"НЕЙРОС". Часть вторая "Крайм" - Павел Сергеевич Иевлев Страница 7

Вторая, неофициальная — ребятам очень нужно было расслабиться, забыть про проблемы, повеселиться, исполнить желания, тайные и не очень, почувствовать пульс жизни, понять, ради чего они свалили с низов.

Я опять работаю за всех. Сижу в кафе, составляя карточки «Услуга – координаты – стоимость – вероятность нарваться» для большинства типовых местных сервисов. Всего разгула — капелька мерзкого здешнего псевдорома в кофе и пшик-другой лёгкого стимулятора, когда кофе уже не лезет. Информацию приносят ребята, но она, в основном, имеет малосодержательный эмоциональный формат. «Как она это делает, прем, я думал, что такое анатомически невозможно!» — закатывает глаза вернувшийся из очередного борделя Зоник, на всякий случай, оглянувшись, что поблизости нет Колбочки. «Если спросит — я ж чисто по работе, прем! Ты уж ей скажи!» — и исчезает снова.

Зато узнаю больше о своих. Человек лучше всего раскрывается в тайных пороках.

То, что Лендик — игроман, догадаться было несложно, но то, какие игры его привлекают, говорит о нём многое. В низах, на видеопанелях, доступны были только бесплатные видеоигры ― откровенный шлак, аркады-прыгалки-собиралки. Тупые, но развивающие мелкую моторику и мотивирующие мелкими бонусами развивать её дальше. Наверное, это полезно для будущих киберов, не знаю. На Средке — другое дело, тут настоящие салоны виртуальности. С очками — подешевле, с капсулами — подороже. В капсулах, говорят, полное погружение, хотя и ненадолго. После пары часов надо делать перерыв, иначе крыша уедет и вестибулярку заклинит. Так вот, Лендик прётся по флай-симуляторам. Здесь мало летающего транспорта; весь он, разумеется, на верхах, а пилотов и вовсе не бывает — управляют здешними леталками строго киберы. Так что виртуальность — единственная возможность ощутить себя за штурвалом, и Лендик выползает оттуда, держась за стены, но с идиотской улыбкой на лице. В первый раз вижу этого пацана улыбающимся, обычно он косплеит унылое депрессивное говно.

— Они хоть близки к реальности? — спрашиваю я, записывая координаты и цены в блокнотик. — Гробануться там можно?

— Ты что! — восхищённо замирает Лендик. — Полная имитация, до последней стрелочки! Разработчики гарантируют, что на их алгоритмах киберпилотов прокачивают! Я сначала еле взлетал и приземлиться ни разу не мог, не разбившись. А теперь понемногу стало получаться. Это такой кайф!

— Ну, тренируйся, — отпускаю я его. — Никогда не знаешь, что в жизни пригодится.

Колбочку нашёл возле салона, где танцует её мать. Девушка стоит у окна и смотрит.

— Тебе точно надо это в себе расковыривать? — спрашиваю я.

— Я дура, прем, — вздыхает она. — Считала Лирку сумасшедшей за то, что она ищет, где побольнее. А сама, оказывается, такая же. Смотрю и мучаюсь. Но смотрю.

— Бедолага, — я обнимаю девушку за узкие плечи и прижимаю к себе.

— Знаешь, прем…

— Что?

— Ты ведь никому не расскажешь, правда? Никогда-никогда?

— Конечно.

— Я с ней… Заплатила за заднюю комнату.

— О, чёрт.

— И не говори. Безумие, да? Я совсем долбанутая, прем?

— Ты глубоко травмированная, Дженадин. И да, это чертовски близко к безумию, я серьёзно. Не надо этого делать больше.

— Я знаю. Но почему-то не могу уйти. Смотрю и смотрю, как она танцует. И вспоминаю, как у нас было. И меня снова тошнит и тащит, тащит и тошнит — как если дышки перебрать.

— Пойдём отсюда.

— Зайди к ней, прем, а? Пусть она с тобой, а я посмотрю?

— Дженадин, это очень плохая, совсем дурная идея. Не буду я этого делать, и ты тут не стой.

— Я понимаю, да. Я уже ведро тут наплакала, но боюсь, что пойду снова. И снова. А потому убью её, наверное, чтобы прекратить это. Дашь свой пистолет, прем?

— Не дам. Всё, пошли, — я мягко преодолел её сопротивление и увёл от проклятого шалмана. Плечи под моими руками сотрясаются от рыданий.

Шонька заявляется, когда я отпаиваю Колбочку сладкой газировкой с капелькой алкоголя. Вредно для печени, но психика важнее. Этому миру нужен десант психотерапевтов, крыша у всех не на месте. Впрочем, кто б говорил.

— Ты чего, Док, так просидел тут весь вечер с бумажками? Я с тебя поражаюсь! — удивляется рыжая. — Дженадин, ты плакала, что ли? Иди сюда, у тебя макияж весь на щеки утёк!

Она протирает лицо Колбочки салфеткой, с дивной непосредственностью плюя на неё для увлажнения. Та не сопротивляется, только жалобно шмыгает носом.

— Нет, я это так оставить не могу! — заявляет Шоня. — Если уж мы тратим деньги, как ненормальные, то надо это хотя бы делать с удовольствием! А ну, пошли со мной! Пошли-пошли, ничего даже слышать не хочу!

Шонька, оказывается, отрывается в ночном клубе. Кроме масок и некоторого перебора с неоном, такой наверняка можно и в нашем мире найти. Нарочито индустриальный дизайн помещения, как будто его переделали из заводской подсобки, что вряд ли — откуда на Средке заводы? Грохочет простая, но ритмичная музыка, гоняя бесконечно по кругу один рифф, моргает в такт свет, все пляшут немудрёные танцы — где по одному, а где в компании.

— Сюда! — с трудом перекрикивая музыку, тащит нас за руки Шоня.

Уворачиваясь от танцующих, мы лавируем в толпе — народу на удивление много — и оказываемся у стойки бара. За ней вызывающе кибернетизированный бармен, с механическими руками и заимплантированным чёрт знает чем лицом. Шонька кричит ему неразборчиво и показывает три пальца. Наверное, слух у него тоже электронный, потому что он понимает и быстро выставляет на стойку три хайбола с чем-то слоёным, разноцветным и пузырящимся. Я-подросток решаю: «Да чёрт с ним, разок можно», ― и решительно высаживаю стакан. Жидкость проскакивает внутрь ледяным комком и раскручивается там внезапным жарким торнадо. Меня охватывает офигенное чувство радости, свободы, счастья, любви к этому нелепому неоновому миру и к этим нелепым сумасшедшим девчонкам. «Что это я принял?» — вяло удивляется где-то внутри я-взрослый, но музыка из однообразного долбежа вдруг волшебно преображается в «идеальный ритм для меня», и хохочущая Шоня утаскивает нас с Дженадин на танцпол.

Мы пляшем, не задумываясь над движениями, танцуем так, как хотят наши, неведомо чем накачавшиеся тела, а когда эйфория начинает спадать, возвращаемся к стойке и добавляем ещё. Иногда чувство счастья и любви переполняет нас настолько, что мы уходим