Анастасия Монастырская - Кайрос Страница 8

В последний раз Сара спустилась на веселом оранжевом лифте. В последний раз прошла через турникет, приложив к нему оранжевый пропуск. Зеленый свет сменился красным. Обратного хода нет.

Из кафе упоительно пахло едой, и она вдруг поняла, как проголодалась. Обеды в кафе позволяла себе раз в месяц – вкусно, но очень дорого! А сейчас пожалела о своей бережливости. Больше не будет ни салатов, ни супов, ни мясных и рыбных закусок, и уж тем более великолепных десертов, которые здешний шеф-повар готовил великолепно.

Могу я поесть перед уходом?

Вопрос риторический.

Неуклюже толкнула дверь и, дрожа от нетерпения, направилась к стойке с салатами. Итальянский, Альпийский, Купеческий… Сырный супчик, пюре и свиная поджарка в густой подливке, морс, пирожное со сливками. Расплатившись, оглянулась – есть ли свободный столик. Поднос оказался тяжелым, а стакан с морсом так и норовил съехать. Местечко оказалось лишь одно – за столиком сидели Алиса Михайловна и смутно знакомый молодой человек.

Сердце испуганно ухнуло, когда поняла, что идет к ним. Не спрашивая разрешения, молча составила тарелки с подноса, подвинув посуду соседей, и уселась. Ассорти из салатов показалось необыкновенно вкусным. Лицо Алисы стало растерянным и злым, Саре это очень понравилось.

– Вас же уволили! – обеденное меню начальницы было диетическим.

– Уволили! – радостно сказала Сара, погрузив ложку в густой сырный суп. – По вашей милости, Алиса Михайловна, я теперь безработная и нищая. Скажите, а каково это? За пять минут решить судьбу человека? Пнуть на дно?! Не потому, что он заслужил, а просто так – по капризу.

Молодой человек перевел взгляд на Алису. Гладкий и холеный. Сара боялась таких – холеных и гладких. На то были свои причины. А этого она знала когда-то – в другой жизни. Только он ее, кажется, не узнал. И хорошо. Та Сара давно умерла.

– Так как, Алиса Михайловна?

Алиса приняла пас:

– Спрашиваете, каково это? Что ж… Видимо, первый урок, полученный от меня, вы запамятовали. Напомню. Что чувствуешь? Удовольствие. Это невероятно возбуждает. Власть вообще приятная штука, когда есть расходный материал.

– А как вы понимаете, что перед вами расходный материал?

– А что тут понимать? Это же видно, – улыбнулась. – Вот вы, к примеру, деточка, расходный материал. Быдло. В вас нет ничего особенного. Ничего того, чем бы вы были дороги миру. Значит, миру до вас нет никакого дела.

– В вас, значит, есть?

– Во мне есть. В моем сыне это есть, – коротко кивнула в сторону своего спутника. – Хотя бы по факту рождения. Мы – из высшей касты, вы – из низшей. И знаете, в чем еще отличие, деточка? Я о вас забуду через минуту, а вы будете помнить обо мне и ненавидеть всю жизнь.

Сара медленно облизала ложку и посмотрела в лицо бывшей начальнице. Вот в чем дело, оказывается! Высшая и низшая каста. Лучшее и худшее. Ну да, обычная теория в духе Достоевского.

Лет двенадцать назад, еще до той истории, она бы ответила. Припечатала бы смачным острым словом так, чтобы Алиса запомнила это слово на всю оставшуюся жизнь. Как же они чувствуют чужую слабость! Как присасываются, стремясь окончательно и бесповоротно уничтожить, не дают восстановить дыхание и пульс, сминают, топчут, бьют, размазывают. Только так они могут почувствовать свою силу – в унижении слабого.

Что ж, права бывшая начальница. Сара – никто. Все выжжено. Нет ничего, кроме сосущей пустоты и горечи под языком.

– Что же вы молчите, дорогая?

– Все так, Алиса Михайловна. Однако вы забыли, что у нас, у низшей касты, есть одно преимущество перед вами.

– И какое же?

– Нам нечего терять.

Скрещенье взглядов.

Первой не выдержала Алиса:

– Даник, нам пора!

Направилась к выходу, покачивая узкими бедрами, обтянутыми в золотистую замшу. Сара зачарованно смотрела Алисе вослед. Некрасивых женщин не бывает, бывают неухоженные. Рядом с Алисой любая чувствовала себя неухоженной и неуклюжей.

– Не сердись, – прошептал в ухо щекочущий мужской голос с нотками греха и мускуса. – Маман ревнует…

Эта женщина способна ревновать? Сара удивленно уставилась на молодого человека.

Данила ласково взял ее за руку, усмехнулся, заметив шестой отросток, и вдруг – к ее ужасу и восторгу – поцеловал палец.

Она задохнулась от мучительной судороги внизу живота.

– Маман не права, – тихо сказал Данила. – Помнишь, какой ты была? Особенной. Купи красивое кольцо, такой пальчик достоин лучшего украшения. Договорились?

За прошедшие годы она сильно изменилась. Растолстела, подурнела. Огненная яркость, столь привлекавшая его в юности, исчезла, уступив место дряблой серости.

Вадим наблюдал за бывшей любовницей вот уже полчаса, равнодушно отмечая и первые морщинки, и желтоватую кожу, расплывшееся тело. Неужели он когда-то ее любил? Первый порыв – подойти и поговорить – миновал. Теперь он пил кофе в баре рядом с кафе, курил сигарету и терпеливо ждал, когда Дэн натешится дешевыми комплиментами и направится к выходу. То, что Вадим застал друга с бывшей любовницей, только добавляло пикантности. Впрочем, вся жизнь состояла из таких пикантных моментов и неожиданных встреч.

Дэн что-то сказал, и женщина зарделась. Вадим хорошо помнил эту реакцию. Она всегда так реагировала на комплимент – веснушки вспыхивали яркими искорками, а белая кожа за считанные секунды становилась матово-розовой, словно наполненной светом. В такие минуты Сара необыкновенно хорошела. Как сейчас. Что-то, похожее на сожаление, шевельнулось в глубине сердца, и Вадим досадливо отмахнулся.

Дэна удалось перехватить на улице. Он вальяжно захлопнул дверцу автомобиля, склонился в шутовском поклоне. Алиса Михайловна рассмеялась и послала сыну воздушный поцелуй.

Вадим завидовал их отношениям. Всегда мечтал, чтобы в его семье было так же, но его мать приучила к холодно-деловым отношениям. С раннего детства они были на «вы». Он даже мамой никогда ее не называл – Татьяна. Единственным, кого мать любила страстно, был отец. Спился рано. На похоронах бабка со стороны отца плюнула в сторону матери и сказала: «Твоя вина, Таня!». Вадим так и не дознался, в чем была вина. В том, что пил? Или в том, что не любил? Или в том, что любила до беспамятства?

Он хорошо запомнил последний разговор с отцом. В тот день Лемешев-старший пил много, не хмелея и злобясь. Татьяна позвонила и сказала, что задерживается на работе. После звонка отец заметно повеселел и расслабился:

– Садись, сына, выпьем. Мужик уже – уважь отца, составь компанию.

Вадим присел на краешек стула, взял в руки стакан, пригубил.

– Любовь бабы – яд, сына. Убьет тебя, а ты и не заметишь. Беги от тех, кто без тебя жить не умеет. Со всех ног беги. Нет ничего хуже, чем жить с такой – постылой.

– А ты сам любил кого-нибудь? – спросил и испугался.

– Мамку твою и любил. Настоящую. А жизнь прожил, выходит, зря. Вот с этой…

С тех пор мысль о «настоящей» мамке не выходила из головы. Вот только спросить было не у кого. Может, потому и сбежал от Сары в свое время, чтобы у его детей была настоящая мамка.

Дэн называл подобные размышления душевным онанизмом.

– Какими судьбами? – у Дэна был новый парфюм. Морской бриз с хвойными нотами.

– Проходил мимо. Решил кофе выпить, сигарету выкурить, с другом поговорить.

Короткий цепкий взгляд.

– Проблемы?

– Проблемы, Дэн. Серьезные проблемы.

Они вернулись в тот же бар, уселись за тот же столик, где он десять минут назад пил кофе. Заказали коньяк.

Вадим украдкой бросил взгляд в кафе.

– Ушла, – тихо сказал Дэн. – Сразу же после нас. Маман ее сегодня уволила.

– Уволила? Кто из вас владелец фирмы?

Плечи Дэна станцевали недоуменное па. Что за вопрос?!

– Владелец фирмы – я. Король и бог. Мать – вдовствующая королева. Долг сына – исполнить прихоти матери. Любые.

– Так ты ее узнал?

– Не сразу. Палец увидел и вспомнил. Столько лет прошло.

– Все быльем поросло.

– Вадя, такие истории вечные. Ты можешь о них забыть, но спустя годы они вернутся и снова напомнят о себе. Нельзя уничтожить женщину и остаться безнаказанным.

– Можешь считать, что наказание состоялось, – Вадим залпом выпил коньяк и потребовал новую порцию. – Фактически я банкрот.

– Женишься?

– Хуже.

– Женишься по залету? – уточнил Данила.

– Матримониальных планов нет, – процедил Вадим. – Проблема в другом. Если образно, то я вдруг осознал, что вся моя жизнь – «Титаник». Впереди айсберг.

– А если без метафор и по существу?

– По существу. Все было хорошо, теперь плохо.

– Так не бывает.

– Как раз так и бывает. Сидишь на палубе роскошной яхты, пьешь виски, обнимаешь блондинку, потом видишь перед собой айсберг и в следующее мгновение оказываешься в ледяной воде. Побарахтаешься немного и пойдешь ко дну. Если повезет – под красивую песню.

– Сейчас какая стадия?