Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель Страница 8

               — Ты пессимист.

               Нельзя сказать, что Зимин как-то особенно переживал, попадая в нестандартные положения или сталкиваясь с людьми со странным поведением. Скорее наоборот. Эти встречи лишний раз напоминали о том, что люди разные. Зимин догадался об этом сам, еще в школе. Достаточно было сравнить учителей и наставников, чтобы понять это. Пора было признаться самому себе, что поиск отличий в поведении незнакомцев и есть то занятие, которому он хотел бы посвятить жизнь. Неожиданные человеческие реакции на обычные ситуации завораживали его. Он был уверен, что люди никогда его не разочаруют.

               Собственно, это была главная причина, по которой он считал себя плохим психофизиком. Вместо того, чтобы в частных проявлениях отыскивать общее и строить теорию интеллекта, применимую к любым подвернувшимся под руку индивидуумам, Зимин с тупым упорством, часто не желая того, обнаруживал досадные частности, которые на корню уничтожали попытки создания научной концепции сознания.

               Делился он своими «закрытиями» только с Горским, так что начальство с его исследовательским пороком не было знакомо.

               — Твои способности надо бы использовать в мирных целях, — всякий раз озабоченно говорил Горский. — Но как это сделать, мне неведомо!

               — Не обращай внимания, — отвечал сконфуженный Зимин. — Такой я противный человек, ничего с этим не поделаешь.

               — Не обращать внимания! Легко сказать! А потом ты скажешь: «Я же говорил»!

               — Не скажу.

               — Обязательно скажешь. На твоем месте любой сказал бы, — отвечал Горский и одобрительно похлопывал друга по плечу.

               «Но я не любой», — мог бы ответить Зимин, но молчал, продолжать пустой разговор было бессмысленно и вредно, так научную карьеру не построишь. Впрочем, виноватым он себя не считал, а поэтому оправдываться не собирался. Но он и сам понимал, что разрушительное отношение к теориям говорит о том, что ученый из него не получится, не тот подход к анализу фактов. Скорее уж из него мог получиться писатель, но он не знал, где отыскать людей, которые назначат его на эту должность.

               Философские размышления Зимина были прерваны Горским, он грубо дернул его за рукав пиджака.

               — Она, вроде бы, обрадовалась, когда увидела нас, — прошептал он. — Не люблю быть полезным случайным людям, тем более подругам майора Кротова. — Но иногда такое случается. Как правило, это заканчивается плохо.

               Зимин кивнул головой в знак согласия, можно было не сомневаться, что эта девица принесет им проблемы. Что-то ей было нужно. Что-то по-настоящему важное. Иначе как объяснить, что Марго, она представилась, вроде бы, так, ради разговора с ними согласилась торчать возле кадки с пальмой не менее десяти минут, ожидая, когда они расправятся с котлетами и компотом. Оставалась еще маленькая надежда, что ее заинтересует Горский. Это было бы правильно, потому что из них именно он всегда был человеком общительным и современным. Девицы обычно предпочитали разговаривать с ним.

               — Насытились? — спросила Марго и улыбнулась. — Кто хорошо ест, тот хорошо работает!

               От этой открытой и искренней улыбки, а в том, что она именно такова, сомневаться, увы, не приходилось, Зимину стало грустно, он понял, что от него потребуют совершить подвиг, чего ему делать не хотелось. За кого же она его принимает?

               — А вот и мы, — сказал Горский. — Скучали?

               — Нет. Я навела о вас справки, парни. Это потребовало времени. Теперь я знаю о вас больше, чем отдел кадров.

               — Ну и как?

               — К вам, Горский, у меня больше вопросов нет. Вы нам подходите. С предстоящей работой справитесь. А вот с Зиминым хочу поговорить, кое-чего в вашем досье я не понимаю, какой-то вы странный, скользкий.

               — Я?! Скользкий?

               — Да, Зимин.

               — Никогда не слышал о себе ничего подобного.

               — Я люблю быть первой. Поговорим?

               — А мне что делать? — спросил Горский.

               — Мне все равно.

               — Тогда я пойду?

               — Хорошее решение.

               Горский подмигнул Зимину и ободряюще хлопнул его по плечу. После чего отправился по своим делам, даже не обернулся.

               — Я не скользкий, — сказал Зимин.

               — Вы любите стихи.

               — Все любят стихи.

               — Нет.

               — Это просто потому, что не все их слышали.

Гляжу на желтую листву,А под ногой шуршит трава.И мысль приходит в голову:«А может, ты была права»?

И я напрасно в прошлый разТебе все это говорил,И не было блестящих глаз,И месяц с неба не светил...

И раз уж разговор таков,То я скажу, любовь моя,По правде и без дураков,Что, в общем, прав, конечно, я.

Погас костер, сгорев дотла,И я закончу, пожелав:Ты будь по-прежнему мила,А я, как прежде, буду прав!

               — Это и есть стихи?

               — Да.

               — Это вы их сочинили?

               — Нет, но я имею к ним отношение.

               — Теперь окончательно стало ясно, что вы противный, странный и скользкий тип.

               Зимин ничего не понял. На всякий случай он спросил:

               — Это хорошо или плохо?

               — Хорошо, — ответила Марго.

               — Вы хотели поговорить со мной? Слушаю.

               — Расскажите мне что-нибудь.

               — Рассказать? Что рассказать?

               — Какую-нибудь историю.

               — О чем?

               — Расскажите о себе. Как вы развлекаетесь?

               Зимин покраснел. Даже если бы захотел, он не смог бы выполнить просьбу Марго. Можно было не сомневаться, что его представления о развлечениях показались бы ей странными. Например, он совсем не любил ресторации, танцевальные марафоны, галлюциногенное искусство и познавательные шопинг-туры. Про развлечения он ничего не знал. Зимин любил читать книги. Он не сомневался, что пропасть между его жизнью и мечтами Марго была настолько грандиозна, что у него даже не хватало слов, чтобы описать ее. Он шевелил губами, как большая глупая рыба, выброшенная штормом на берег.

               — Что вы любите больше, свою работу или стихи? — спросила Марго.

               — Я бы хотел стать писателем и писать прозаические тексты.

               — О чем?

               — О том, что ждет нас всех через двадцать лет. Про будущее.

               — Разве можно знать свое будущее?

               — Знать нельзя, а писать о нем можно!

               — Очень интересно, — призналась Марго. — Прочитай мне какое-нибудь стихотворение о будущем. Если такие есть.

               — Пожалуйста.

Когда забарабанит дождьКосыми струями по стеклам,Я надеваю макинтош,Укутываюсь шарфом теплым.

Вы не увидите на мнеПорой дождливой и студенойПростое, легкое кашнеИли жакет не по сезону.

Когда ж подступят холода,И снег повалит по большому,Я зиму встречу как всегда,Без суеты, по-деловому.

Спину от холода согнув,Ходить по улицам не сладко.Я к макинтошу пристегнуВатин и теплую подкладку.

Другим мороз несет беду,А мне же он ничуть не страшен:Я не спеша себе иду,Надев на валенки гамаши.

Но за зимой придет весна,А за весною следом — лето.Я теплую одежду снял,Я надеваю сандалеты.

Когда ж я направляюсь в скверИли в кино иду со скуки,На мне лишь легкий пуловерИ парусиновые брюки.

И если встретите меняНа улице легко одетым,То будет вам легко понять,Что дело происходит летом.

Но если я иду с зонтом,И дождь, не уставая, косит,То можете не сомневаться в том,Что снова наступила осень.

Природный странник, пилигрим,Не знающий отдохновенья,Я становлюсь неотделимОт вечного ее движенья.

               — Хорошо у тебя получается.

               — Спасибо.

               — Ничего что я на «ты»?