Михаил Успенский - Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов Страница 9

– Я, разумеется, не имел в виду рабби Лёва, – сказал он. – Мы люди одного круга.

Благородство, как известно, выше крови. Но, согласитесь, ведь и рабби Лёва могут использовать в своих целях всяческие нечистоплотные личности наподобие Жаботинского или, не к столу будь сказано, Бен-Гуриона.

– Кто такой Жаботинский? – с интересом спросил рабби Лёв. – Я уже не в первый раз слышу это: Жаботинский, Жаботинский.

– Мы здесь вести переговоры не об этом собрались, – сказал барон. – Дело вот в чем, – он вдруг замолчал и хмуро посмотрел на меня. С большим, думаю, удовольствием отправил бы он меня сейчас отдохнуть на дне местной тинной речушки. Да вот только беда: не мог. – Дело вот в чем. Гезельшафт Туле предлагает Каббале обмен. Честный обмен. Честный и выгодный обмен.

Существуют, как вы знаете, сокровенные руны.

И тут произошла полная неожиданность: в пивную ввалились посетители, коих никакой протокол переговоров не предусматривал и предусматривать не мог.

Было их пятеро, все примерно моих лет и чуть помоложе, кто в штатском, кто в поношенной шинели, явно мои соотечественники и наверняка товарищи по оружию. Через заговоренную дверь они прошли так же легко, как проходили в свое время через большевистские полки и дивизии. Ничто не могло свалить их с ног, кроме пули.

Мало их было. Просто мало. А пуль – эх, слишком много пуль запасено было в арсеналах на победный семнадцатый. Так много, что хватило и на девятнадцатый, и на двадцать первый.

– Сакрыто, – сказал хозяин.

– Открой, – велел кадыкастый, в шинели и пенсне. Бывший дроздовец, наверное.

Рука его, согнутая, чуть дрожала.

– Сакрыто, – повторил хозяин и демонстративно повернулся спиной. – Не шуми.

Или ити сфая софдепия пиво пить.

– Братцы, – затосковал дроздовец громко, – столбового дворянина, чухна белоглазая.

Что будет дальше, я уже почти видел. Хозяину набьют физиономию, и он побежит за полицейским; барона обзовут, к вящей радости рабби, жидовской мордой.

А закончится вот чем: барон применит не сокровенную, но вполне действенную руну «иса», и мои братья-офицеры вдруг перестанут понимать, кто они есть и где находятся, затоскуют как бы предсмертно и бесцельно и неудержимо побредут куда-то, да так и не остановятся до самой смерти в ледяном пространстве.

Допустить такого я не мог.

Я встал. Будь я одет, как они, даже разговор мог бы состояться. Я заказал бы выпивку на всех, и мы проговорили бы до утра: то есть как бы мы, потому что моего отсутствия ребята уже бы не заметили. Переговоры же барона и рабби, Туле и Каббалы, пошли бы своим чередом. Но, к сожалению, был я в английском костюме, при котелке и перчатках, с лаковой тростью – преуспевающий компатриот, крыса, успевшая сбежать не с пустыми лапками, пока они там держались зубами из последних сил – и гибли, гибли один за другим. Пристрелят они меня, как сволочь, как собаку – и правы будут. А потом – обзовут барона жидовской мордой.

– Вам еще рано сюда, господа, – сказал я, подходя. Я был все тот же, только во лбу моем они видели дырочку от пули.

– Иисусе Христе, – прошептал тощий в артиллерийской фуражке и мелко перекрестился. – Мертвяк. Допились. Донюхались.

– Господа, – я постарался смягчить голос до бархатного. – Живые сюда не ходят.

Не принято. Вы разве в дверях ничего не заметили?

– Ника? – вдруг страшно прошептал серолицый, с уланским кантом, офицер. И я узнал моего давнего и недолгого друга, тогда вольноопределяющегося Москаленко; мы провели с ним два поиска в Пруссии, после чего он с простреленным легким отправился в тыл. – Так это правда? Когда же тебя?..

– Не так давно. В двадцать первом, в питерской чека.

– А я вот: видишь, до чего дошли?

– Вижу, Павлуша, вижу. И завидую. Не торопитесь к нам сюда, скучнее места еще не придумано. И если вам не трудно: вот, не откажите принять – у нас они не в ходу, а вам могут пригодиться, – я протянул им пачку: здешние несерьезные, но вполне ходовые латы пополам с английскими фунтами.

Дроздовец посмотрел на меня пристально, как бы примеряясь вложить перст в пулевое отверстие. Потом скомандовал:

– Эскадрон, кру-гом. В рай – шагом марш! – на костистом лице его разлилась смертная бледность.

Деньги он, однако, при этом прихватить не забыл и сам отходил пятясь, не подставляя спину.

Переговоры продолжились.

– Я весь внимание, – сказал рабби Лёв и поправил галстух. Было заметно, что надел он этот предмет в первый раз и очень им гордится.

– Существуют, как вы знаете, сокровенные руны, – повторил барон. – Три из них нам удалось разрешить. При раскопках в Лапландии профессором Штауфенбергом был найден резной моржовый бивень.

– Моржовый что? – не расслышал рабби.

– Моржовый бивень, венчавший шлем воина.

– Это, позвольте, вот такие викинговые шлемы с рожками? – изумился рабби. – Какой же должен быть большой викинг!..

– Землю, как известно обязано быть всем образованным людям, населяли в старину гиганты, – поучающе сказал барон. – Но и для гиганта такой шлем был бы немного великоват. Наши специалисты гарантированно установили, что подлиным владельцем шлема являлся сам бог Локи.

– Что вы говорите? – весело всплеснул руками рабби. – И как же это удалось гарантированно установить?

– Я не намерен спокойно выслушивать ваши неостроумные издевательства, – сказал, дернув щекой, барон.

– Но мне это действительно интересно!

– Наши методы вас не касаются. Справки были наведены в самых компетентных слоях астрала. За точность мы ручаемся.

– Если я вас правильно понял, – сказал рабби, – это ваш товар. Я, правда, не знаю, что мы будем делать с этим товаром, даже если, страшно подумать, купим его.

Что, скажите мне?

– С этим товаром вы сможете, наконец, возродить свое государство, – сказал барон твердо. – Без всяких там Бен-Гурионов.

– В Лапландии? – невинно спросил рабби.

– В Палестине, старый ты дурак! – рявкнул барон. – В Палестине! И чем скорее вы все туда уберетесь.

– Барон, барон, – сказал я. – Извинитесь.

– Да. Рабби Лёв не дурак. Я извиняюсь.

– Дорогой барон, – сказал рабби. – А как вы мыслите реальное применение рун Локи для создания государства бедных евреев?

– Как?! – закричал барон. – Посмотрите, он меня спрашивает, как! Да во-первых, с их помощью были возведены неприступные стены Асгарда! Были разрушены Фивы Стовратные! Этими рунами владели Аттила и Агамемнон! Нагарджуна и Карл Великий! («И где они все теперь?»– негромко и в сторону спросил рабби.)

Он-то их и закрыл, свиная голова с дерьмом вместо мозгов и сраками вместо глаз, по наущению ваших христианских попов!..

– Так уж и моих? – не поверил рабби.

– Да все вы одним мазаны.

– Барон! Второе предупреждение.

– Короче: руны эти дают богатство, славу и воинскую доблесть.

– А фатерланд вы оставляете ни с чем?

– Арийскому племени нет нужды черпать силы в мелких суевериях! – барон нервно протянул руку к моему портсигару, пощелкал пальцами.

– Из-за этих мелких суеверий я был вынужден покинуть Прагу, чего не делал уже, м-м, скажем, так: несколько лет. Вы не поверите, как неприятно старому раввину путешествовать в этих содрогающихся железных.

– Рабби, – сказал барон проникновенно, – вы же меня знаете! Я же никогда не оторву уважаемого всеми человека от ученых занятий по сущим пустякам!

Конечно, мы даем вам эти руны как бы в аренду. В пользование. Разгоните ко всем чертям арабов, обустроитесь, восстановите Храм – тогда и вернете.

– И что вы хотите взамен? – спросил рабби тихо.

– А вы еще не поняли?

– Понял. Но вы все равно скажите, вот молодой человек тоже хочет услышать.

– А он что, тоже не понял?

– Господа, господа, – сказал я. – Все должно быть произнесено вслух. Не я завел это правило.

– Он прав, Рудольф, – сказал рабби.

– Тетраграмматон, – шепотом произнес барон и повторил еще тише, но почему-то еще слышнее: – Тетраграмматон.

От этого шепота не то что у меня по спине – по стенам ко всему привычной пивной побежали мурашки. Латыш-хозяин алюс-бара за стойкой вдруг наклонил голову и замер, будто прислушиваясь к далекому приближающемуся грому.

«Уж не от Райниса ли он?» – подумал я мельком, но прогнал это подозрение: место встречи подбиралось не мной, учеником – и крайне тщательно.