было?

В дежурной улыбке Рэдклифа промелькнуло беспокойство.

— Вообще-то неплохо, сэр. Не все закончили, правда, вы уж простите. Очень жаль, но запчастей не хватает. Быть может, вы нам поможете их получить. Но позвольте, я покажу вам отчет.

Похоже, здесь ничего не изменилось. Под ногами по-прежнему стояли лужи, несмотря на летаргическую активность человека со шваброй. Ян открыл было рот, чтобы высказаться по этому поводу, — но промолчал. По-видимому, Рэдклиф тоже ожидал такого разговора: он быстро оглянулся через плечо. Ян улыбнулся ему. Это же, можно сказать, родной коллектив. Наверно, прежде он был слишком скор на расправу, но впредь станет терпимее. Пряник лучше кнута — больше толку. Несколько приятных слов, разговор по душам… Так должно лучше получаться.

Однако пришлось все-таки напрячься, чтобы не выйти из себя, когда он стал просматривать распечатки. Сказать хоть что-нибудь он был просто обязан.

— Послушайте, Рэдклиф. Честное слово, мне не хочется повторяться — но так дело не пойдет. У вас было больше двух недель, а список короче не стал.

— У нас людей мало, ваша честь: болеют, зима суровая. Но вы увидите, работа сделана…

— Да у вас было столько поломок за это время, что сейчас положение хуже прежнего.

Ян услышал в своем голосе сердитые ноты и оборвал тираду. На этот раз он будет сдержан. Стараясь не топать, он прошел к двери кабинета и выглянул в цех. Там, в дальнем конце, катили тележку с чаем. Да, чашка чаю — то, что надо сейчас, чтобы успокоиться. Он вернулся к своему столу и открыл кейс.

— Черт побери!

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Ничего серьезного. Я оставил термос с чаем в гостинице, забыл из сумки переложить.

— Я могу послать кого-нибудь на велосипеде, сэр. Это всего несколько минут.

— Не надо. Не стоит трудов. — И тут Яна осенила блестящая, почти безрассудная идея: — Давайте сюда тележку. Попьем с вами чайку.

Глаза у Рэдклифа широко раскрылись, какой-то момент он потрясенно молчал.

— О нет, ваша честь. Вам не понравится, что мы здесь пьем. Чистые помои. Я пошлю…

— Не надо. Давайте ее сюда.

Ян снова взялся за распечатки, отмечая, что необходимо сделать в первую очередь, и не видел, какая началась суматоха. Разносчица вмиг очутилась в кабинете, беспрерывно кланяясь и без конца вытирая руки о передник. Рэдклиф убежал, вернулся с чистым полотенцем, и она стала протирать одну из кружек. Протирала, протирала… Когда наконец в кружку налили чай, оказалось, что на мятом подносе она красуется одна.

— Вы тоже, Рэдклиф. Я приказываю.

Чай был горячий, но это, пожалуй, все, что можно было сказать в его пользу. Грубая кружка царапала губы.

— Замечательно, — похвалил Ян.

— Да, ваша честь, чаек хороший. — Рэдклиф едва не плакал.

— Надо будет повторить.

Рэдклиф не ответил, и Ян представить себе не мог, каким образом продолжить разговор. Молчание длилось, пока он не прикончил свой чай — и не осталось ничего иного, как снова взяться за работу.