Сергей Кузнецов - Живые и взрослые Страница 9

Когда через неделю Гоша зашел в гости к Леве, его мама спросила:

— Что же ты не сказал, что мама с папой не вернулись? Я бы тебе помогла.

Тогда Гоша даже слегка обиделся:

— А что, Софья Марковна, — спросил он, — Лева сказал, что я не справился? Разве мне нужна была помощь?

— Да уж, — ответила Левина мама, — ты у нас самостоятельный, мы знаем.

Гоша в самом деле вырос самостоятельным: родители все время были в командировках и экспедициях, а бабушки и дедушки жили в другом городе.

Самостоятельный-то самостоятельный, но прощаться с мамой всегда было грустно.

— Не горюй, Георгий, — сказала мама, — к Новому году вернусь. Если повезет — привезу тебе в подарок морскую звезду.

— Не надо мне подарков, — буркнул Гоша, — и вообще, все нормально, ма, не парься.

Но когда мама уже уходила, вдруг обнял ее и прижался щекой к брезентовой, пахнущей костром ветровке.

— Мне пора, — сказала мама и поцеловала его в затылок.

Сейчас Гоша старается о маме не вспоминать. У него другое, важное дело. Он то идет не спеша, то стремительно добегает до ближайшего угла, на секунду высовывается — и тут же прячется назад.

Сегодня он выслеживает ДэДэ: Лева сказал, что коротышка-географ — шпион, а Гоша привык верить Леве.

Впрочем, даже если Лева и ошибается, получится отличная секретная игра.

ДэДэ жил далеко от школы, в центре. Пять остановок на метро — и все время надо было выбегать из вагона, проверяя — не выходит ли. Гоша уже боялся, что упустил, — но нет, вот он, ДэДэ, пальто и шапка пирожком, идет метрах в пятидесяти впереди.

Засунув руки в карманы куртки, Гоша крадется вдоль дощатого покосившегося забора. Именно так крался, выслеживая врага, Яшка, герой «Неуловимого». Гоша старается сделать специальное выражение лица, как у брата Ильи, — мужественное и вместе с тем хитроватое. Эх, жалко, никто его не видит!

Поверху — заржавленная колючая проволока, доски кое-где еле держатся: если ДэДэ обернется — можно попытаться быстро шмыгнуть во двор… ну, или что там, за забором? Какой-нибудь институт?

Гоша заглядывает в щель: поросший лопухом и борщевиком пустырь, в глубине — старый покосившийся дом.

В городе много старых домов. На окраине возвышаются многоэтажки, а в центре — в неправильном многоугольнике, ограниченном рекой с юга, а с трех других сторон скверами для прогулок, — все больше старые дома, четыре-пять этажей, построенные еще до Мая, до Проведения Границ. В некоторых домах расположились разные учреждения — институты, министерства, комиссии, но большинство — жилые. Иногда в одной квартире — несколько семей, плита не электрическая, а газовая, и даже горячей воды нет: приходится греть специальными колонками. То ли дело новые, кирпичные дома — девять, двенадцать этажей. В таких обычно живут успешные, знаменитые люди; в крайнем случае — высокие начальники, такие как Маринин папа. Ну, сейчас-то у Марины квартира в самом обычном доме, но она много раз рассказывала, что папе предлагали квартиру в центре. Вроде как Марина и уговорила его отказаться — оттуда ей бы пришлось ехать в школу на метро, да и вообще, всю жизнь прожила рядом с Левой и Гошей, зачем ей уезжать?

Гоша сворачивает за угол — и успевает увидеть, как ДэДэ скрывается в подъезде. Вот, значит, где он живет.

«Было бы здорово оборудовать за забором наблюдательный пункт, — думает Гоша. — А что? Доску оторвать — и готово! Тоже сложность! Вот пятнашки все время свой забор дырявят — а он, Гоша, разве хуже?»

Тем более что и дом, и пустырь кажутся совсем необитаемыми — значит, и не заметит никто.

Итак, Гоша, засунув руки в карманы, идет вдоль забора, делая вид, что просто смотрит по сторонам. Одна из досок чуть отстает — он подходит и небрежно пытается оторвать ее. Сначала ничего не выходит, но потом доска поддается и со звуком «кряк» падает на землю, открывая узкий лаз в заросший двор.

Оглянувшись, Гоша пролезает сквозь щель.

Гоша всегда гордился своим городом, его широкими проспектами, зелеными бульварами, красивыми домами новостроек, Дворцом Звездочек и серебряными звездами на высоких башнях. Маленьким он часто думал: вот же мне повезло, родиться именно в наше время, через шестьдесят без малого лет после Проведения Границ, через тридцать лет после Победы. Он пытался представить себе жизнь, какой она была раньше, когда всем богатством владели мертвые, а живые были у них рабами, пытался представить свою жизнь в том, старом городе, какой он видел только в кино, — и каждый раз у него ничего не получалось. Потому что невозможно было представить себе родной город без высотных домов, гудящих машин, разноцветных светофоров…

И вот сейчас, в пустынном дворе, Гоше кажется, будто он провалился в дыру во времени: заросли борщевика, чахлые кусты, пожухшая осенняя трава — и молчаливый, мрачный дом с заколоченными окнами.

Гоша думает: за шестьдесят лет здесь ничего не изменилось. Все те же кусты, та же трава, тот же дом. Это место огородили забором, натянули колючую проволоку — и время застыло здесь, перестало двигаться.

Словно в Заграничье.

«Мертвый дом», — думает Гоша.

Почему-то он сразу понимает: это мертвый дом, дом, где должны водиться привидения.

Выходит, не всегда мертвые вещи красивые и модные.

Ручеек пота стекает по спине. Дом смотрит на Гошу сквозь заколоченные окна, словно через прикрытые веки.

Почему-то Гоша вспоминает, как прощался утром с мамой, — и какая-то неясная тревога поднимается у него в груди. Он разворачивается и прижимается к щели забора — как он мог забыть, это же наблюдательный пункт!

В самом деле — дверь ДэДэ видна как на ладони.

Осталось понять, как долго Гоша собирается тут сидеть. И что, собственно, собрался увидеть.

В этот момент он слышит голоса.

— А мне дядя рассказывал еще один мертвый фильм, про убийцу… он заманивал к себе в дом девушек и убивал их. А все спихивал на свою мертвую мать.

Ломающийся мальчишечий голос. Ему отвечает другой, взрослее, басовитей:

— А сам убийца — мертвый?

— Нет, конечно, — отвечает первый мальчишка, — это же мертвый фильм. В мертвых фильмах всегда убийцы живые, а мертвые — хорошие.

— То есть мама была хорошая?

— Ну да, наверное. Он ее в подвале держал, а потом она выбралась и набросилась на него…

— А твой дядя может этот фильм достать?

Это — третий голос. Девчоночий, девичий. Гоша уже где-то слышал его — он плотнее прижимается к щели и скашивает глаза, чтобы разглядеть собеседников.

— Нет, — говорит мальчишка, — он сам его у кого-то дома смотрел… ну, ты же знаешь, как это бывает? Кто-то достал кассету, все ночью собрались, смотрели… детей туда не берут.

— Боятся, что мы проболтаемся, — с презрением говорит тот, кто постарше.

— Мы-то никогда не проболтаемся, — говорит девушка, — мы же — смертники, мы умеем держать слово.

Смертники! Ну конечно — они же тоже должны любить мертвое кино.

Тут уж Гоша узнал голос — конечно же, это Леля, девочка из Дворца Звездочек.

Гоше становится как-то не по себе. Нет, не то чтобы он напуган — он, конечно, не из пугливых, еще не хватало! Но все-таки — про смертников разное говорят. А вдруг они пойдут сюда, во двор, увидят его, догадаются, что он подслушивал? Кому это понравится?

Заброшенный дом, пустырь. Кругом — никого.

Да, смертники — это не пятнашки. Взрослые, решительные.

Бежать некуда.

Гоша, стараясь не шуметь, оглядывается на дом. Может, спрятаться там?

На секунду Гоша представляет — вот он пересекает двор, отдирает доски, пролезает в окно. Полумрак, запах старого мертвого дерева…

Гоше кажется: дом подмигивает ему — ну, давай же, чего ждешь?

Гоша, конечно, не из пугливых — но почему-то он стоит, не в силах пошевелиться. Стоит, прижавшись к забору: за его спиной — пустой двор, заколоченный дом. Перед лицом — шершавые доски, узкая щелка.

Он видит: трое смертников пересекают улицу. Черные кожаные куртки, высокие ботинки. В желтоватом свете фонарей поблескивают зигзагообразные молнии и расколотые серебряные сердца.

Двое мальчишек и Леля. Тот, кто повыше, обнимает Лелю за плечи — и Гоше почему-то неприятно на это смотреть, хотя он и рад, что смертники уходят.

Они не спеша идут по тротуару — и расступаются, давая дорогу молодой девушке в красной куртке. Открыв дверь, она входит в дом — в тот самый подъезд, где полчаса назад скрылся ДэДэ.

Высокая такая девушка. В красной мертвой куртке и мертвых сапогах до колена. Лицо наполовину закрыто шарфом, но Гоша сразу узнает ее.

Зинаида Сергеевна, Зиночка.

— Ух ты! — говорит он тихо.

Интермедия

У самого моря

На картинке — мальчик лет тринадцати, с мужественным и смышленым лицом. В руке у него — шестизарядный «смит», глаза смело и открыто смотрят прямо на зрителя. Чуть по диагонали вверху размашисто выведено «Неуловимый» — словно впопыхах кто-то обмакнул кисть в краску и подписал. Эх, жалко, открытки только черно-белые остались!