Сборник - Важнейшее из искусств Страница 9

Первый. Режиссер отталкивается от идей, сюжетных линий, героев, текста (прежде всего диалогов) и, главное, духа Стругацких (точнее даже, не отталкивается, а усваивает все перечисленное) и творит на основе всего этого свое, личное, авторское кинопроизведение. Успешные примеры реализации этого способа, как видно из моих ответов на первый вопрос, – налицо. Возможность появления таких удач в будущем целиком и полностью зависит от уровня режиссеров, которые решат за это взяться. Я уже признавался, что у меня есть мечта: чтобы что-нибудь по Стругацким – все равно что – снял Алексей Балабанов. Но, по-видимому, этим двум вселенным пересечься, увы, не суждено.

Второй. Дотошное следование тексту даже в мельчайших его деталях, не чураясь подробного изображения самых кратких, но важных текстуальных решений (картинка в принципе по сути своей подробнее и навязчивее текста); не чураясь, быть может, и такого не вполне кинематографического приема, как закадровый авторский текст. То есть это – сериал. Только в его рамках можно не торопясь за всем вышеперечисленным угнаться. Надеюсь, что такие решения последуют в обозримом будущем. Тут составляющих успеха три: качественная и тщательная разработка сценария; ответственный кастинг; добротность и профессионализм режиссуры.

Сергей Волков

ВАЖНЕЙШЕЕ ИЗ ИСКУССТВ

Они не успели. Дребезжащая колымага уже вкатилась в ворота, и сытые стражники ухватились за дубовые створки, когда гонец с кожаным мешочком, полным золотых монет, показался на раскисшей от дождей дороге. Он спешил, нахлестывая пегого жеребца, но черные воротины захлопнулись, и хрипло взвыли трубы, извещая весь Арканар о прибытии в Веселую Башню очередного несчастного.

Бурд Кривые Зубы смотрел на железные крючья, разложенные на грязном столе. Крючья покрывала бурая запекшаяся гадость. Впрочем, гадость здесь была повсюду. Она сочилась по бугристому камню стен, витала в воздухе, чадила дымом факелов, плескалась в глазах угрюмых заплечников, стоящих у стены.

– Мы выдавим тебе глаза и зашьем в уши, – произнес монах жирным ртом.

Тихий голос расползся по дознавательному покою. Небритый подбородок монаха сально отблескивал, толстые пальцы шевелились, перебирая четки из кошачьих позвонков.

Нужно было думать и отвечать. Очень хорошо думать и очень быстро отвечать, но страх сдавил Бурду горло. Перед глазами так некстати возникла знакомая долина, зеленый холм с купами деревьев на склоне и темный зев пещеры Хилых Ростков.

Монах усмехнулся.

– Два мешка гороха, – скучным голосом сказал он и поднялся.

Четки сухо загремели, высокий заплечник осклабился, провел ладонью по кожаному фартуку. Бурд закрыл глаза. «Два мешка гороха – это ничего, – подумал он. – Это терпимо. Главное, что у меня будет немного времени, чтобы собраться с мыслями. Немного – пока не начнется второй мешок, и я не перестану чувствовать спину, – но будет».

Координатор Базы Симон Раух, большой человек с грустными глазами, шумно сопел и молчал. Глеб неловко переминался с ноги на ногу. Раух слыл в Институте добряком и сейчас совершенно искренне расстраивался.

– Мы упустили шанс выкупить Бурда у стражников. – Глеб вздохнул. – Проклятая распутица…

– Да, да… – Раух поднялся, повернулся спиной к экрану и оперся спиной о стойку с аппаратурой. – Проклятая распутица. Какие еще есть возможности?

– Антон далеко, на побережье. Других людей в Арканаре сейчас нет. Усыпляющий газ…

– Не пойдет, – покачал лохматой головой Раух. – Слишком очевидное вмешательство. Вы изучали личность Бурда – сколько он продержится?

– Недолго. Ночь. Может быть, две ночи. – Глеб снова вздохнул.

– Казнь будет публичной?

– Да.

Тогда еще есть шанс. Готовьте операцию. Группу возглавите лично вы.

Глеб повернулся на каблуках и с прямой спиной вышел из центрального отсека Базы.

Крысы внизу сидели и ждали, поблескивая в темноте красными глазками. Бурд сощурился. Ему показалось, что он летит над ночной землей и видит внизу огоньки родной деревни Недоедки, совсем недавно переименованной в Райские Кущи, она лежала в глубокой долине, окруженной холмами. Там, на склоне одного из них, много лет назад он нашел вход в пещеру. За столетия вода и ветер нанесли в каменную дыру клин земли, на котором проросла трава. Однако света ей не хватало, и побеги стояли бледные, как в погребе. Бурд назвал пещеру Хилыми Ростками. День за днем он убегал из покосившейся родительской хижины и со смоляным фитилем изучал темную нору. Вечерние побои отца и слезы матери казались малой бедой в сравнении с волнующим чувством обладания таким богатством, как собственная пещера. Это был новый мир, принадлежащий только ему.

В глубине обнаружился обширный грот со зловонным озерцом посредине. Зеленоватая вода побулькивала, и над ней стлался туман. Каменные стены блестели серебристыми натеками. Здесь было спокойно, и маленький Бурд чувствовал себя в безопасности.

Когда он впервые увидел на влажных стенах странные тени? Память не сохранила того дня. Зато он хорошо запомнил, как понял, что это его тени, неизвестным образом запечатленные на стенах пещеры. И был страх. И был восторг. Бурд Кривые Зубы – чародей! От этих мыслей в груди все сладко сжималось, и перед зажмуренными глазами проносились удивительные образы будущего могущества, которое он получит с помощью пещерного колдовства.

Умение держать язык за зубами и упорство помогли ему сохранить все в тайне. Со временем Бурд установил связь между яркостью пламени и четкостью тени на стене. Однажды, натаскав хвороста, он разжег на берегу озерца большой костер – и замер, пораженный. На мокром гладком камне проступила не просто тень – на Бурда испуганно глядел он сам, четырнадцатилетний подросток со всклокоченными волосами.

Под потолком камеры сухо щелкнул деревянный диск, возвращая его к реальности, и очередная горошина упала на голую спину подвешенного в станке человека. Бурд закричал. Первый мешок еще не закончился, а он уже ощущал вместо крестца огромный нарыв, отзывавшийся адской болью на каждое падение сухой горошины. Крысы внизу обрадованно запищали и устроили на гнилой соломе шумную возню.

«Если так пойдет дальше, – мысли летели темными обрывками, как гнилые листья в весеннем ручье, – очень скоро моя спина переломится, и я умру. Не будет ничего – ни вожделенного дома на улице Серебряных Стремян, ни общей постели с дочкой бондаря Биной, ни золотых монет в выдолбленной ножке тяжелого кресла. Ни-че-го…»

Колесо снова щелкнуло. Бурд сжал пальцы так, что обломанные ногти до крови впились в грязные ладони. Но ожидаемой боли не случилось. Вместо нее с ржавым грохотом распахнулась дверь. Крысы бросились по углам, и в камеру вошел уже знакомый тучный монах-дознаватель.

Маленькие глазки с живым любопытством оглядели растянутого в станке Бурда.

– Преступное упорство твое вызвало праведный гнев самого дона Рэбы, министра охраны короны его величества. – Монах зевнул. – По его распоряжению я прибыл сюда в последний раз задать тебе, Бурд Кривые Зубы, зовущийся еще Оживляющий Тени, вопрос: ты готов поделиться секретом своего мастерства? Не торопись отвечать, учти, что в случае твоего отказа…

– Я знаю, знаю!… – Бурд дернулся в оковах. – Я согласен! Но…

Монах иронично поднял маленькую бровь:

– Но у тебя есть условия, не так ли?

– Да… То есть нет, не условия… – простонал Бурд. – Просто я хочу сразу сказать – без меня машина работать не будет и тени не оживут.

Толстяк понимающе улыбнулся, и неожиданно зычным голосом монах гаркнул в темноту за дверью камеры:

– Эй, там! Снимите его!

Глеб сидел в канаве за пыльным придорожным кустом, то и дело вытирая потеющие ладони о засаленные штаны из чертовой кожи. Конечно, можно было проглотить таблетку стаба, и волнение тут же ушло бы, но ему почему-то было стыдно пользоваться препаратами из полевой аптечки.

Над городом занимался рассвет, и розовые тени медленно ползли по кольчатым черепичным крышам. Из темных провалов улиц тянуло гнилью, над высокой закопченной трубой смолокурни кружила одинокая птица. Легкий ветерок пронесся над пустырем, погнал сор и луковую шелуху, зашелестел листьями придорожных кустов – и умер, задохнувшись пылью.

В королевском дворце ударил колокол, извещающий, что его величество король Арканарский проснулись и готовы вершить государственные дела.

«Еще чуть-чуть, – сказал себе Глеб. – Полчаса. Может, минут сорок. Осужденных повезут на Королевскую площадь через пустырь. Охрана, как обычно, – взвод штурмовиков плюс десяток тюремщиков. Нас четверо, стало быть, по девять человек на брата. Вначале парализаторами, потом нейтрализуем тех, кто на телегах. Берем Бурда, к лошадям – и прочь из города. Все получится. Должно. Не может не получиться».