Павел Молитвин - Лики контакта Страница 9

— Я понимаю ваше нетерпение. — Вениамин Петрович одарил меня неодобрительным взглядом, однако стопку мою все же наполнил. — Но перед тем, как перейти к делам нынешним, позвольте напомнить вам еще один миф, автором которого являются индейцы хопи — дальние родственники ацтеков, о которых вы писали в вашей статье. «Первый мир, — полагали они, — был уничтожен за человеческие проступки всепоглощающим огнем, который пришел сверху и снизу. Второй мир кончился, когда земной шар свернул со своей оси и все покрылось льдом. Третий мир закончился вселенским потопом. Нынешний мир — четвертый. Его судьба будет зависеть от того, будут ли его обитатели вести себя в соответствии с планами Создателя».

— Пятый, седьмой, девятый, четвертый мир — не слишком ли велик разброс? А планы Создателя — это вообще запредел… — сказал я, вытаскивая пачку сигарет и вопросительно поглядывая на Вениамина Петровича.

— Кури, — разрешил Берестов, — пей! Но дело разумей. Допустим, древние, возводя пирамиды, хотели нас о чем-то предупредить.

— Допустим, — согласился я под его требовательным взглядом.

— Допустим, инопланетные пирамиды тоже появились на нашей Земле, чтобы о чем-то нам намекнуть. Не слишком тонко, ну да ведь мы намеков не понимаем. Верно?

— Я лично понимаю! — запротестовал я.

— За тебя, разумного! — провозгласил профессор и, осушив стопку, потянулся за хлебом. — Так вот, не приходило ли тебе в голову, что черные пирамиды присланы к нам, чтобы мы, глядя на них, задумались: кто мы, зачем, для чего?

— Прилетели заботливые дяди… — начал я не без сарказма в голосе.

— Вот именно. Прилетели заботливые дяди. Только вот, может статься, заботятся они не о нас, а о нашей, например, галактике. И видят — пользы мы ей не принесем, а угробить со временем можем. Тут бы разумному человеку и вспомнить, что о появлении этих дядь нас предыдущая цивилизация предупреждала. И мифы соответствующие придумывала, которые через века дошли. И пирамиды строила…

— Не нравится мне что-то ход ваших мыслей! — сказал я, втыкая сигарету в подставленное мне профессором блюдце. Не вижу я связи между древними пирамидами и этими, черными!

— Ну, это, милый, твои проблемы. А я вижу. И готов допустить, что такие вот черные пирамиды уже появлялись перед потопом. И кто-то, глядя на них, подумал: э-э-э, ребята, что-то мы не то делаем! И построил ковчег. А потом, когда погубившие прежний мир воды ушли, завещал правнукам: постройте, парни, пирамиды. И пусть они содержат информацию о том, что кто плохо жил, тот плохо кончит.

— Очень вольное допущение!

— Ничуть. И я вовсе не утверждаю, что пирамиды эти погубили прежнюю цивилизацию. Скорее всего они появились, дабы предупредить ее, что она идет не тем путем и закат ее близок. Что она вот-вот уничтожит дом, в котором живет. Вы не задумывались о том, что, может статься, внутри этих пирамид ничего и никого нет? Что это просто макеты с двигателями? Потому-то двери и не открываются и никогда не откроются?

— Но почему бы не предупредить об этом более простым способом? Для этого достаточно послать одну маленькую летающую тарелочку, которая оповестит землян по всем каналам связи о грядущей катастрофе, — сказал я, полагая, что профессор умничает и смотрит на мир слишком мрачно. В словах его был резон, я чувствовал это, но не хотел признать. Да и кто бы без возражений согласился с его доводами?

— Предупредить можно, но как тогда быть со свободой воли? Предупредить открыто — значит, вмешаться в развитие человечества, навязать ему свою мудрость, свою волю, свое решение проблемы. То есть сделать как раз то, чего создатели черных пирамид, по понятным причинам, делать не хотят. Ведь сказав «А», придется говорить все буквы алфавита. — Видя, что я его не понимаю, профессор досадливо поморщился и пояснил: — Нельзя просто поделиться какими-то знаниями, отдельными открытиями в тех или иных областях науки, не рискуя при этом навредить. Передача знаний неизбежно превратится во внедрение культуры и навязывание своего образа жизни и своих ценностей представителями более развитой цивилизации. Привить на дичок ветку культурного растения — значит изменить его природу. При условии, что эти культуры находятся примерно на одном уровне, они обе обогатятся, но при этом неизбежно частичное, а со временем и полное их слияние…

— Что же в том плохого?

— Плохого, может быть, и нет, но и хорошего, если вдуматься, немного, поскольку унификация ведет в конечном счете к вырождению. Если же одна из цивилизаций явно доминирует, то она просто поглотит другую. Количественно она вырастет на сколько-то тысяч, миллионов иди миллиардов особей, в то время как самобытная, но отсталая цивилизация прекратит свое существование. Я говорю о вариантах, при которых события развиваются мирно. Обмен культурными ценностями невозможен между древними римлянами, например, и цивилизацией, строящей подводные лодки и самолеты. Верно?

— Пожалуй, в этом есть смысл, — не мог не признать я.

— Прекрасная мечта Ивана Антоновича Ефремова о Великом Кольце подразумевает близкий уровень развития цивилизаций. В противном случае никакого Братства Разумов не получится. В культуртрегеров превратимся либо мы, либо более развитая цивилизация. А если она не желает играть эту роль, ей остается только прислать нам в качестве предостережения черные пирамиды.

— Нечто вроде стивенсоновской «черной метки»?

— Нет, последняя попытка помочь людям образумиться, одуматься. Помочь наконец почувствовать себя жителями планеты, а не страны, города, улицы, дома, квартиры. Но это скорее всего невозможно, и гибель человечества неизбежна.

— Это почему же? — недружелюбно спросил я.

— Причин можно назвать множество, но по-настоящему существенны две: человек не осознал себя человеком, жителем планеты Земля, а народы не осознали себя частью человечества.

— Эк вас занесло! А нельзя ли поконкретнее, не в масштабе всего человечества?

— Можно. Тогда вместо леса мы будем видеть отдельно стоящие деревья и вряд ли что-нибудь сумеем сказать о природе лесного массива.

— Говорят, по капле умный человек может представить структуру и проблемы океана.

— Так говорят любители сокращенной философии и кабинетные ученые, которым удобнее изучать каплю океанской воды в пробирке, чем спускаться в батискафе на океанское дно.

— И все же…

— Ну хорошо, извольте, — профессор ничуть не удивился, когда я вытащил из кейса диктофон и сменил кассету. — Человечество убивает себя различными способами, и какой-нибудь, а вероятнее всего совокупность их, доконает его в самом недалеком будущем…

— Вы не относитесь к оптимистам!

— А не доводилось вам слышать, что пессимист — это хорошо информированный оптимист? — пошутил профессор. — Начнем, однако, с очевидного. По прогнозам ученых, парниковый эффект растопит арктические льды, и Мировой океан, поднявшись на 50–60 метров относительно нынешнего уровня, загонит уцелевших людей на вершины гор. Где они вымрут, либо одичают. По самым оптимистичным прогнозам глобальное потепление климата уже к 2025 году приведет к повышению уровня морей на полметра. К 2100 году он повысится на 2 метра — если предположить, что промышленность будет расти нынешними темпами, а не по экспоненте. Добавим к этому ухудшение генофонда человечества, которое, лишившись такого мощного стимула, как естественный отбор, старательно репродуцирует все свои немощи и болезни…

— Позвольте, но об этом писал еще Мальтус! Вы что же, призываете к войнам и революциям? Сетуете на отсутствие эпидемий, периодически выкашивавших в Средние века по четверти населения Европы? — возмутился я, демонстративно переворачивая свою стопку — самогонка профессора была не только отменной на вкус, но и чертовски крепкой.

— Я ни к чему никого не призываю. Ежели помните, это вы позвонили мне и попросили дать вам интервью, а не наоборот. — Профессор чуть передвинул стул, чтобы лучше видеть пирамиду, остававшуюся черной, несмотря на заливавшие ее солнечные лучи. — Я лишь анализирую факты. Задумывались ли вы над тем, что раньше, когда в семьях рождалось от 6 до12 детей, в живых оставались самые здоровые и крепкие и они-то передавали лучшие гены своим потомкам? Кто поручится, что единственный ребенок, который рождается ныне в семье горожанина, наследует лучшие, а не худшие гены своих родителей? Никто, и правильно сделает. Вероятность этого невелика и, если вы интересуетесь статистикой, то должны знать, что число даунов и прочих неполноценных детей растет год от года.

— Что же вы предлагаете? — спросил я, припоминая постоянные жалобы СМИ на то, что процент здоровых детей в школах постоянно уменьшается. О том же, кстати, говорят и данные медицинских комиссий при военкоматах.