Андрей Ерпылев - Наследники Демиурга Страница 8

Ежов судорожно повел головой, ему вдруг страшно начал жать тесный воротник мундира. „Расстегнуть бы хотя бы пуговку!..“ – пронеслось в голове этого маленького человечка.

– Запомните раз и навсегда, товарищ Ежов: мы не авантюристы. Мы не придумываем себе врагов. Мы находим врагов и караем их безжалостно. Будь они русскими, будь они евреями… – Сталин подошел к председателю Комиссии партийного контроля вплотную и взглянул своими желтыми кошачьими, только с круглым, а не вертикальным зрачком глазами в бегающие глаза собеседника. – Будь они грузинами. От этого предложения за версту отдает эсеровщиной. Индивидуальный террор не выход, – повернулся он спиной к разом вспотевшему Ежову, продолжив свою неспешную прогулку по кабинету. – У вас есть конкретные предложения, как нам лучше всего расстроить планы врагов, а потом и покарать их по всей строгости советских законов?

– У меня есть три предложения, – быстро проговорил Ежов, еще надеющийся переломить ход беседы в свою пользу. – Первое, коренным образом улучшить работу…»

– Ну и что тут такого? – спросил Александр Иванова, нервно бегавшего по небольшому, четыре шага в ширину, семь в длину, кабинету, отрываясь от чтения и закрывая папку, заложив предварительно страницу пальцем. – Обычный роман из эпохи Культа Личности. Я и не такое, помнится, читал в свое время. «Дети Арбата», например, или…

Геннадий Михайлович остановился, не закончив шага, и на прямых ногах, словно журавль, повернулся к майору.

– А как он, по-вашему, попал в спецхран?

– Ну… Арестовали, например, автора «энкавэдэшники» за подобный «опус», тройка осудила, поставили к стенке или дали стандартные «десять лет без права переписки», что, собственно говоря…

– Какие у вас богатые познания в терминологии той далекой эпохи, Александр Николаевич! – саркастически заметил Иванов. – Вы на обложку посмотрите, на обложку…

– А при чем здесь обложка? – спросил Александр, невольно опуская взгляд на обложку. – Обложка как обложка…

Окончание предложения как-то само собой замерло не родившись: на еще одном полустертом чернильном штампе, гласившем «Принято на хранение …… года», от руки, старомодно-витиеватым писарским почерком значилось: «15 ноября 1926»…

– Как это?.. – поднял взгляд на Иванова майор.

– А вот так, Александр Николаевич! – Архивариус просто цвел и выглядел довольным донельзя, будто фокусник-виртуоз, на глазах изумленной публики вытащивший из черного цилиндра парочку живых голубей, кролика и целую гирлянду разноцветных воздушных шариков.

Только что, минут пятнадцать – двадцать назад, Геннадий Михайлович с трудом убедил майора, уже открыто злившегося на явного виновника и непосредственную причину предстоящих ему неприятностей на амурном фронте, прочесть хотя бы пару страниц из открытой наугад рукописи, как оказалось содержавшейся в папке. Между прочим, гражданин Иванов оказался научным работником архива, о чем гласило предъявленное удостоверение, да не простым, а кандидатом исторических наук.

– Не может быть этого. – Майор снова углубился в чтение, то перелистывая страницы целыми пачками, то надолго застывая над приковавшим его внимание отрывком.

Рукопись, на 1278 страницах, четко, без единой помарки или ошибки, была написана (не напечатана, а именно написана!) слегка расплывшимися синевато-бурыми чернилами на серо-желтых, хрупких и осыпающихся по краям листах, очень убористо, с узенькими полями, причем на двух сторонах. Видимо, бережливый автор очень экономил бумагу. Титульный лист, украшенный несколькими неразборчивыми печатями и штампами, гласил: «Георгий Сотников. Восхождение. Роман».

Читать текст оказалось довольно легко, в отличие от множества рукописных материалов, читанных майором ранее. Глаз быстро привыкал не только к несколько непривычному начертанию букв и встречающимся местами всяким дореволюционным «ятям», «фитам» и «ижицам», поначалу режущим глаз. Сложность заключалась даже не во вкрапленных то там, то здесь перлам старинной орфографии, типа «мужескаго», «всея» и так далее.

Самым невозможным, непостижимым оказалось само содержание хрупких страничек.

Роман, написанный, если верить дате, аккуратно проставленной на последнем листе рукописи, весной 1922 года, повествовал о восхождении к вершинам власти Иосифа Сталина. Того самого Сталина, который в это время был всего лишь скромным секретарем Центрального Комитета, пусть и с приставкой «генеральный», то есть занимал чисто номинальную должность, только через многие годы ставшую высокой и почетной.

Однако странности на этом не кончались: страницы рукописи пестрели именами и фамилиями людей, во времена написания рукописи бывших никому не известными, а возвысившихся только через десятилетия. Наоборот, люди, в то время известные и, выспренно говоря, «великие», были выписаны с каким-то пренебрежением. Карикатурой выглядел, например, Троцкий, представленный этаким Бонапартиком, интриганом, метившим в новые «советские» самодержцы и носящимся со своей идеей-фикс (пресловутой «мировой революцией»).

Да что говорить: Ленин, сам Владимир Ильич, упоминался в тексте всего только несколько раз и то в гротесковом виде едва живой бессловесной куклы, заточенной в Горках и ничего не решавшей. Зато дата его смерти была точной, как и описание похорон на лютом морозе. И все другие даты не расходились с известными. Детально описывался период НЭПа, коллективизация, великие стройки, репрессии, наконец, Великая Война… Лишь кое-что немного отличалось от общепризнанного, например взаимоотношения Иосифа Виссарионовича и Кирова, некоторые нюансы финской войны, роль маршала Жукова в достижении Победы… При всей своей документальной точности книга оставалась явно художественным произведением: персонажи ее любили и ненавидели, совершали героические поступки и подлости, предавали и приносили себя в жертву… Сталин при этом выводился далеко не идеальным героем, этаким «рыцарем без страха и упрека», как можно было ожидать по названию, а вполне реалистическим персонажем истории (впрочем, тогда еще недалекого будущего), в чем-то даже излишне обыкновенным. Казалось, автор, двигаясь по времени рядом с центральной фигурой романа, бесстрастно и подробно, во всех достоинствах и неприглядностях, словно объектив кинокамеры, фиксирует все его успехи и просчеты, озарения и ошибки, человечность и беспощадность…

Дальше – больше.

Трагическим для Иосифа Виссарионовича мартом 1953 года роман отнюдь не завершался. На нескольких сотнях страниц автор отмерил своему герою еще почти пятнадцать лет жизни. За эти полтора десятилетия вождю удалось практически полностью уничтожить свое окружение, погрязшее в интригах, и сплотить вокруг себя новое, позволившее ему удачно пережить несколько покушений и совершить массу великих дел. Советский Союз, под руководством Вождя, ввязался в ядерную войну (и все-таки выиграл, между прочим!) с Соединенными Штатами, перекроил под «социалистический лагерь» всю Европу без остатка, мирно ассимилировал Китай и Индию, запустил щупальца в Африку и Южную Америку, превратившись в действительно мирового гегемона. В финале Сталин тихо скончался в 1967 году в зените славы, удалившись от дел и передав власть сыну Василию – новому некоронованному императору…

– Подделка, однозначно! – заявил во всеуслышанье Александр, захлопнув бегло, как ему показалось, просмотренную папку с рукописью.

За единственным окном кабинета уже давно стемнело и зажглись фонари. Часы на стене показывали без четверти час. Иванов, сладко посапывая, дремал, оседлав свой стул и положив буйну головушку на сложенные на его спинке руки. Последнее бодрое замечание майора вырвало кандидата наук из объятий Морфея, заставив встрепенуться.

– А?.. Чего?.. – спросонья ничего не мог понять архивариус, изумленно озирая незнакомое помещение. На лбу его, сразу над бровями, пунцово светился след от неудобной «постели».

– С добрым утром! – от души поздравил его Маркелов, с кряхтением вылезая из-за стола и с наслаждением, до хруста в позвоночнике потягиваясь, а затем раз десять присел, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. – По домам пора!

– Да, да, конечно… – немилосердно зевая и чуть не выдирая с корнем протираемые глаза, честно пытался прийти в себя Иванов.

Окончательно привела его в чувство только чашка растворимого, но крепкого кофе, заваренного майором, наскоро вскипятившим остатки воды из графина в электрическом китайском чайнике. Сие небесполезное приспособление вместе с банкой кофе хранилось в одной из массивных тумб стола. Кроме этого там имели место початая пачка сахара, целлофановый пакет с парой-тройкой раскрошенных печенок и другие нехитрые и нескоропортящиеся харчи, которые Александр не боялся пожертвовать управленческим тараканам. Напоив гостя кофе, майор быстренько вытурил его за порог и вышел сам, заперев за собой дверь и поставив «секретку», согласно инструкции.