Бесконечность в кубе - Николай Александрович Игнатов Страница 9

Злость постепенно вся вышла, мне стало тошно вновь, и я пустился в привычные пустые свои размышления.

А правильно всё, социальные сети сегодня – это и вправду нужнейшая вещь, и дело здесь даже не в сходстве со словом «нужник». Люди боятся. Всегда. Вся их жизнь – сплошь фобии. Кто-то боится явно, кто-то подсознательно, отрицая при этом свой страх. Я вот, среди прочего, до жути боюсь тара… фу! мне даже слово это противно писать. Хотя, не столько я их боюсь, тара…канов этих, сколько они вызывают у меня невыносимое отвращение. Тьфу, блин!

А самое страшное, то, от чего людям становится просто невероятно жутко, до оцепенения, это – одиночество. Как же оставить своё эго без сюсюканья?! Как можно хоть на мгновение прекратить фрикции с его нежными щупальцами?! Людям необходимо постоянно напоминать себе о своём существовании, им нужно всегда выхватывать из окружающего мира паттерны и сравнивать со своими клише, брызгая слюной радости на подошедшие под трафарет и бросая говно в те, что не вышли формой. Человекам всегда надобно возбуждать вибрации невидимого эфира вокруг себя, исторгая свои комменты, выкладывая фотки и прочий вздор, чтобы обозначаться в безмолвии равнодушного мира; чтобы постоянно напоминать себе (в первую очередь именно себе), что вот он Я! вон там, где расходятся круги на дерьме, это Я в самом их центре; это от МОЕГО метеоризма они возникли.

Стоит им остановиться, стоит остаться в одиночестве, со всем своим внутренним фильмом ужасов, они тут же начнут сходить с ума от депрессии. Стоит им только задуматься о себе, как о самостоятельном феномене, волны мрака и непроглядной тьмы захлестнут их немощное, хоть и злобное внутреннее дитя.

Они не понимают, откуда взялись, зачем и для чего. Им неведомо кто они и куда движет их судьба. И эти вопросы, пусть они и не заданы, ввергают их в сумрак прострации и диссонансов. Но они точно знают одно – всех их ждёт смерть; все до единого они сгинут и их окоченелые трупы сгниют в земле (это ещё при хорошем раскладе). И вот осознание этого факта их просто добивает. Да, оттого вся эта зомби-парадигма социальных сетей так укоренилась в ожиревших сознаниях человеков! Сбившись в толпу, под общее блеяние, не так страшно ждать смерти…

Разливая эту желчь по колбам своей внутренней алхимии, я вдруг, сам того не заметив, провалился в забытье. Не знаю как я выглядел в тот момент со стороны, наверное, было похоже, что я задремал, однако я не дремал уж точно. Слева в стене напротив, метрах в трёх от меня, чуть правее двери в кабинет окулиста, возникло чёрное пятно.

Я сразу понял, что оно там было очень давно, можно сказать – всегда, а все объекты материального мира – обшарпанная стенка поликлиники, асфальт, город, дороги, базальтовая порода, земная кора, вся планета и вообще вселенная, просто выросли вокруг этого вечного пятна. Присмотревшись, я убедился, что это даже вовсе и не пятно, а медленно разраставшийся чёрной кляксой, проём. Именно проём. Куда бы он вёл?! Не сводя с него взгляда, я привстал со скамейки.

От тусклого полумрака коридора по-прежнему веяло готическим духом, но теперь всё казалось мне несущественным, эфемерным, на фоне этого мистического проёма; и сами люди в очереди стали подобны прозрачным теням, уныло звенящим сенсорными экранами своих цепей.

Когда я подошёл к проёму, он уже успел сильно разрастись, и из него слышны были невнятные голоса и звуки. Краем глаза я заметил, что кряхтевшая бабка уже уселась на нагретое мной место и всем видом праздновала победу. Проём вдруг сильно потянул меня к себе, и я провалился в него…

Трудно описать, что я почувствовал, что пережил в это мгновение. Постараюсь, как смогу. И к слову сказать, не буду вдаваться в подробности моей тогдашней «лекарственной диеты», дабы не вызывать лишних сомнений, скажу лишь, что передозировки не было точно, поэтому произошедшее нельзя просто вписать в рамки наркотического трипа даже с малой вероятностью.

Все, кто были рядом со мной в коридоре поликлиники, как это ни странно, вовсе не заметили, что я нырнул в стенку. Я понял это не сразу, чуть позже, и меня это взбесило! Ну ладно эти зомби, все в своих телефонах, но две бабки-то, неужели тупо ничего не видели?! Думается мне так: та, что слева была в больших очках, и просто ничего не увидела по слабости зрения, а вот кряхтунья, что нависала справа… Ведьма! Всё видела, да виду не подала, а только злобно улыбнулась. Впрочем, как потом выяснилось, это всё мне только показалось.

Стоило проёму засосать меня, а его тёплой и густой тьме окутать моё криво парящее в пустоте тело, я сразу пережил колоссальный опыт постижения. Я постиг всё и вся. Мгновенно. И мгновенно всё это забыл. Только легкий налёт вечной мудрости сединой остался на памяти. Мамин голос был теперь слышен громче. Теперь, когда я понял, что именно он меня и звал в этот проём, мне стало ясно – её голос и создаёт всю эту томительную и нежную тьму, в которой я сейчас парил. Будь я проклят, что не запомнил, как именно звучит её голос! Хотя мне было уже лет десять, когда она умерла, все равно не могу высечь из памяти искры её ласковых слов (да пусть бы и ругани!), хоть расшибись!

Но здесь, в этой черноте, он звучал отчетливо и был точно таким, каким я слышал его в детстве. Только вот слов я никак не мог разобрать, как если б мама пела медленную и нудную песню на иностранном языке.

Чернота тащила меня к середине. Это было очевидно для меня, хотя я и не понимал – почему именно туда и какая здесь вообще может быть середина? Стоило только мне подумать об этом, чернота вдруг исчезла. Будто кто-то провёл рукой по мутному от грязи стеклу перед моим лицом, и я увидел тусклую залу, похожую на мою комнату, только почему-то очень старую.

Мамин голос затих. В самой середине комнаты сидел кто-то на моём табурете перед огромным трюмо и глядел в пыльное зеркало. Как бы абсурдно это ни звучало, но в сидящем я узнал себя. Странно и жутковато смотреть вот так на себя со стороны, хотя и обстоятельства были сами по себе жуткие и странные.

Тот я, что