Владимир Моисеев - Вонючий рассвет Страница 7

Да, давненько это было, но разве позабудешь его мокрые плавки?

— Что ты принёс сегодня?

Улыбка стала ещё шире — теперь ряд зубов протянулся от одного уха до другого.

— Кое-что невероятное! Что бы вы сказали насчёт… десерта?

— Десерт? — сказала Мэри. — О, пожалуйста, только не говори, что принёс одно из этих мерзких гадательных печений![8]

Спидо явно оскорбился.

— Я Искатель, мисс Мэри! Уж кто-кто, а я-то ни в жизнь не стал бы отнимать ваше драгоценное время ради какого-то жалкого гадательного печенья! Я даже пальцем не прикоснулся бы ни к одному из них.

— Весьма похвально, — отозвалась Мэри. — Прошу прощения, я совсем не желала тебя обидеть. Будь добр — покажи, что принёс.

Спидо вынесся из комнаты и тут же вернулся с коробкой в руках.

— Вам лучше присесть, — обратился он к Мэри.

Когда та не шелохнулась, он открыл крышку, и Мэри увидела то, что уже отчаялась когда-либо увидеть.

— Торт! Настоящий торт на день рождения!

Не было никакого смысла пытаться скрыть своё изумление. Спидо был прав — ей надо было сесть. При виде торта у неё закружилась голова.

Это тебе не ломтик хлеба, не обглоданная куриная нога — то, что частенько притаскивали Искатели. Это целый торт, круглый и белый, совершенно нетронутый. На нём красовалась надпись: «С днём рождения, Сюзи!» и большая цифра «5». Мэри понятия не имела, кто такая Сюзи, и ей было это глубоко безразлично, потому что раз Сюзи отмечала день рождения, значит, она принадлежала к миру живых, а до живых Мэри не было дела.

Она оттопырила палец и обратилась к Искателю:

— Можно?

— Конечно!

Медленно, осторожно, она приблизила палец к торту и, еле касаясь, провела им по глазури, чувствуя, как та пристала к подушечке. Затем сунула кончик пальца себе в рот.

Вкус взорвался на языке с силой, которую невозможно было выдержать. Наслаждение взяло верх над всеми остальными чувствами Мэри, и она вынуждена была закрыть глаза. Ванильный масляный крем! Изумительно сладкий и нежный!

— Ну как? — осведомился Спидо. — Отличная штука, а? Я чуть было не слопал его сам, но потом подумал, что мой любимый клиент наверняка захочет его купить. — И в порядке подхалимажа, на случай, если его неправильно поймут, добавил: — Я имею в виду вас, мисс Мэри.

Мэри улыбнулась и захлопала в ладоши — она догадалась, каким образом Искателю удалось раздобыть торт.

— Ты поджидаешь там, где отмечают дни рожденья! Какой молодец!

Всем было известно — в Междумир попадает только та еда, которую готовят с любовью. Переход совершается, когда заботливо приготовленное кушанье безвременно оканчивает своё существование совсем не так, как ему положено. Где и быть такой еде, как не на днях рождения: ведь мамы не просто делают торт — они запекают в тесто собственную любовь.

— Ты умница! — восторгалась Мэри. — Гений!

Спидо почему-то заволновался и поддёрнул плавки. Нервная привычка, ведь не существовало ни малейшей опасности, что они упадут.

— Вы ведь никому не скажете, правда? Это же секрет фирмы, понимаете? Если люди узнают, где я добываю еду, они всем скопом ринутся туда, и что я тогда буду делать?

— Не скажу ни одной душе, — пообещала Мэри. — Но вот что мне интересно: сколько же дней рождения ты должен был переждать, пока, наконец, в Междумир не перешёл торт?

Он надулся от гордости:

— Триста семьдесят восемь!

Мэри покачала головой:

— Должно быть, тебя уже воротит от дней рожденья!

— Вообще-то да, но ты делаешь то, что положено, и весь разговор.

После этих слов мальчишка принялся расхаживать по помещению и разглагольствовать, словно торговец подержанными автомобилями, расхваливающий свой товар:

— Ну и потеха же была, скажу я вам! Эта малявка потянулась за тортом и стащила его со стола прежде, чем они успели свечи воткнуть. Он грохнулся на пол и развалился на кусочки. Но видите: на столе, где он до того был, остался его целёхонький призрак — стоял и ждал, когда я его подберу.

Мэри взглянула на торт — ей нестерпимо захотелось снова провести пальцем по крему, но она удержалась. Если дать себе волю, то будешь есть, есть, пока не исчезнет всё до последней крошки.

— Ну, — спросил Спидо, — как по-вашему, чего он стоит?

— А чего ты просишь?

— Откуда я знаю, чего хочу, если не знаю, что вы можете за него дать?

Мэри погрузилась в раздумья. Торт стоил в сто раз дороже, чем самая ценная вещь, которую ей когда-либо доводилось отдавать в уплату. Она понимала: наступил звёздный час этого Искателя. Раздобыть ещё один торт ему, скорее всего, в ближайшем будущем не светит, если светит вообще когда-либо. Парень заслуживает справедливой платы за труды.

Мэри пересекла обширное помещение, подошла к комоду, вынула связку ключей и бросила их Спидо.

Тот поймал.

— Ключи? — протянул он. — Да у меня куча ключей! От них никакого толку, если только они не отпирают что-то, что перешло в Междумир, а такого никогда не бывает.

— Несколько недель назад в живом мире случилось нечто странное, — произнесла Мэри. — Один человек заехал в автомойку, а выехать так и не выехал. Никто не знает, что с ним случилось.

Он посмотрел на неё взглядом, полным недоверия, смешанного с надеждой.

— А что же с ним случилось?

— Пятна на солнце.

— Чего-о?..

Мэри вздохнула.

— Если бы ты читал мою книгу «Всё, что ты бы хотел знать о междуворотах, но боялся спросить», ты бы знал, что солнечная активность имеет тенденцию создавать междувороты — места, где живой мир соприкасается с нашим. Что-то вроде воронок, через которые объекты живого мира, бывает, выпадают в Междумир.

— О, — произнёс Спидо. — Солнечные пятна, ну да.

Мэри улыбнулась.

— На стоянке, с северной стороны старой Пенн-Стейшн[9], ты найдёшь серебристый «ягуар». Меня путешествовать не тянет, так что вряд ли машина мне когда-либо понадобится. Она твоя, только пообещай, что и впредь будешь приносить мне всё самое лучшее, что найдёшь, особенно еду.

Она безошибочно определила, что Искатель пришёл в восторг от «ягуара», но скрыл свою радость — парень очень хорошо умел торговаться.

— Ну, вообще-то… — затянул он, — у меня уже есть одна классная тачка…

— Да, ты говорил об этом, когда был здесь в прошлый раз. Насколько мне помнится, от него больше хлопот, чем пользы, ведь у тебя постоянные проблемы, где его парковать.

— Ага, — отозвался он. — Я бы предпочёл что-нибудь поменьше. О-кей. Договорились.

Он пожал ей руку — немного слишком сильно. Не рассчитал на радостях.

— Ягуар. Вау.

Его улыбка теперь заехала на середину ушей. Мэри чувствовала необходимость что-то заметить по этому поводу. Кто-то же должен ему сказать.

— Тебе не помешало бы помнить, что у живых только тридцать два зуба.

Он уставился на Мэри, ошеломлённый её прямотой.

— Восемь резцов, — продолжала она, — четыре клыка, восемь малых коренных и двенадцать главных коренных, считая зубы мудрости.

— О, — только и выдавил он, краснея.

— Вполне понятно, что ты придаёшь большое значение улыбке, но когда ты думаешь о ней слишком много, она несколько… переходит границы.

Мэри увидела, что её внушение достигло цели ещё до того, как Спидо покинул комнату: его рот уменьшился до приемлемых размеров.

*** *** ***

В своей книге «Аспекты призрачности: трактат о том, как выглядеть наилучшим образом» Мэри Хайтауэр пишет:

«Если тебе доведётся заметить, что другие бросают на тебя странные взгляды, а ты не знаешь, почему, это означает, что у тебя составилось превратное мнение о собственной внешности.

Иначе говоря, твоё тело или лицо начали искажаться. Помни, мы выглядим так, как выглядим, потому, что помним себя такими. Если ты позабудешь, что у тебя голубые глаза, они могут стать лиловыми. Если ты позабудешь, что у человека десять пальцев, у тебя внезапно может оказаться двенадцать.

Ни в коем случае не пренебрегай важностью того, как ты выглядел, когда был жив. Самый простой способ воспрепятствовать утрате своего образа — это найти какую-нибудь картинку, которая, как тебе кажется, похожа на тебя. А если ты перешёл с собственным портретом — ещё лучше. Всмотрись в него. Запомни как можно больше подробностей. Как только образ запечатлеется в твоём мозгу, ты всегда будешь помнить своё старое «я».

Если, разумеется, ты не предпочитаешь его забыть».

Глава 6

Стервятники

Ник помнил свою жизнь до мельчайших подробностей: как выглядели его родители, как выглядел он сам, что было на завтрак в тот злополучный день, когда он угодил в Междумир. Но вот память Любистка, проведшего много лет в своём лесу, превратилась в почти чистую доску, и это беспокоило Ника. Если воспоминания стирались и блекли, словно старая газета, то сколько он, Ник, протянет, прежде чем с ним случится то же самое? Он не должен, не хочет ничего забыть!