Георгий Садовников - Колобок по имени Фаянсов Страница 9

Надев свой единственный выходной костюм, Фаянсов взял балалайку за тонкую длинную шею, открыл дверь и едва не ударил по лбу Скопцова.

— Я к тебе. Три рубля отдам в зарплату. Потерпи. Зато сейчас дарю гениальную мысль. За так, — расщедрился Валька и теперь уже сам затолкал Фаянсова назад, в квартиру, и вошёл следом за ним.

— Мне на службу, — запротестовал Фаянсов, несколько растерявшись от такого напора.

— Какая там служба! Дом весь на бровях! Ты никому не дал спать. Требуют крови! — предупредил Валька, глядя куда-то вбок.

И заволновавшийся было Пётр Николаевич понял, что сосед лжёт. У Вальки ещё в первом классе обнаружилось необычное свойство: когда он врал, с его глазами что-то происходило, они становились косыми, зрачки съезжались к носу.

— Но я придумал, как тебя спасти. Сосед я тебе иль не сосед? — И Валька заговорщицки подмигнул. — Шьём это дело змее Ивановой! Скажем так: напилась и прочие шуры-муры и устроила грандиозный бордель. Одна с тремя мужиками. С базара торгаши. Ну как? Годится?

— Спасибо. Но за свои поступки я отвечу сам, — твёрдо отказался Фаянсов.

— Ну смотри. Было бы предложено. И на хрен тебе балалайка, — сказал он, не зная, чем уесть Фаянсова, а потому вовсе скис и, зевая, поплёлся к себе.

Выйдя на улицу, Пётр Николаевич было повернул обратно в подъезд, да опоздал с этим манёвром, вдова Иванова успела удержать его за рукав.

— Слыхали? — спросила она, чему-то радуясь. — Скопцов всю ночь распевал пьяные песни. Глаз не могла сомкнуть. И вы тому свидетель. Теперь, будьте любезны, не отирайтесь.

— Пел не Скопцов, пел я. И не пьяные песни, а свою балладу, — и Фаянсов продемонстрировал музыкальный инструмент. — Так что виновный перед вами. Можете казнить. Но, думаю, вы меня охотно простите, когда послушаете в моём же, разумеется, эксклюзивном исполнении.

Ошеломив соседку, Фаянсов воспользовался этим и улизнул.

В проходной в этот день дежурил добрый пожилой вахтёр. Он не стал придираться, требовать документы, только спросил:

— Ваша фамилия Фаянсов?

— Фаянсов. А что? — насторожился Пётр Николаевич, всех, кто проверяет бумаги, он считал потенциально опасными людьми. И добровольно вытащил пропуск.

— Не надо. Я борюсь со склерозом, тренирую память. И, как видите, запомнил, — удовлетворённо ответил вахтёр. — Так вот, товарищ Фаянсов, не сочтите за труд, передайте режиссёру Карасёву, мол, тут к нему пришли.

Лишь теперь Фаянсов заметил сидевшего у стены мужчину. Его асимметричное лицо с кривым ухмыляющимся ртом казалось знакомым. Где-то он видел этого человека и, может, совсем недавно. Но где?

— Здрасте, — видно, с несмываемой усмешкой приветствовал его знакомый незнакомец. — Фаянсов-то, оказывается, вы сами? Те-те-те! Тогда с благополучным воскресением!

— Сегодня вторник, — поправил вахтёр.

— Для кого вторник, а для нас воскресение, — загадочно возразил асимметричный и, привстав, раскинул по стене руки, изобразил распятого Христа.

Фаянсов вспомнил вчерашний обед и свою неудачную попытку распустить слух.

— Почему, интересно, у вас воскресенье, когда у всех, как положено, вторник? — нахмурился вахтёр.

— Потому что у нас по старому стилю. Да ты, дядя, не подумай чего такого. Мы ради смеха, весёлые люди. Верно? — обратился асимметричный к Фаянсову за поддержкой.

— Я пошутил. Неудачно, — смущённо подтвердил Фаянсов.

— Раз неудачно, тогда забыли. А ты, Фаянсов, будь другом, шепни Карасёву: дескать, принесли шнур, какой он просил. — И асимметричный показал из кармана хвост белого шнура.

Теперь и сам, посмеиваясь над этой забавной встречей, Фаянсов прошёл в студийный корпус и тут же увидел идущего через вестибюль Карасёва.

— Реквизит? Для кого? — спросил режиссёр, бросив пристальный взгляд на балалайку.

— Для молодёжного шоу, — как-то вдруг солгал Фаянсов.

Не то чтобы застеснялся в последний момент — чего уж теперь стесняться, если сам бросил вызов судьбе. Но от Карасёва исходила ещё не совсем ясная опасность, он не был тем первым человеком, кому хотелось бы открыться в своём новом амплуа. Он был для этого случая человеком последним.

Фаянсов передал Карасёву весть из проходной. Режиссёр как бы в благодарность попросил взаймы сто рублей.

— Придётся отдать этому жулику за его паршивый товар, — сказал он, пряча деньги в карман. — Но если бы вы знали, зачем мне шнур, не дали бы и копейки. Но вы в неведении, и я получил всю сотню. Долг свой получите из моего наследства. Если что оставлю. Ладно, не пугайтесь, в зарплату верну. — Он сатанински подмигнул и отправился в проходную.

«Ну и баламут», — подумал Фаянсов. Впрочем, ему собственных дел хватало по горло.

«С чего начать? Вернее, с кого?» — спросил он себя и, просеяв имена тех, с кем его сводила работа, нашёл, что проще ему будет с Эвридикой. Добрая, компанейская душа.

Она нашлась в монтажной, прокручивала через крошечный экран куски старой киноплёнки. Ей помогала совсем ещё юная ученица монтажёра, тихая беленькая девушка, не попавшая после школы в кинематографический институт.

При виде Эвридики Фаянсов вспомнил нынешний нелепый сон и смущённо заалел, хотя и был ни при чём, не он заказывал это ночное видение, оно явилось само. Но, к счастью, Эвридика не ведала о тех фокусах, которые ей пришлось демонстрировать в чужом, к тому же мужском, сне.

— Нашёл? — спросила Эвридика, не отрываясь от экрана.

— Что? — не понял Фаянсов.

— Выйди! — приказала беленькой Эвридика.

— Пусть остаётся, я ничего не скрываю, — сказал Пётр Николаевич. — И даже лучше, если будет больше народа. Что я должен найти?

— Ну… Женщину, — вполголоса и косясь на стоявшую рядом помощницу напомнила Эвридика.

— Я и не искал. Зачем? — беззаботно признался Фаянсов. — Я пришёл, чтобы спеть тебе свою новую, а если честно, первую балладу.

И спохватился, сообразив, что выразился не совсем удачно, более того, рискованно. Но уже было поздно. Эвридика в мгновение проделала массу операций: сначала бросила своей помощнице торжествующий взгляд, каким одаривают соперниц, потом лукаво стрельнула глазами в его сторону, подровняла мизинцем помаду в углах губ, свела на куртке «молнию» у горла, пряча огромный бюст. Развернулась на крутящемся табурете к нему лицом и только после этого произнесла:

— Фаянсов, я знала, что ты не так-то прост! Начинай свою серенаду, менестрель!

— Это не серенада. Я пришёл спеть балладу о колобке.

Эвридика вернула себя вместе с табуретом в прежнюю позицию и взяла с монтажного стола кусок киноплёнки.

— Тогда ты ошибся адресом, — сказала она, стараясь не смотреть на беленькую. — Я не музыкальный редактор. К нему и обращайся. А мне некогда. Шеф требует осень. Унылый пейзаж, после дождя, — пояснила она, будто навсегда потеряв к его творчеству всякий интерес.

Фаянсова это задело, но тут же он понял, что, в сущности, она права. К чему ходить вокруг да около, если есть кратчайший путь к славе — дорога на телевизионный экран. Стоит только подняться на второй этаж и…

— Хочешь, я позвоню Лосеву? — смягчившись, предложила Эвридика.

— Я сам! — самолюбиво отверг Фаянсов и, чувствуя то же самое, что испытывает идущий в атаку танк, сейчас же устремился в редакцию музыкальных передач.

С Лосевым, музыкальным редактором, впрочем, как и с другими редакторами, он общих дел не имел, «здрасте-здрасте» — вот и всё знакомство. Оставалось судить по студийной молве, а та утверждала, будто у этого музыкального редактора абсолютный слух. С виду же Лосев был толст, кудряв, прямо-таки плакатный гармонист, и очень шумен. Когда Фаянсов вошёл в его комнату, редактор лицедействовал, с необычайной для его телес живостью показывал закулисный быт местной оперетты. Перед ним на старом диване, точно в партере, расселись зрители — увядающая красотка — диктор Зина и молодой рыжий корреспондент Федя из последних известий, — и покатывались от смеха.

«Вот и первая аудитория. Вот и прекрасно!» — удовлетворённо отметил Фаянсов и терпеливо опустился на стул, подвернувшийся тут же у входа, инструмент положил на колени.

Лосев досказывал свои байки, заинтригованно косясь на балалайку, а закончив, осведомился:

— А это зачем? Я не просил.

— Я играю сам. И пою, — просто ответил Фаянсов.

— Частушки?

— Современные авторские песни, — так же скромно пояснил Фаянсов.

— Под балалайку? — Редактор весело переглянулся с теми двумя.

— Под балалайку, конечно, трудно, — согласился Фаянсов — Но я вроде бы приспособился… Да я сейчас вам спою. Балладу! — В доказательство он закинул ногу за ногу, взял наизготовку инструмент, осталось только, как говорится, ударить но струнам.

Лосев и те двое оторопели, видно, им дружно припомнились ходившие о нём россказни, ну, будто бы у него с психикой «не того».