Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег Страница 12

— Последнее говорит о выздоровлении? — спросила Мария Александровна.

— Не обязательно, Ваше Величество. Скорее, о попытке скрыть болезнь. Он считает себя пришельцем из будущего и очень сомневается в том, что он сын своего отца. И при этом иногда говорит очень рискованные вещи. Не обращайте внимание, это болезнь.

— Например, Иван Михайлович?

— Кто-то ему дал читать «Уложение о наказаниях» покойного императора Николая Павловича. Великий князь сначала сказал, что это «юридический шедевр» и все последующие российские кодексы будут с него списаны, а потом, что он бы выкинул оттуда главу о преступлениях против веры, потому что должна быть свобода вероисповедания. И значительно переделал главу о государственных преступлениях, потому что там, в основном, «словоблудие», а должна быть свобода слова.

— Странный выбор чтения для тринадцатилетнего мальчика, — заметил Енохин.

— Здесь я не согласен с Иваном Васильевичем, — сказал Балинский. — В рамках его безумия совершенно логичный. Если он правовед из 21-го века, для него довольно естественно интересоваться варварскими кодексами века 19-го. Этак свысока посмеяться. Что он и сделал.

— Он может выздороветь? — спросила императрица.

— Может даже само пройти, — сказал Балинский. — Деменция прекокс часто протекает приступами. Психоз, потом затишье лет на 15–20, но потом опять психоз. И так несколько раз. Но во время психоза надо быть очень осторожными. Карл шестой чувствовал приступы заранее и спешил в Париж, чтобы его там заперли. Но в промежутках между ними, в периоды просветления, вполне мог управлять государством. Пока приступы не стали слишком частыми.

— Саше не править, — заметила Мария Александровна. — Он может быть опасен?

— Вряд ли, Ваше Величество. Он внушил себе, что менингит передается от человека к человеку и очень трогательно старался нас не заразить. Но все может быть. Я бы рекомендовал убрать оружие из его комнаты.

— Его отселили от брата на время болезни, и сейчас там оружия нет, — сказала императрица. — Но мы уже хотели возвратить его к Володе.

— Подождите, Ваше Величество, — сказал Балинский, — и не только из-за оружия. Владимиру Александровичу сейчас 11 лет, ведь так?

— Да, — кивнула императрица.

— А Александр Александрович иногда ведет себя странно. Например, сегодня, при нас с Иваном Васильевичем, великий князь сказал лакею «вы».

— Деменция, — вздохнул Енохин.

— Очевидно, — кивнул Балинский. — Но я боюсь насмешек со стороны его младшего брата, ему сложно будет объяснить состояние Александра Александровича, все-таки Владимир Александрович еще мал. А подобные насмешки могут ранить больного и совсем не пойдут ему на пользу. С другой стороны, общение Великому князю нужно, но очень осторожное и деликатное. Он привязан к старшему брату. В разговоре с нами он очень хорошо говорил о Николае Александровиче, а Владимира Александровича не упоминал вовсе. Так что, возможно, его лучше поселить сейчас со старшим братом.

— Николай — цесаревич, — заметила императрица.

— Я понимаю, что это против правил, — кивнул Балинский. — Но это временно. Николай Александрович все-таки постарше, и его можно будет предупредить, что с братом надо обращаться бережно и никак его не задевать.

— Иван Михайлович, вы говорили, что менингит заразен? — спросила Мария Александровна.

— Это говорил Великий князь.

— А медицина?

— По-видимому, нет, — проговорил Балинский. — Были эпидемии, но, скорее всего, это другая форма менингита.

— Эпидемии от миазмов, — сказал Енохин. — Грязь, бедность, гниение.

— Но во время эпидемии холеры тридцать лет назад в России ввели карантины, и людей погибло меньше, чем в Европе, — заметил Балинский. — Так что все может быть…

— Сколько менингит может быть заразен? — спросила Мария Александровна.

— Не известно, — сказал Иван Михайлович. — Даже если он заразен, вряд ли больше недели. Александр Александрович хорошо себя чувствует. Но осторожность не может быть лишней. Так что пусть пока спит в отдельной комнате. Я понимаю ваши опасения, Ваше Величество. Для взрослых он точно не так опасен, так что со слугами и гувернерами пусть общается.

— Когда ему можно будет вернуться к учебе?

— Пока не надо, Ваше Величество. Мозг лучше не перегружать. Можно заниматься музыкой и рисунком, но только столько, сколько захочет, не надо заставлять. Он хочет вспомнить французский, назвал несколько авторов, которых хочет прочитать: Беранже, Гюго. Пусть, но опять-таки, сколько захочет, иначе можно спровоцировать приступ.

— Он сам сказал, что хочет читать по-французски? — спросила императрица. — Саша?

— Да, Ваше Величество.

— Это очень на него не похоже, — заметила Мария Александровна.

— Болезнь многое меняет, Ваше Величество. К тому же больные не всегда способны действовать по плану. Он может попросить книги и не прочитать их. В его состоянии это бывает. Но, если просит — лучше дать. И я бы рекомендовал пока отказаться от строгостей военного воспитания. Это сейчас совсем не для него.

— Я поговорю с государем, — пообещала императрица.

Балинский кивнул.

— И нужны лекарства, Ваше Величество, если позволите, я выпишу рецепт.

— Да, Иван Михайлович.

Лакей принес бумагу, чернильницу и перо, и психиатр написал название лекарства и с поклоном отдал его императрице.

— Хорошо, Иван Михайлович, я пошлю за лекарством, — сказала она. — Благодарю вас. Но помните, что болезнь Саши должна остаться в тайне.

— Конечно, Ваше Величество, — кивнул психиатр.

Лейб-медик и психиатр шли по аллеям парка Александрия к железнодорожной станции Новый Петергоф. В спины им дул легкий ветер с Финского залива, шумели кроны столетних лип, солнце било сквозь листву, бросая тени на дорожки, пахло свежескошенной травой.

— Несчастная женщина! — тихо сказал Енохин. — Вы видели детский портрет на подоконнике?

— Да, конечно, Иван Васильевич, — сказал Балинский. — Белокурая девочка в голубом платье. Это Великая княжна Александра Александровна?

— Да, Иван Михайлович. В семье ее звали Линой. Не дожила до семи лет. Менингит. Государь до сих пор носит браслет с ее портретом. И вот теперь Великий князь. Такой славный мальчишка! Простой, не заносчивый, без аристократической надменности. Какой-то, по-настоящему, русский.

— У Александра Александровича очень странная болезнь, — заметил Балинский.

— Но вы же поставили диагноз?

— Странная — не значит, что ее нет. У Карла Шестого Безумного она тоже была странная. Больше сорока приступов за 30 лет. Это очень много и очень нетипично. Даже предполагали отравление.

— Вы думаете?

— Нет. Причина очевидна — последствия менингита. И некоторые симптомы, как по учебнику. А некоторые не похожи ни на что. Вы заметили слово «глубинка» в значении «провинция»? Вы раньше такое слышали?

— Нет. Но я слышал, что сумасшедшие часто искажают слова.

— Искажают. Но не так! Пропускают буквы, переставляют, переиначивают. Без всякой логики. А здесь логика железная. Одна «шизофрения» чего стоит! Остроумно ведь: расщепление ума!

— Переселение душ, — хмыкнул Енохин.

— Ну, я в такие штуки не верю, — сказал Балинский. — Должно быть рациональное объяснение.

— Он о Франции рассказывал, словно он там был, а ведь императрица пока не вывозила детей за границу.

— Мог читать об этом.

— Мог, — кивнул Енохин. — Географию он всегда любил. Но знаете, я долго пробыл в Польше с покойным императором Николаем Павловичем и никогда не слышал о городе Катовице.

— Карту надо посмотреть. Может, найдется.

Они подходили к вокзалу — изящному готическому строению архитектора Бенуа, скопированного им с какого-то католического храма.

— А знаете, что самое удивительное? — спросил Балинский. — Когда общаешься с душевно больными, после этого чувствуешь себя, словно тебя выжали, словно из тебя выкачали душу. А здесь такого нет. Александр Александрович не отнимает, он дает. И глаза у него не такие, как у моих пациентов в клинике. Эти глаза ни с чем не спутаешь. Иван Васильевич, у него взгляд здорового человека.