Георгий Марчик - Трудный Роман Страница 8

Костя торопливо перешел улицу и направился к приятелю, бросив быстрый взгляд на обернувшуюся к нему юную особу. У нее были синие-синие счастливые, смеющиеся глаза, золотистые, с рыжинкой волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки. Костя в изумлении уставился на нее.

– Знакомьтесь… – предложил Роман, забавляясь замешательством Кости и по-своему истолковывая его.

– Да мы знакомы уже миллионы лет, – перебил Костя. – Ведь это же наша Женя Синицына.

– Здравствуй, Костик. Представляешь номер, – громко и быстро заговорила она, – я сама только-только узнала, что мы из одного класса.

Роман покачал головой. Он не смог скрыть за натянутой улыбкой растерянности и даже обиды.

– А я сегодня первый раз вышла из дому, – с необъяснимым удовольствием отмечая про себя эту перемену в его лице, оживленно говорила Женя. – Он в театр пригласил. – Она кивнула на Романа. – Сказал, что и ты идешь. Как же не пойти? Мы с ним познакомились в театре. До самого дома шли пешком. Представляешь? Я в туфельках. И конечно, моментально простудилась.

– Надо закаляться, – сказал Костя. – Сколько раз тебе говорил – делай зарядку, холодное обтирание… Не будешь такой хлипкой.

– Ты сам хлипкий… Я и так каждый день делаю зарядку… Подержи-ка сумочку, поправлю волосы.

Костя с готовностью взял сумочку и варежки.

– Теперь подержи, пожалуйста, зеркальце. Нет, не так, а вот так. Представляешь, – продолжала она, – я бы ни в жизнь не догадалась, что это наша школа. Убийственные характеристики. Полусонное царство. Маленькие страсти. Гражданская казнь за отказ написать стихи… Средние века, да и только.

– Тю-тю, да это же обо мне, – удивился и обрадовался Костя. – Только не гражданская казнь, а товарищеский суд…

– Надеюсь, это был дружеский шарж. Не так ли? – Женя повернулась к Роману. (Он, помедлив, кивнул.) – Но злой, очень злой. На первый раз я тебя прощаю. Савельича, которого ты обзывал Каратаевым, и Марианну, которую ты, нахал, изображал бородатым битником, я в обиду не дам. Заруби себе на носу.

Роман улыбнулся.

Весь вечер он держался непринужденно и в то же время подчеркнуто вежливо и предупредительно. Уверенно поддерживал под руку Женю, когда они заходили в зрительный зал и выходили из него, внимательно слушал, быстро, ненавязчиво оказывал мелкие услуги. Костя воспринял это как урок хороших манер.

– Главный герой тонко ведет свою роль, – значительно говорил Роман в антракте. (Женя, как веером, помахивала программкой.) – Автор умело завязывает сюжетный узел. Хотя режиссер несколько упростил психологический подтекст. Вам не кажется?

Женя с готовностью согласилась:

– Может быть. Только я не очень понимаю, что такое психологический подтекст.

Роман принялся объяснять. Он одет с иголочки: в модном сером костюме. Костя – в школьной форме и в старых, отполированных до блеска туфлях.

Ему почему-то не хотелось говорить о спектакле. Все это были не те слова, не те мысли, не те чувства. В его ушах, не умолкая, звучала песенка, которую трагически-бодро и с такой непреклонно-наивной верой пел этот счастливый неудачник, великий чудак Дон Кихот.

Я иду, даже если не вижу путиИ не знаю, куда я приду.Я иду, ибо кто-нибудь должен идтиПротив зла и себе на беду!Это я – Дон Кихот,Я – владелец Ламанчи.Зовите меня – я приду!..

Смешно, какой еще подтекст может быть у этих слов, когда и так все предельно ясно. И зачем Роман так рисуется? Жене это, кажется, нравится.

Она побледнела после болезни. Даже глаза, кажется, стали больше и ярче. А таких, как у нее, золотистых, с бурой подпалинкой волос нет больше, наверное, ни у кого на свете. Глаза издалека синие, а вблизи зеленоватые, как вода в море, когда глубоко нырнешь.

После спектакля, едва они вышли на улицу, Роман, обхватив Костю и Женю за плечи и улыбаясь, предложил зайти в ресторан и отметить встречу. Эта мысль пришла ему давно, но он все ждал удобного момента.

– А… – начал было непосредственный Костя и тут же осекся.

«А деньги?» – хотел спросить он, да вовремя спохватился. Роман непременно воскликнул бы: «Какие деньги? Ведь я приглашаю… Разве мы не товарищи?!» К тому же к ресторанам Костя относился с опаской. Он еще никогда там не был.

– Ресторан? – Женя, кокетничая, покачала головой. – Ты с ума сошел. Так поздно. Меня мама будет ругать…

Роман настаивал:

– Поздно? Чудаки. Детское время. Десять часов.

Женя заколебалась…

Однако в ресторан их не пустили.

– Минутку, я все улажу, – подмигнул Роман. Он подошел к пожилому швейцару.

Тот оттолкнул его руку: монета, звякнув, покатилась по асфальту. Костя и Женя стояли чуть поодаль.

– Дурак ты, – обиделся Роман. – Да еще в ливрее…

– Ступай отсюда, молокосос, – невозмутимо посоветовал швейцар. – И живей, а то уши оторву.

Роман подошел злой и расстроенный.

– И тебе не стыдно? Ведь он старик… – сказала Женя.

– Не стыдно. Ослы тоже бывают старыми, – сердито ответил Роман. – Надеюсь, Костя, ты домой? Ну, топай. А мы с Женей прогуляемся.

– Костя, пойдем с нами. – Женя взяла Костю под руку. На лице ее недоумение. – И потом, простите, синьор, не вы один решаете…

– Пожалуйста, – обиженно протянул Роман. – Как вам будет угодно, синьорина. Но в таком случае я сам оставлю вас. Мне в другую сторону. Чао. – Он, резко крутнувшись на каблуках, пошел прочь.

– Чао! – сказала ему вслед Женя и помахала рукой.

– Ариведерчи, Рома! – добавил Костя.

Женя взяла его под руку. Они вышли на центральный проспект.

Шаги, шорох шин, говор людей – все приглушалось, растворялось в мягких, крупных, пушистых, невесть откуда появившихся хлопьях снега.

«Странный он какой-то сегодня, – думает Костя. – Ну, нравится ему Женя. Хотя, положим, не только ему. Но что за бесцеремонность?! А о чем это, интересно, он хотел с ней поговорить?»

«Ничего, пусть позлится, – улыбается про себя Женя. – «В таком случае я сам оставлю вас. Мне в другую сторону»!» -мысленно передразнивает она Романа. Она нисколько не сердится на него. Напротив, с каждой минутой у нее почему-то все лучше настроение.

Они медленно шли по затихающим улицам мимо разноцветных огней реклам, витрин, фонарей. Проносились редкие автомашины.

А снег все сыпал на головы, на плечи, на воротники. На ресницы Жени налипли снежинки, сделали их белыми и лохматыми

– А помнишь. Костя, – весело спросила Женя, варежкой поглаживая медную ручку двери своего парадного, – как я тебе влепила пощечину?

Она всегда вот так – могла поставить в тупик совершенно неожиданным вопросом.

– Ага. Это когда я попытался тебя поцеловать. Приятное воспоминание. – Он притворно вздохнул. – Каких в детстве не сделаешь ошибок! Это было, когда мы с тобой выполняли наше первое комсомольское поручение.

… Вступали в комсомол с горящими глазами. Как раз тогда они с Женей проявили инициативу и за время зимних каникул взялись оформить по-современному свою классную комнату. Потратили уйму времени. Сделали эскиз. Купили краски. И целые дни красили. Оба перемазались с ног до головы. И без конца смеялись. Костя побаивался вопросов, которые ему будут задавать на комитете.

Она, сурово насупясь, вопрошает: «А что такое демократический централизм?» Острым кончиком кисти он чешет затылок, страдальчески смотрит на нее. «Во-первых, не демократический централизм, а принцип демократического централизма…» – «Нет, можно и просто демократический централизм…» – «Ну хорошо, – соглашается он. – Все равно, если об этом спросят, я в обморок упаду…»

Две стены они покрасили в светло-коричневый цвет, две другие – в голубой. А на голубых – несколько волнистых белых мазков, и вот уже плещется, пенится море; несколько легких, небрежных линий – и гордо под ветром скользят по волнам яхты; еще несколько штрихов – вот уже стремительно несутся сквозь голубой воздух чайки-альбатросы. Дверь сделали желтой с веселой рожицей клоуна в красном колпаке. Когда все закончили, вот тогда-то он и поцеловал ее и тут же заработал пощечину.

Получился не класс, а картинка. Загляденье. Глаза разбегались. Все – им казалось – в строгом соответствии с правилами эстетики. Ну, малость перебрали, так это ничего. Зато как старались!

– До сих пор не пойму, за что ты меня стукнула? – осторожно спрашивает Костя.

– Во-первых, ты меня напугал, – смеется Женя, – а во-вторых, стукнула не за то, что поцеловал, а за то, что не умеешь целоваться. С тех пор, кажется, прошла уже целая вечность. Ну, пока! – Женя скрылась за дверью парадного. Но тут же окликнула его: – Заходите за мной завтра. Вместе пойдем на выставку.

– Будет исполнено, Джульетта!.. – крикнул Костя на всю улицу.

– Тише, сумасшедший! – Она послала ему на прощанье воздушный поцелуй.