Ольга Голосова - Преобразователь Страница 78

— Раньше этим фильтром была доступность, теперь будет идеология. Поймите, нам нужны новые люди: в них не должно быть прежней границы между гуманитариями и технарями. Универсальный мозг воспримет универсальную информацию.

— А что вы понимаете под универсальностью?

— Для нас — свободу от ограничивающих установок, для масс — абсолютную совместимость с каждым. И эта совместимость должна приносить ощущение счастья. Потребил — и испытал эйфорию. Каждый должен получить свой кусочек счастья. Только такой массой удобно управлять, да и масса будет в безопасности от самой себя. Чувство единения и собственной значимости одновременно — вот ключ к современному человеку. Победят те, кто способен быстрее адаптироваться к любой информации.

— Значит, выживут крысы?

Отчим глянул на собеседника и расхохотался.

— Вы близки к истине, — сказал он, отсмеявшись и промокнув губы салфеткой. — Именно крысы… и тараканы, — не выдержав, он снова засмеялся.

— Но деньги?

— Деньгам приходит конец. Деньги — это материально выраженные возможности. Их можно легко заменить персональным кодом. И скорее всего, мы вынуждены будем это сделать. Сегодня за деньгами ничего не стоит. Из символа обмена, обеспеченного реальным золотом, они превратились в просто знак. А знаки, как известно, отличаются от символа тем, что за ними ничего нет. И мы заменим деньги чипами. Система распределения — за ней будущее, большевики интуитивно угадали, — отчим аппетитно отрезал кусочек розового стейка и отправил его себе в рот. Прожевав, он продолжил: — Посмотрите на социальные сети — это удивительная модель общества и бизнеса. Один человек задал правила игры, и вот уже миллиарды людей играют по этим правилам. А ради чего? В чем выгода индивидуума, выложившего новую фотку?

— Может быть, ради общения или творчества? — кажется, Иваньков сам не верил в то, что говорил.

— Нет, ради обозначения самих себя. Пока человек не увидит себя со стороны, он никак не может понять, что существует. Раньше было достаточно соплеменников, позже — зеркала и соратников. Теперь нужен рейтинг. Чем больше народу, человек, о тебе услышали — тем больше у тебя доказательств, что ты действительно существуешь и что-то значишь. Или сто́ишь — кому как нравится. И я хочу создать такую сеть, которая дала бы людям максимум этой уверенности.

— Хотите почувствовать себя Богом?

— Почему бы и нет? Сегодня эта вакансия, кажется, опять свободна. Разве не так?

Я молча жевал свое фуа-гра с трюфелями. За тяжелыми золотистыми шторами в огромном окне виднелись кремлевские башни, тек бесконечный поток машин и, подрагивая от дождя, бежали к метро прохожие. В ресторане было тепло и уютно, ничто не напоминало ни об азиатских злоключениях, ни о проваливающихся в темноту подземных ходах, ни о крысиных детях, ни о мертвой Анне. Я старательно пережевывал свой ланч, честно пытаясь по достоинству оценить ароматные грибы и безупречную гусиную печень, но нёбо и язык отчего-то не реагировали на деликатесы, вдруг ставшие похожими на мокрые ватные комки. Я жевал, уставившись на бокал Домен дю Кайю Шатонеф-дю-Пап[98], и вдруг вино с элегантным вкусом и нюансами молодого подлеска и нежной фиалки превратилось в телевизор, где показывали изрытую копытами беговую дорожку и трибуны. Внутри бесконечного амфитеатра, вскидывая безупречные ноги и вытянув блестящие от пота шеи, мчались сказочно красивые лошади. Рев трибун выплеснулся из бокала и ударил в уши, засвистели хлысты, ноздри резанула вонь лошадиного пота, полетели клочки пены от морд, приблизились и исчезли искаженные лица жокеев, одержимых скоростью, и все, все затопила волна жадности и страха, ненависти и яростной муки. «Боже, Боже!» — вскричал внутри меня чей-то голос, пальцы мои задрожали, и вилка с тихим звоном упала на ковер. Я боялся пошевелиться, изо всех сил стараясь унять нервную дрожь, дабы не уронить еще что-нибудь и следом не упасть самому. Боже, Боже! И эти-то изуродованные мукой лица, эти навеки искореженные жизни и сломанные хребты сидящий напротив сытый, потрепанный алкоголем и девочками актер, седьмой десяток лет ломающий из себя интеллигента, называет свободой! Дивные создания рвали связки и отправлялись на живодерню, никому не нужные вдовы рыдали на раскисших лысых кладбищах, твари, именуемые людьми, брызгали слюной и бесновались, кровавая пена все летела и летела с измученных морд… Боже, Боже! Я никогда, видит Бог, не любил людей и лошадей, но мне сделалось так тоскливо, что я догадался: конец близок как никогда. И если я хочу спастись, я должен сойти с этого титаника.

Но чистая вилка заново легла на жесткую от крахмала салфетку, вино снова плеснули в бокал, и я, закусив губу, чтобы не закричать, обмакнул в ароматный соус кусочек нежнейшей печенки, забыв, что так и не проглотил предыдущий.

— Собственно, поводом нашей встречи стало государственное поручение, возложенное на «Нефть». Нам кажется, что определенные СМИ упорно подрывают образ российской государственности, дезориентируя наших граждан и делая из государства врага, едва ли не козла отпущения, виноватого не только в экономических потрясениях, но и чуть ли не в слезинке каждого младенца.

При этих словах я вскинул глаза на отчима, но снова промолчал. Кажется, я стал молчаливым.

— Так вот, поскольку Сергей — Председатель совета директоров компании, он, следуя возложенной на нас миссии, предложил — отчим кивнул в мою сторону, и я бодро осклабился — сформировать новый образ государства, который бы действительно отвечал современности и работал бы на положительный имидж. Государству нужна своя социальная сеть, которая обслуживала бы наши интересы. Но это не к вам. Для вас у меня задача другая. Мы также хотели бы привлечь наиболее уважаемых деятелей культуры, причем настоящей культуры, а не однодневной попсы, и ученых, которые, вместо того чтобы сниматься в рекламных роликах с румяными детьми, наконец-то в цикле научно-популярных передач и ток-шоу расскажут о той огромной, — и снова тень улыбки мелькнула на бледных губах отчима, — роли, которую играет наша государственность в защите своих граждан от насилия, безнравственности и экономических неурядиц. С учетом политического кризиса на Ближнем Востоке и паники на фондовых рынках возможна смена политических режимов в отдельных странах или регионах, а это неминуемо повлечет за собой новый передел собственности между теми, которые…

Представьте себе, нашей государственности! Пока еще не до конца нашей. Я наконец проглотил расвкуснейшее это фуа-гра и запил все Доменом дю Кайю. Отчим снова бросил на меня удивленный взгляд. Куда ему, бедняге, до моих совершенств! Не действует на меня алкоголь в малых дозах, проверено. А вот что действует, выяснено не до конца.

Пока общественный деятель переваривал вышесказанное, я почувствовал, что мне уже пора перестать кушать и надо начать говорить. Роль свадебного генерала в данной церемонии меня не смущала, поскольку меня теперь вообще мало что смущало. «Наша государственность», — я перекатил эти слова во рту, прижал их к нёбу и оценил букет. Чего уж там! Моя государственность. И моих милых детушек, коих я вполне в состоянии пока еще производить. Стало быть, мне надо на данном этапе хорошо кушать и скрытно думать, а пиаром пусть рулит мой отчим. Он ведь ждал этого момента всю жизнь!

Мне было так отчаянно плохо, что я подумал: это и есть хорошо. Где-то в бесконечности крайние точки и смыслы сходятся и переходят друг в друга. В конце концов, взамен альтруистских идей по спасению чуждого мне вида, то есть человечества, я вполне могу насладиться заслуженным и унаследованным правом осчастливить свой собственный род. Я наконец могу стать тем, кто я есть по природе, — зверем.

А разговор все журчал как ручеек в Альпах.

И деятель был согласен, и розовый румянчик от предвкушений денежных впрыскиваний разгладил обвисшие брыли, и выпуклые глаза расширились как у кокаинщика.

— И не надо забывать наших классиков — они тоже ратовали за могучую единую Россию, управляемую сильной рукой. Что поделать, если сама суть демократии глубоко чужда россиянам и они мечтают о сильном отце, который защитил бы их и дал бы им смысл существования. Взгляд из-под платка, Русь-матушка-сыра-земля, и все такое. Россия — глубоко феминное понятие, и управлять этой страной может только мужик. Причем один. Вы много раз успешно создавали сильные образы, в том числе и подобные этому. Так кому, как не вам, знать, каково действие мужской харизмы на массы.

Я же думал о том, что чем больше в мужике от бабы, тем сильнее он грезит о порядке. Должен явиться герой, разрубить узлы безобразия в обществе, существующие как бы сами по себе, отдельно от каждого индивидуума, оплодотворить внутренний хаос этого самого индивидуума и заставить наконец его приносить пользу не только обществу, но и самому себе. Вот Емельяну Пугачеву не нужен был герой, он сам себе был отцом-батюшкой и матушкой в придачу… О чем это я? Чур меня, чур!