Владимир Хлумов - Мастер дымных колец Страница 76

Не надо было курить эту гадость, мелькнула мысль. Он оглянулся налево. За окном по карнизу сидели три вороны и с интересом заглядывали внутрь. В небе над бывшим эксгуматором зависла воронья стая.

— Хотите узнать вопросик? Извольте.

Приват-министр наконец закрыл рот. В кабинете наступила тишина. Но не стало тише в голове товарища Петровича. Закружилась, завертелась лихорадочная карусель. Со свистом, с бубенцами, с цокотом. Сорвалась с места в карьер колесница, застучала по проселку, полетели из-под колес комья грязи. Остановись! — хотел крикнуть Петрович, но куда там, не слышит возница, гонит вовсю, стегает до крови лошадиную силу. Замелькали мысли-идеи, где там правда, истина, не разберешь на ходу. Все увидел, все познал, куда дальше ехать — неизвестно, не указано. Только присмотришься на обочине инструкция повешена, глянь, уже назад пронеслась, нет названий, целина, степь. А впереди зеленое поле, ровное, чистое, а там на горизонте вроде как пятно фиолетовое, хламида небесная, приват-дерьмо, как говорил Феофан. Что он там роется, чего он там предъявить хочет, интересно? Да, интересно, чем это он людей щупает, железом каленым или так, потными пальцами? Чертовски болит голова, просто невыносимо. Он напрягает зрение и невооруженным глазом выхватывает на вершине буквы T этакую кругленькую вещицу. Щелк. Закружилась, поехала, смотри, розовая какая, точно покрывало Мирбаха. Петрович вскрикнул. Нет, не может быть!

— Может, может, — полетело сквозь мелкие зубы.

Приват-министр засмеялся.

— Бальтазаров?! — вскрикнул Петрович, наблюдая за китайским волчком, который вопреки здравому смыслу окончательно перевернулся красным полушарием кверху.

— Он, он самый, — смеялся приват-министр, не стараясь уже закрыть свой паршивый рот.

— Но ты же мертв, тебя похоронили! — пытался спасти положение бывший студент.

— Сначала похоронили, ха, а потом отрыли, — не унимался бывший доцент.

Страшное подозрение пронеслось в мозгу звездного капитана.

— Неужели?..

Бальтазаров даже привстал от удовольствия.

— Наконец-то, наконец-то дошло. Ты, именно ты со своими паршивыми мозгами открыл Центрай. Ты искал, везде искал подвоха, недостатки подмечал. Оглянись, в своем ли ты уме. Неужели раньше не подозревал? Разве ж может быть свобода такой дрянью? А вспомни эксгуматор, неужели ты решил, что это Синекура тебе экскурсию устраивал? Нет, не он, а ты, ты водил его по своим темным кругам, ты желал мучений этим людям, ты расставил их по порядку. Неужели позавидовал? Ах, какой городишко прекрасный, бульвары, набережные, каштаны, женщины приветливые. Чего не хватало? Так нет, начал нищих, обездоленных искать, чего только не придумал, даже пытки начал применять…

— Какие пытки? — сопротивлялся Варфоломеев.

— Ну как, кто поэта за нос дергал? — приват-министр опять громко засмеялся.

— Это был муляж.

— Муляж?! Ха. Может, и я муляж?

— Может быть, может быть, — как-то озабоченно прошептал Петрович, поднялся и побрел вдоль взлетной полосы.

— Эй, эй, поосторожнее, — вскрикнул приват-министр, почувствовав неладное.

— Сегодня, кажется, полнолуние, — процедил Варфоломеев.

— Чепуха, взгляните на календарь! — завопил лже-министр.

— А как же медный таз? — с половины расстояния спросил Варфоломеев.

— Какой таз? — уже совсем испуганно закричал министр, шаря под столом в поисках спасительной кнопки.

— Медный, диаметром четыреста километров, выведен на орбиту в соответствии с намеченной программой, бортовые системы работают нормально, — дикторским голосом цедил капитан.

— Сумасшедший, вы сумасшедший. Стойте!

— Сейчас проверим, что же вы такое, — Варфоломеев взял со стола бронзовую статуэтку, — романтический образ или реальное ничтожество?

Он уже не шел, а парил. Прогнулись крылья, заскрипели шасси, пошла, пошла родная. Накренились белые прямоугольники полей, нет, не полей, а указов, законов и уложений. А дальше показалась фиолетовая шапочка, светило темных кабинетов…

Приват-министр давил на кнопку. Но бесполезно, видно, и секретарша, одурманенная ядовитым дымом, бродила в далеких далях своего электрического сознания.

— Я тебя породил… — не своим голосом проговорил звездный капитан.

— Нет, нет! — министр прикрыл голову руками, но поздно.

Петрович всем телом рухнул на приват-министра, направив бронзовое орудие в самую подсолнечную точку. Деэксгумация состоялась, — кажется, подумал он в последнюю минуту.

34

Наконец пришла весна. Отогрелся немного, ожил чудный город, вскрылся лед, заиграла на солнышке причудливая вязь каналов, заблестели купола соборов, понеслись над крышами, над парками белые парные облака. «Здорово», — шептали горожане, прогуливаясь по солнечной стороне проспектов и бульваров.

Конечно, здорово, решила Соня. Пусть она не коренная жительница. Пусть она человек посторонний. Но разве не дано любить иногородним сияние избранных столиц? Да и какая она посторонняя? Если с детства, отрочества она жила здесь в мечтах, бродила, восхищалась и, может быть, даже любила? В конце концов это ее личная мечта, и воплотил ее в жизнь никто иной как он, человек с маленькими шалопутными глазками, Ученик отца. Неужели она не простит его уже за одно это? Да, Евгений пострадал, но все это временно, уже известна дата освобождения, и бог даст, заживут они в конце концов как следует.

Было воскресенье. Она уже часа два гуляла по набережной, отдыхая и наслаждаясь в предвкушении нового жизненного этапа. Приближался праздник. Свежий морской ветер трепал красные полотна, установленные с утра в поржавевшие металлические гнезда, облизывал холодные голубые льдины, и те останавливались на время, кружили в медленном танце под опорами мостов, заманивая к себе на спины крикливых белых птиц.

Она перешла по горбатенькому мостику, прошла еще несколько шагов и вдруг застыла. Нет, она не остановилась. Она продолжала идти, но как бы не по земле. Ее подхватила странная периодическая сила и медленно, как на руках, понесла, покачивая, дальше. Что же это? — удивилась она. Странно, но ей было приятно это вмешательство извне. Она уже полностью поддалась, согласилась, доверилась желательному насилию. Стоп. Остановилась, и все пропало. Снова под ногами асфальт, сухой и твердый, уравновешивает ее тяжесть. Опять шагнула вперед, и чудо повторилось. Снова ее что-то подхватило и бережно понесло. Господи, что же это? Она несколько раз ставила немудреный эксперимент и наконец догадалась. Повернула голову налево и увидела то, что раньше замечала лишь краем глаза. Оказывается, она шла вдоль чугунной решетки, вдоль обычной металлической ограды. Обычной? Какое там. Стоит шагнуть поперек высоких тонких прутьев, и тебя подхватывает, несет странная подъемная сила. Хитрец, ах, какой хитрец этот архитектор, как здорово он рассчитал, как будто прямо для меня, для моего шага, для моего настроения, для моего сердца. Стук, стук, замолкли каблучки, и она полетела вперед, влекомая силой красоты. Знаем, знаем, шептала она, улыбаясь. Она вспомнила рассуждения Евгения о туристической красоте и улыбнулась. Ну и пусть синусоида, пусть как волны набегают легкие чугунные прямоугольники, пусть завораживают и одурманивают, будто рифмы, будто строфы старинной грустной поэмы. Я не боюсь этой красоты, красота делает людей бессмертными. Разве может окончиться такой приятный полет?

Но полет все же прекратился. Перед глазами появилась памятная доска. Здесь, на этом месте, какой-то студент бросал бомбу в карету императора, перевела она строгий текст. Странно, что здесь можно было бросить бомбу, подумала Соня. Она еще раз прочла надпись и заглянула внутрь, на темные влажные стволы просыпающегося парка, где среди каменных людей гуляли пенсионеры. Нелогично в таком месте бросать бомбы, окончательно решила она и заодно пообещала себе обязательно привести сюда Евгения потом, летом, когда-нибудь.

Она перешла проезжую часть и не спеша пошла дальше, изредка останавливаясь, засматриваясь на самый верх, на блистающий золоченый крест Заячьего острова. Все, кажется, прошло, устоялось, окаменело. Только чайки, машины и ветер. Стало немного зябко. Соня поежилась, заглядывая дальше, вперед, на ростральные колонны Васильевского острова. Там, над биржей, над кунсткамерой, выползала свинцовая, толстая, словно беременная туча.

35

В тот же час Евгений стоял у запыленного окна, тщетно пытаясь разглядеть, что там, на площади, происходит. Весенние дожди отмыли внешнее стекло, и теперь он мог догадаться, что на улице стоит прекрасный солнечный день. Но не более того. Это было нормально, это было естественно — весна. Но отчего такие странные звуки? Вот уже несколько часов кряду за окном что-то грохотало, трещало, гукало почти так же страшно, как в тот ноябрьский день, когда грянул невиданный мороз. Казалось, там опять ожило страшное доисторическое существо, зверь ископаемый, и не оно одно.