Юрий Максимов - Предпоследнее дознание Страница 9

Всю дорогу до дома Павел остывшим взглядом скользил по крышам высоток, проплывавшим внизу. Вот и все. Как говорится: следствие зашло в тупик. Вспыхнуло, правда, на миг подозрение, что Хотеенков попросту лжет, чтобы отомстить Сато. Но пришлось его отбросить. Не мог он лгать. Старик рассказывал даже без вопросов. Да и ответы его уже никак не способны повредить Сато… А вот ему, Кареву, еще как способны! Не найти ни одного доброго дела — это гарантированный минус в послужном списке. Наберется их три — и прощай, следственная работа. Что там небритый викинг с «Интры» говорил о потере работы? Сердце сжалось, когда Павел подумай о том, что может стать с Инной…

Нет, это невероятно! Чтобы все добрые дела сложились случайно, помимо воли человека… Но вдруг как-то некстати вспомнилось совершенное им самим «спасение полковника Сато». За которое он готов получить орден, и всю жизнь пользоваться привилегиями, и раз за разом повторять ложь об этом, строя счастье на лжи и распространяя все ту же гибельную черноту вокруг себя, что так явно нарисовалась в бреду.

«Ну и что? — зашептал чей-то голос в голове. — Ведь на самом же деле спас. Какая разница, случайно или нет? А Хотеенкова просто выбросить из головы. Отчет-то уже почти готов. Кто узнает? Кому какое дело до того, кем был этот Сато? Правды ведь в любом случае не узнаешь. Все эти отчеты, даже о Кайрондере, не условность ли? В душу ведь никто не лез. Беллетристика одна. Так не лучше ли выбрать ту версию лжи, которая не поставит под удар семью?»

«А как же настоящая истина? — мысленно ответил Карев. — И тот мир, где она яснее ясного? Ведь и меня, придет время, будут расследовать. Если не здесь, на предпоследнем дознании, то уже там, на последнем?..»

«Да будет ли оно еще? — зашипел голос. — Это все далеко. Себя не жалеешь, так хоть о жене подумай! Или твоя гордость важнее ее счастья?»

Карев опустил голову и уткнулся в ладони. Вспомнилось отчего-то — сапоги по бокам, полутемный салон, накрытый тканью труп… «Я уже как-то лгал…»

Петрович слушал молча, подперев кулаком квадратную красную морду и спокойно шаря по лицу собеседника взглядом узких серых глаз.

— Ну вот что, Павел, — заговорил он, терпеливо дослушав до конца. — О геройстве твоем позже поговорим. Твоя профессиональная несостоятельность меня заботит больше. Ты отчет принес? Хотя бы черновик?

Дрожащей левой рукой Карев протянул широкое металлическое кольцо. Петрович принял, зачем-то посмотрел на свет.

— Здесь все?

— Все, что видел и слышал.

Петрович поднял кольцо к голове и прикрепил за ухом. Несколько минут невидяще смотрел перед собой. Кареву, по ту сторону стола, оставалось лишь нервно дергать левый ус, пригибать подбородок вправо и вниз, приподнимать брови и отчаянно бороться с мыслью бросить все, вскочить и уйти.

Наконец короткие толстые пальцы отлепили кольцо и швырнули на стол. Взгляд начальника приобрел осмысленность, стал насмешливым.

— Ах, дурак ты, Павлик, дурак! Всему-то вас, молодежь, учить надо! — Петрович довольно откинулся в кресле. — Что Халл, что ты… Сато твой, оказывается, без ума от картин Савушкина был, верно? И все их таки собрал? Только одну, уже оплаченную, еще не успели подвезти?

— Да… — осмелился проговорить напряженный Карев.

— А оплатили ее еще при Хотеенкове, которого выгнали пятнадцать лет назад! Какой же это фанатичный коллекционер будет ждать пятнадцать лет, пока привезут уже оплаченную и столь вожделенную картину?

Павел молчал, глупо хлопая глазами и уставившись на начальника.

— Ох-хо-хо! Все приходится делать самому! — выдвинув компьютер, Петрович навис над ним, бегая пальцами по сенсорным клавишам. — Та-а-ак, у кого он купил эту мазню?

Карев замер, навострившись. Внутри зашевелилась смутная догадка.

— Некий Александр Якимов, — провозгласил начальник, читая с экрана. — Работает таксистом. Интересно, откуда у таксиста деньги на такую картину? Ого, раньше был обеспеченным человеком. На покупку «Руки» Савушкина истратился до гроша. Еще один фанатик! Только, в отличие от Сато, нищий. Смотрим дальше. Живет в двухкомнатной халупе. Там же прописана Марфа Черниловская, его теща. А вот это уже интересно: госпожа Черниловская перенесла дорогостоящую операцию аккурат через неделю после того, как Якимов продал картину Сато. Любопытно: твой сухарь отвалил двадцать тысяч, а картина так и осталась у таксиста.

Память вдруг всколыхнула лица, образы… «Единственное окно в душу… и через это окно — увидеть того таксиста в момент, когда он от своей картины отказывается… ради тещи… вот она, тайна исповеди… пятнадцать лет…»

— Я знаю, — улыбнулся Павел. — Я знаю, почему он так сделал. Я видел этого таксиста…

— А теперь скажи мне: конечно, Мартин Сато — мерзавец, как и все мы, но разве это не дело, которое ты искал и должен был найти? Когда человек отказывается от своей выгоды и своей страсти ради другого — разве это не подвиг? Ну что, дальше тебе разжевывать или сам разберешься?

— Спасибо, Викентий Петрович! — Карев едва не захлебывался от радости. — Дальше я сам! Спасибо! Вы — гений!

— А вот это ты брось! Переговори с таксистом и завтра подашь нормальный отчет, А орден Мужества ты все же получишь. И не спорь. Для того, чтобы признаться в собственном бессилии и отказаться от незаслуженного, но лакомого куска, тоже нужно мужество. И немалое. К тому же… — Петрович заговорщицки улыбнулся, перегибаясь через стол, — если окажется, что ты не герой, придется инициировать «черную» комиссию, которая будет разбирать вопрос ответственности того, кто послал тебя на Тират. А зачем нам это надо?