Айлсфордский череп - Блэйлок Джеймс Страница 15

— Матушка Ласвелл! Это профессор, — представил его Кракен, — о котором я вам рассказывал. Профессор Лэнгдон Сент-Ив, величайший гений.

— Рада знакомству, — отозвалась женщина, энергично продвигаясь по комнате. Она схватила руку Сент-Ива, пожала и затем едва ли не отпихнула ее от себя. — Весьма признательна, что вы пришли, профессор. Рассказ мой отнимет много времени, а вас, полагаю, дома ждет семья. Поэтому я сразу приступлю к сути. Уильям сообщил мне, что вы знаете человека, величающего себя доктором Игнасио Нарбондо.

— Верно, — подтвердил Лэнгдон, — хотя лично я не уверен, что его знает вообще кто-либо — всесторонне, я хочу сказать. Да я не стал бы даже ручаться, что он сам себя знает. Тем не менее за многие годы у меня имелись с ним… контакты.

— Контакты, — повторила она, словно слово пришлось ей не по нраву. — Уверена, ни к чему хорошему они не привели. Уильям рассказал вам, что когда-то он приходился мне сыном?

— Да, и я был крайне изумлен, услышав об этом.

— Об этом знают очень и очень немногие, сэр, поскольку хвастаться мне, увы, нечем. Вот уже тридцать лет, как я вышвырнула его из своего сердца и памяти, и за все эти годы говорила о нем с одним-единственным человеком — с Мэри Истман. Которую он убил на кладбище этой ночью, хотя я и уверена, что улик против него не найдется. Прошу вас, профессор, не судите меня строго. Я не бессердечная мать. Я любила его, пока он был ребенком, вот только пяти лет от роду он перестал быть таковым. А буквально через несколько лет его и к роду людскому причислить было невозможно. Дьявол в человеческом обличье, вот как я его называю, причем дьявол в буквальном смысле слова. Так вы согласны выслушать меня?

— Конечно. Я не вправе судить кого-либо, кроме себя самого, мэм, однако для доктора Нарбондо делаю исключение. К несчастью, ваше описание этого человека весьма точное. Впрочем, сам я убежден, что теперь он вернется к своим обычным занятиям и вы избавитесь от него еще лет на тридцать. И посему сомневаюсь, что смогу быть вам чем-то полезен, хотя готов оказать посильную помощь.

— Лично я не уверена ни в одном из ваших предположений. Однако если он уехал, опасность даже еще больше. Не хотите ли стаканчик хереса?

— О, будет весьма кстати, благодарю вас.

Матушка Ласвелл указала на стол, и Сент-Ив отодвинул один из тяжелых стульев и уселся. Почти тут же в гостиную вошла девушка с графином и небольшими бокалами, хотя Лэнгдон и не слышал, чтобы хозяйка отдавала распоряжение. «Наверно, где-то спрятан звонок», — решил он для себя. Затем ему стало очевидно, что девушка слепа, однако к столу она подошла на удивление уверенно, держа левую руку в довольно неудобном положении — подав плечо вперед и согнув в локте под острым углом. Девушка поставила поднос на стол, после чего, направив локоть вниз, наполнила хересом три бокала. На протяжении всех этих манипуляций глаза ее с белой поволокой слепо таращились вперед. Сент-Ив подумал про себя, что поволока эта имитирована при помощи кружочков из очень тонкого промасленного шелка или же линзами из матового стекла.

— Спасибо, Клара, — проговорила Матушка Ласвелл. Девушка сделала реверанс, развернулась и направилась к двери, снова поразительно уверенно. И рука ее опять была изогнута необычайным образом — локоть словно тянул ее за собой.

— Она видит локтем, — многозначительно прошептал Кракен Лэнгдону. — Я видел, как она проделывает вещи, для слепой совершенно поразительные. Она играет в карты, сэр, — одной рукой, естественно, — и еще стреляет из охотничьего ружья по мишени. Этому нет объяснения, но она действительно способна все это делать.

Матушка Ласвелл торжественно кивнула.

— Мы в «Грядущем», профессор, не выступаем против здравого смысла, покуда он не провозглашается единственной путеводной звездой. Ведь видеть можно по-разному, в том числе и локтями. Как человек науки, рационалист и, скорее всего, материалист, вы, вне всякого сомнения, не согласитесь с подобным утверждением, но вот с такой уж странной компанией вы связались сегодня вечером. Я говорю вам это лишь потому, что мой рассказ вызовет у вас вполне естественное недоверие. Что меня никоим образом не оскорбит, уверяю вас. Вера, что приходит чересчур легко, неглубока и чаще всего просто глупа. С другой стороны, упрямое неверие — почти то же самое.

— Здесь я полностью с вами согласен, — заявил Сент-Ив, разом отмахнувшись от всех сделанных им ранее предположений и лишь озадачившись про себя, с какой же компанией его угораздило «связаться». Похоже, и здесь его ожидания не оправдались. — Мне не терпится услышать ваше повествование, Матушка Ласвелл. Я придерживаюсь высочайшего мнения о Билле Кракене, и если он говорит, что терзающая вас проблема важна, я ни на миг не подвергаю его слова сомнению. Итак, я всецело к вашим услугам.

— Благодарю вас, сэр. — Она потянула херес и посмотрела на Сент-Ива так, будто заглядывала ему в душу. Затем поставила бокал и указала на волшебное зеркало в центре стола. — Полагаю, вам знаком сей предмет?

— Это японское волшебное зеркало, мадам. Я сам какое-то время их изучал. Поразительные игрушки. У меня даже имеется небольшая коллекция таких зеркал.

— И вы разобрались в них?

— Не так чтобы полностью. Я понял, что их отливают из металлического сплава, затем шлифовкой придают форму линзы. Потом покрывают выпуклую поверхность ртутью, оловом и свинцом и полируют. Однако у меня нет объяснений, как проецируются изображения с задней поверхности.

— Некоторые полагают, будто свойства таких зеркал определяются духовной силой.

— Лично я не склоняюсь к подобному мнению, — поспешил заявить Лэнгдон.

— Весьма разумно. Я тоже так не думаю. И все-таки существуют некоторые предметы, изготовленные человеком, которые способны… открывать двери.

— Ключи, например, — улыбнулся хозяйке Сент-Ив.

— Именно, — тоже с улыбкой ответила Матушка Ласвелл. — Вам, часом, не доводилось слышать о человеке по имени Джон Мейсон? Имя, конечно же, весьма распространенное. Он изготавливал японские волшебные зеркала — вот это зеркало на столе в частности. Лет пятнадцать назад Джон Мейсон умудрился разнести себя на куски, когда умышленно взорвал пыль в зернохранилище.

— О да, я помню если не его самого, то уж точно его гибель. Он был коллегой Джозефа Суона[16], изобретателя лампы накаливания. Его смерть произвела сущую сенсацию.

— Да, это он. Оба, как вы знаете, занимались фотохимией. Насколько мне известно, примерно за год до гибели Мейсона Суон прекратил с ним всяческие отношения. При проведении обыска в доме Мейсона полиция обнаружила несколько человеческих черепов и множество высушенных костей. Черепа оказались трепанированными, а внутрь коробки было вставлено зеркало, по способу изготовления весьма схожее со знакомым вам японским. На задней поверхности зеркал были вытравлены детские лица, причем настолько реалистичные, что не вызывало сомнений, что их репродуцировали с коллоидных негативов. Судя по всему, Мейсон пытался разработать способ проецирования изображения через глазницы черепа. А когда на территории его имения эксгумировали несколько обезглавленных останков маленьких детей, его изобличили как убийцу и признали невменяемым.

— С последним трудно не согласиться, — заметил Лэнгдон.

— Вот здесь мы придерживаемся другого мнения, — отозвалась Матушка Ласвелл. — Впрочем, все зависит от личного определения вменяемости. По мне, так Мейсон был безумен не более, чем мой покойный муж, с которым, с огромным сожалением вынуждена признать, он водил знакомство. Эти черепа — или зеркала, если вам угодно, — еще появятся в моей истории, где-то во второй половине. Суть ее в следующем. — Она подняла взгляд к свечам на люстре и сощурилась, собираясь с мыслями — или же, быть может, разглядывая что-то в слабом мареве нагретого воздуха. Пламя свечей подрагивало на сквозняке из открытого окна в дальнем конце комнаты.

— Человек, называющий себя доктором Игнасио Нарбондо, — продолжила женщина наконец, — мой единственный живой сын. Отец его, воображавший себя человеком науки, исчез из нашей жизни, когда мальчику исполнилось два года. Он, видите ли, частенько говорил о путешествии в Ост-Индию, все жаждал отыскать мифические города в ее джунглях. Возможно, в конце концов именно туда он и отправился. Как бы то ни было, я с мальчиком — теперь я не произношу настоящего имени сына, раз уж он сам от него отрекся, — сняла комнату в Лаймхаусе, хуже которой еще поискать надо было, но слишком уж мы были ограничены в средствах. Менее чем через год я вышла замуж за брата мужа, увы, чересчур поздно разгадав его подлинную сущность. Он привез меня с сыном в Айлсфорд, и тут у меня родился второй ребенок, которого мы назвали Эдвардом.