Кристофер Прист - Архипелаг Грез (сборник) Страница 9

Мойлита написала рассказ исключительно для него. Она не раскрывала подробностей о главном герое, отметив лишь то, что он поэт. Как странно! Он ни разу не упомянул при ней о своих литературных амбициях, о кипах безвестных стихов, что валялись в столе его комнаты, и о бесчисленном множестве черновиков, которые так и остались неоконченными набросками. Каким образом она сумела об этом узнать? Как догадалась?

Мойлита раскрыла ему суть романа, вероятно, поняв, что его жизнь тесно связана с книгой. Предполагала ли она, что то же самое случится с рассказом?

Дик терялся в догадках. Воинская муштра давным-давно выбила из него то, что когда-то с натяжкой можно было бы назвать «поэтом». Изнурительные недели лагерной жизни возымели свой эффект, к тому же нелегко было выкинуть из головы неудачу со стихами, которые он попытался сочинить, приехав на границу. Между задумчивым нелюдимым мальчиком и нынешним Диком начала расти стена в тот момент, когда он, вопреки здравому смыслу, записался на фронт добровольцем.

Драгоценная книга обнаружилась в комнате в целости и сохранности. Он уже не надеялся ее найти; как видно, начальству было невдомек, сколь безвозвратна была бы эта потеря. Когда настал новый день и никто не пришел его проведать, Дик уселся по-турецки на пол, привалившись спиной к двери, и принялся читать. Читал много и жадно, избрав тот фрагмент, что казался ему наиболее интересным, пять глав развязки.

Там говорилось о том, как Орфе удалось, наконец, разорвать порочный круг, в который его уговорами затащил Эмерден с другими второстепенными персонажами, и с чистым сердцем устремиться на поиски Хильды. Он перемещался по экзотическому Архипелагу с острова на остров, но это стало путешествием и в поисках самого себя. И, как водится, чем глубже герой разбирался в себе и в событиях, предшествующих побегу, тем сильнее отдалялась от него Хильда.

Теперь, когда Мойлита объяснила свой замысел, Дик внезапно увидел ту самую фигуральную стену, идея которой проходила сквозь роман, и снова упрекнул себя в отсутствии проницательности. Орфе путешествовал меж островов, преодолевая преграды и следуя за неведомой чередой подсказок, что оставила после себя сбежавшая Хильда. Эпитеты, диалоги и образы, к которым прибегла писательница, свидетельствовали о том, что героиня спряталась за стену, которую возвел сам Орфе. И даже место финальной встречи – там, где закончились поиски, остров Прахо, на наречии аборигенов означал «огороженный остров». Все вписывалось в задумку.

По иронии судьбы книжная стена, что принесла так много страданий героям романа, в этот раз создала резонанс, который заставил Дика прослезиться. Словно бы его прежнее «я», тот, кем был он годом раньше, протянуло из небытия руку и тронуло его за плечо, напоминая, как жил он, как мыслил, что чувствовал.

А за спиной, в унылом казарменном коридоре кто-то шагал взад-вперед, грохоча тяжелыми казенными сапогами.

Чтение книги немного успокоило Дика, и вскоре вновь пришли мысли о потерянном навсегда рассказе. Мойлита стремилась донести до него совершенно конкретную мысль. Достаточно ли у него информации, чтобы строить догадки?

Утверждение – отрицание, две противоположности. Что за стена между ними пролегает?

Орфе не смог преодолеть преграду, когда представился случай, а потом стало слишком поздно. Солдат из рассказа преодолел свою стену и стал поэтом. В начале романа герой видится нам романтичным скитальцем, неумехой и сибаритом, но в результате жизненных испытаний становится странствующим аскетом, одержимым собственной целью и моральными принципами. А что же в рассказе?

Дик много думал над этим и наконец стал пусть не полностью понимать, но чувствовать, что же хотела ему сказать Мойлита Кейн.

На гряде, где пролегает граница, нет худшего наказания, чем патрулировать мерзлое высокогорье. Вот и Дик вскорости был восстановлен в правах и отправлен в дозор, чему нисколько не удивился. Рыжеволосого капрала он больше не видел, а о минувших событиях никто ему так ни разу и не напомнил. К полудню следующего дня он уже мерил шагами отведенный участок близ стены, откуда простирался вид на страну, которую он будто бы защищал. Стояла немилосердная стужа, и временами приходилось снимать и чистить от инея выпуклые очки. Щурясь на ярком свету, Дик соскребал ногтем корочку льда с темных солнцезащитных стекол. Время от времени приходилось передергивать затвор, чтобы тот не примерз.

С утра, поднимаясь на высокогорье, он оглянулся и увидел с высоты городок и заброшенную лесопилку с потушенными фонарями. Вокруг раскинулась снежная целина – здесь никто не ходил, и тропы с подогревом уже не было – ее или выключили, или куда-то перенесли.

За время вынужденного пребывания Дика в казарме вдоль границы проложили дополнительные укрепления. У сторожевых вышек поставили прожекторы, а на склонах до самой стены протянули электрокабель, намотанный на гигантские бобины. Сюда же приволокли огромные выпуклые цистерны, и те наполовину утопали в снегу. Хитроумные переплетения шлангов и сопел тянулись до самых парапетов. Несмотря на расставленные повсюду плакаты, извещающие о том, что доступ к оборудованию разрешен лишь квалифицированному персоналу, Дик умудрился уже пару раз споткнуться, зацепившись носком сапога о громоздкие трубы, и лишь со временем научился смотреть себе под ноги.

В сумерках ему разрешили ненадолго покинуть пост и хлебнуть горячего. Он поел в сторожке перченого супа и с наступлением темноты вернулся в свой сектор, где в оцепенелом отчаянии принялся расхаживать взад и вперед, считая минуты до окончания дозора.

Ночные патрули считались особо паскудным делом, поскольку приходилось, как правило, сражаться один на один с враждебным содружеством мрака, мороза и целой когортой необъяснимых и жутких шумов. Неподалеку от стены, в теплых казармах дежурили солдаты подкрепления, но в непредвиденных обстоятельствах именно патрулю выпадало принять на себя первый удар.

Отчего-то в ту ночь не горели прожекторы на вражеской стороне. Стояла кромешная тьма, и смутной громадой высился впереди темный силуэт ограждения. Различалась лишь полоса пешей проталины на фоне белого снега да зловещие, наполовину утопленные в сугробах цистерны.

Каждый раз, проходя мимо сторожевого поста, Дик убеждался, что текущий уровень опасности остается низким и никаких следов вражеской активности не наблюдается.

Как же часто в последние дни он задумывался, где теперь враг, что он делает, каковы его помыслы! Может быть, там, на другой стороне парапета, так же, как он, дрожит от холода паренек, топая взад и вперед, отмеряя шагами пространство и думая лишь об окончании вахты.

Здесь, у стены, где сходились границы двух стран, где сталкивались политические и экономические разногласия, Дик сильнее всего ощущал незримую близость врага. И если внезапно начнется вторжение, завяжется перестрелка, то лично ему придется принять бой и, может быть, пасть. А с другой стороны, граница незримо привязывала его к врагу: солдат по ту сторону подчиняется таким же приказам и сносит схожие тяготы службы. И так же, как он, свято верит, что защищает родную страну с ее строем, чуждым ему настолько же, насколько чужды были Дику бюргеры с их поборами и запретами.

Дик передернул затвор, ветер стих, и в наступившем покое кто-то другой, по ту сторону, повторил его действие. В патруле часто слышишь подобное. Этот звук будоражит и вместе с тем приносит странное умиротворение.

В кармане лежала любимая книга, которую, в нарушение всех инструкций, он взял с собой в дозор. Сам факт, что Дика вновь поставили на дежурство, не означал, что с него сняты все обвинения, а потому он боялся обыска в казарме. В любом случае, после последних событий держать при себе ее роман было тем немногим, что он мог еще сделать во имя Мойлиты. Он ничего не знал о том, что произошло с ней, но был почти уверен, что ничего хорошего. Она говорила посредством символов, Дик был готов превратить символы в действия.

Наконец-то Дик понял, чего от него добивалась Мойлита, и знал, что на практике это неосуществимо.

Он поднял взгляд на огромную стену над собой. Она была сумрачной, совсем не символичной и почти наверняка неприступной. На его стороне границы было много ловушек; скорее всего, их было полно и по ту. Здесь были противопехотные мины, и там они тоже были. Минные поля, растяжки и колючая проволока под напряжением… Стоит только руке показаться над стеной, и тебя накроет шквалом огня из пулеметов с радарным наведением. За те неполные пару лет, что идет война, он слышал бесчисленное множество рассказов о гранатометных дуэлях, случившихся из-за такой малости, как шорох упавшего со стены снежного пласта.

Дик шагал и шагал, вспоминая о Мойлите, порой с оттенком раздражения. Ситуация повторялась. Одно дело – придумывать образы в литературе, другое – ходить вдоль стены на пронизывающем ветру, снося тяготы суровой службы. В «Отрицании» Мойлиты человек мог переменить свою судьбу, подняться на непреодолимую стену и стать поэтом. Дик тоже хотел бы иной судьбы для себя, однако это желание не включало в себя суицидальный прыжок в неизвестность. Так что он тоже способен на свое отрицание.