Антон Фарб - Бег крысы через лабиринт Страница 8

— Нам надо спрятаться, — сказал Касиан. — Забиться в подпол. Уйти в стены. На чердак. Превратиться в крыс. Испуганных крыс. Потому что на нас спустили всех котов этого дома…

Касиан посмотрел на телефон, как на бомбу с тикающим механизмом.

— Это твой? — спросила Тави.

— Нет, — сказал Касиан. Если бы он взял с собой свой мобильник, их бы поймали сразу, даже без команды вабильщиков Йенсена. Просто отследили бы по спутнику.

— Так его что, подбросили? — спросила Тави недоуменно.

Подбросить его могли только на стоянке караван-сарая. До этого Касиан из машины не выходил. Но кто и зачем?..

— Алло? — сказал Касиан, нажав на кнопку ответа.

— Господин Касиан? — спросил очень мелодичный и очень знакомый голос. — Если вы меня узнали, не называйте меня, пожалуйста, по имени.

— Я вас не узнал, — сказал Касиан.

— Тем лучше. Я только хотел вам сообщить, что Верховная Консистория телевидения внимательно следила за вашей эскападой от самого «Эшер-хауса»…

— Вот как? — спросил Касиан.

— Не перебивайте, пожалуйста. Два часа назад, когда вы попытались найти убежище в Касбахе, среди телехрамов юго-западного сектора был распространен монитум о неоказании какого-либо содействия хирургу Касиану и его спутнице. В данный момент аналогичное предупреждение рассылается и во все прочие сектора Священной Шенгенской империи. В соответствии с конкордатом о сотрудничестве телехрамов с силами правопорядка, в Консистории был подготовлен проект анафемы хирурга Касиана и его спутницы. Также в разработке находится схема реализации интердикта над Рурской промзоной…

Голос оборвался, и зазвучали короткие отрывистые гудки.

— Кто это был? — спросила Тави.

— Никто, — сказал Касиан.

С пастором Ренатти из диоцеза развлекательных причащений Касиан свел знакомство три года назад. Был самый разгар иконокластии: после буллы об отлучении Сети от телевидения и декреталии о запрете виртуальных пресвитеров, инквизиторы изгоняли со всех каналов синтезированных компьютером исчадий виртуальности — и в результате спрос на андрогинных, но натуральных, из плоти и крови пастырей возрос неимоверно.

Для пастора Ренатти это было время стремительного взлета. Пройдя курс гормональной терапии, изменив пигментацию волос и тембр голосовых связок, ангелоподобный, златокудрый и велеречивый пастор (известный также своей сексуальной ориентацией широчайшего профиля) поднялся в таблице рейтингов так высоко, что и сам не заметил, как превратился в полновластного епископа на кардинальской должности. Вопрос его вступления в конклав был делом решенным — такими рейтингами, как у Ренатти, никто бы не усомнился в правомочности подобной карьеры, но тут случилось непредвиденное: в моду вернулся стиль «мачо».

Занятия бодибилдингом и курсы матерной речи не смогли спасти угасающую карьеру епископа Ренатти. Он снова обратился к Касиану, но гормональные изменения в организме епископа оказались необратимыми…

Последнее, что Касиан о нем слышал — то, что викарий Ренатти прозябает на каком-то автокефальном канале и на каждой мессе считает необходимым проклинать пластических хирургов.

Тем не менее, голос в трубке мобильника принадлежал именно Ренатти.

Они въехали в промзону, как в зиму: мокрый липкий снег здесь валил с серого неба, снежинки как хлопья серого пепла, и сугробы горбатились вдоль тротуаров. Свинцовые тучи заволакивали небо. Дома вдоль улиц стояли мертвые, нежилые, с выбитыми стеклами и пятнами копоти на стенах. Сами улицы — стылые, пустынные, продуваемые ледяным ветром — петляли между вымершими кварталами, то и дело пресекаясь баррикадами и остовами подбитых БТРов.

Во время Реконкисты здесь шли ожесточенные бои за каждый дом, за каждое уродливое приземистое строение — и кончилось все тем, что исламисты, уходя, выпустили на волю новый штамм Синей смерти, и промзону закрыли раз и навсегда.

Пробитые, точно яичная скорлупа, газгольдеры Дюпонов, изъеденные коррозией и оплетенные паутиной тонких труб цеха сталелитейных предприятий Круппов безмолвными громадами нависали над крышами домов, заслоняя собой горизонт. Снег, запорошив улицы, присыпал остывшие домны и накрыл грязно-серой шапкой могильники химических отходов. Говорили, что именно из-за них в промзоне всегда было холоднее обычного: разная дрянь десятилетиями испарялась в свинцовое (во всех смыслах) небо, и климат здесь словно свихнулся… Стаи облезлых собак перебегали дорогу «Хаммеру». Людей нигде не было.

— Зачем ты меня сюда привез? — спросила Тави.

— Мы ищем амвон, — сказал Касиан, стиснув зубы и напряженно вглядываясь в заснеженную мглу.

— Амвон? — переспросила Тави. — Здесь?!

— Смотри, — сказала Тави. — Они расходятся.

Она указывала на бомжей, которые медленно расползались от костров. Сутулые фигуры как-то очень одновременно заковыляли в разные стороны и почти сразу, едва покинув пределы освещенных кругов, растворились в темноте.

— Куда это они? — спросила Тави. После караван-сарая она будто оттаяла: смотрела на Касиана преданными щенячьими глазами и все время что-то говорила.

Сначала вагоны поезда, замершего на акведуке, а потом убогие лачуги бездомных начали озаряться мертвым флуоресцентным светом. Это был целый город — или, скорее, табор, с полсотни трейлеров на кирпичных подпорках вместо колес, какие-то хижины из жестяных листов, термопалатки Армии спасения, хибары из прессованных пивных банок, полевая кухня Красного креста… Все это наливалось гнилушечным светом и пропитывалось многоголосым бормотанием.

— Это же амвоны, — догадалась Тави. — Тут в каждом доме есть амвон! Даже тут, на краю света… Но что они смотрят?

— Не знаю, — сказал Касиан.

— Зато я знаю, — уверенно сказала Тави. — Сейчас же полунощница. В это время всегда крутят порнуху. Инженер Моро разрешал мне смотреть телевизор, — добавила она, словно извиняясь. — Он говорил, что я должна постигнуть все уродство окружающего мира, чтобы осознать свою красоту… — Тави вдруг всхлипнула и замолчала.

Касиан прижался затылком к подголовнику и закрыл глаза.

Они успели к полуночной мессе: как раз заканчивался офферторий, и толстомордый спонсор, сияя и лоснясь, объявлял об очередном снижении цен на услуги в государственных суицид-клиниках. Потом на амвоне — старом, потрескавшемся плазменном амвоне, который висел на грязной кирпичной стене одного из мертвых зданий — появилась сексапильная аббатиса и стала зачитывать своим хорошо поставленным голоском текущие новости. Уличными столкновениями полиции и антиглобалистов закончился ганзетагг Международного Валютного фонда в Брюсселе. По подозрению в организации взрыва в аэропорту Орли задержаны трое федайинов из группировки Аль-Мансура. Скандал в «Эшер-хаусе», сорван аукцион инженера Моро. Презентация новой коллекции баронессы фон Штольц. А теперь подробнее об этих и других новостях. Неопознанный женский труп, обнаруженный ландскнехтами службы безопасности отеля «Эшер-хаус» в дофинских апартаментах, где инженер Моро содержал свои экспонаты, вызвал скандал в кругах бомонда. Инженер Моро не подтвердил, но и не опровергнул слухи о попытке подменить один из его экспонатов. Мы вынуждены прервать нашу литургию из-за экстренной энциклики Верховной Консистории телевидения. Хирург Касиан разыскивается по обвинению в преднамеренном убийстве выжлятника из «Сафари Йенсена». Верховная Консистория приняла решение предать Касиана анафеме. Просьба ко всем достойным прихожанам юго-западного и северо-западного секторов немедленно сообщать обо всех перемещениях этого человека в ближайшее отделение инквизиции. Любая контрада или цензива, предоставившая убежище Касиану, будет подвергнута интердикту. А теперь возвращаемся к текущим новостям. Шейх Аль-Мансур заявил…

Амвоны гасли один за другим; так гаснут свечи при порыве ветра. Еще минуту назад городок бездомных на окраине промзоны мерцал и переливался неживым сиянием — а сейчас тьма, пронизанная снегом, подступила к акведуку и захлестнула его, как приливная волна. Монорельсовый поезд, светившийся, как елочная гирлянда, погрузился в темноту сразу и весь; лачуги под руинами автобана, угаснув, исчезли за плотной занавесью снегопада.

— Какого черта? — прошептал Касиан, наклоняясь вперед.

— Это, наверное, сбой, — сказала Тави. — Они ведь воруют электричество.

И тут городок под акведуком ожил. Десятки согбенных, закутанных в лохмотья фигур порскнули в разные стороны из выбитых окон поезда, и внизу, под акведуком, тоже забурлило, закопошилось человеческое месиво, хватая пожитки, забрасывая снегом костры и суетливо разбегаясь в разные стороны.

— Как крысы, — сказала Тави зачарованно. — Крысы бегут из горящего дома…