Оазисы (СИ) - Цзи Александр Страница 2

Перед отходом ко сну, уже переодевшись в пижаму, Алан зажег самый большой светильник. На случай появления в комнате родителей приготовил книгу — кажется, поэму Альфонса Аркона, какого-то древнего предка, — можно будет сказать, что он решил почитать на сон грядущий.

Ему пришлось посидеть на подоконнике какое-то время, прежде чем в окне соседнего дома зажегся фонарь.

Алан подвигал светильником вверх-вниз, вправо-влево. Фонарь Себа ответил тем же. Гроза с рокотанием и ворчаньем уходила на северо-запад, и дождь заметно ослаб. Движение огонька в окне Келлеров нетрудно было разглядеть.

Этот язык разработал Себастьян, а Алану принадлежала идея создания тайного языка, который не знал бы никто, кроме них. Язык включал в себя движения светильником и ритмичное приглушение света с помощью какой-нибудь тряпки.

“Завтра я сделаю это”, — сообщил Алан, имея в виду переход Черной границы.

“Я с тобой”, — отреагировал Себ.

“Струсишь же!”

“Прихвачу с собой платок, чтобы вытереть тебе слезы, когда ты увидишь Тварь”.

“А я прихвачу тебе запасные пару штанов, когда ты обделаешься”.

Разговор рассмешил Алана, он беззвучно захохотал. Себ, несомненно, тоже веселится от души. Друзья постоянно подшучивали друг над другом. И никто никогда не обижался.

“Поболтав” еще какое-то время, Алан затушил светильник и лег в постель. Он долго лежал на спине, уставившись на тусклое пятно на потолке — отсвет уличного газового рожка.

Завтра он сделает это.

Он должен решиться и ступить на жуткие земли Дебрей. Иначе сойдет с ума. Алана пугала перспектива оказаться лицом к лицу с Тварями, но еще больше его пугала даже не смерть в лапах монстров, а результаты этой проверки. Он хотел быть Пилигримом, хотел всей душой. Если он окажется Оседлым и выживет после проверки, ему незачем будет жить дальше…

Алан одернул себя. Не стоит драматизировать. Тысячи и тысячи, нет, миллионы Оседлых живут в своих Оазисах по всей земле и вполне довольны таким образом жизни. Почему же ему, Алану, нужно больше, чтобы быть счастливым?

Что же хорошего в этих неведомых землях за горизонтом? Почему его так влечет туда?

Так и не найдя ответа на вопрос, Алан уснул.

***

На следующий день сразу после завтрака Алан отправился на уроки фехтования к господину Нуатье, бывшему офицеру и одному из лучших шпажистов Галльфрана. Лео Аркон отдал Алана на обучение Нуатье, справедливо полагая, что на тренировках сын сможет избавиться от излишка кипучей энергии, а заодно станет настоящим мужчиной.

Нуатье был суровым учителем. Кроме Алана, у него в группе училось пятнадцать юношей, из которых Алан мог одолеть в поединке десять. Остальные пятеро были старше, учились дольше и были непобедимы. Десятку слабаков Алан игнорировал и на спарринг старался выходить только с сильнейшими.

В итоге после каждого занятия тело ныло и болело от уколов тренировочным шпагами.

Вот и на этот раз Алан вышел из двухэтажного здания школы фехтования с перекошенной от боли физиономией.

Себ стоял на другой стороне улицы. Его родители были против обучения фехтованию, считая, что ребенку лучше изучать науку и литературу. Себ не спорил. Он был чересчур спокойным и неповоротливым для фехтования.

Заметив друга, Алан усмехнулся. Про себя он отметил, что Себ благоразумно не стал торчать возле дверей школы: пятерка “сильнейших” имела дурную привычку задирать всех юнцов поблизости.

Наведаться к Черной границе и испытать себя планировалось сразу после тренировки. Если они задержатся, то скажут родителям, что ходили на ярмарку. Впрочем, Алана мало волновало оправдание для родителей: если он не Пилигрим, то неизвестно, сможет ли он вообще дожить до встречи с ними, а если Пилигрим, то думать о детских оправданиях попросту смешно.

По улице грохотали кареты и небольшие двухколесные тележки с разными товарами, разбрызгивая грязь. Алан перебежал дорогу, в последний момент проскочив перед самой лошадиной мордой.

— Ну что, пошли? — спросил Себ.

Алан поглядел на него горящими глазами. После тренировки кровь бежала по жилам быстрее обычного, и Алана переполняла уверенность, что сегодня он решится на испытание.

— Пошли, Себ!

Друзья быстрым шагом прошли квартал, потом ловко прицепились к задку черно-красной кареты. Идти пешком было лень, тем более вчерашняя гроза превратила улицы в чавкающее жижей болото. Проехали квартала три, прежде чем карета повернула направо, и пришлось сойти. Дальше они повторили трюк с проездом “зайцем”, но на сей раз кучер попался внимательный. Посыпались басовитые ругательства, щелкнул кнут, и парочка “зайцев” с хохотом соскочила с подножки.

Алан, за ним Себ юркнули в переулок между улицей Роз и Лавандовой рекой. Отсюда до Черной границы было всего ничего: мост через реку, пара десятков лачуг, кузницы и лесочек.

Забегая за угол на полной скорости, Алан врезался во что-то твердое. Он отпрянул и, если бы не Себ позади, грохнулся бы оземь.

Неожиданное препятствие воззрилось на юношей с высоты почти двухметрового роста.

— Эй, осторожней! Так и шею свернуть недолго!

Мужчина, с которым столкнулся Алан, одернул кожаную куртку. Пояс его перехватывал широкий ремень, украшенным камнями — надо полагать, драгоценными. В целом, человек выглядел внушительно. Мало того, что высок и широкоплеч, так еще и одет более чем шикарно: помимо кожаной куртки и ремня, на незнакомце красовалась широкополая шляпа с пышным белым пером, бархатные штаны и сверкающие сапоги. У человека было продолговатое лицо, темные глаза и узкая бородка клинышком.

— Простите, монсеньор, — пробормотал Алан.

Незнакомец повернулся, и взору Алана предстала висевшая сбоку на ремне шпага. У нее была серебристая, причудливо закрученная гарда и антрацитово-черные ножны. У Алана открылся рот от восхищения.

— Хочешь такую, мальчик?

— Ага!

— Может быть, когда-нибудь у тебя будет такая шпага.

— У меня будет лучше! — выпалил Алан.

Незнакомец улыбнулся и величавой походкой двинулся своей дорогой.

— Кто это? — спросил Себ.

Алан пожал плечами.

— Впервые его вижу.

— Странный он какой-то, — заключил Себ.

Не прошло и минуты, как таинственный незнакомец вылетел у обоих из головы. Они перешли через массивный каменный мост. Под ним неспешно катила волны Лавандовая река. Дорога за рекой утопала в грязи. Мэрия Галльфрана не желала мостить дороги в бедных районах, полагая, что движение там всё равно неактивное. Несмотря на все усилия не испачкаться, ботинки у ребят вскоре превратились в нечто жуткое, штаны усеяли ошметки грязи.

Местное население, в основном ремесленники, с любопытством таращились на двух прилично одетых мальчишек. Чумазые дети прекращали играть и провожали их взглядами.

Алану их внимание было безразлично, его начинало трясти в предвкушении испытания. Себ волновался не меньше, судя по сжатым губам и деревянной походке.

Они оставили за собой поселение ремесленников с ее грязью, запахом дыма и звоном ударов молотом по наковальням. Впереди, на пологом склоне раскинулся лесочек, и между стволами уже чернела Граница, опоясывающая весь Оазис, где располагался Галльфран…

Алан был настолько напряжен, что не заметил, как они пересекли лес.

Друзья остановились на самом краю Черной границы. Похожая на совершенно гладкую и твердую дорогу шириной шагов десять, она выбегала из-за ближайшего холма и терялась за деревьями. Ее поверхность была черной и блестящей, никогда на ней не скапливалась ни пыль, ни лесной сор. Никогда на нее не забредали звери или насекомые. Черная граница, замкнувшая в круг город и несколько поселков-пригородов, отпугивала от себя всё живое.

Кроме Пилигримов, конечно.

Алан с Себом некоторое время всматривались в Дебри. Собственно, они не были такими уж лесистыми; Дебрями назывались все земли вне Оазисов, там, где хозяйничают Твари, независимо от того, как эти земли выглядели и что на них произрастало. Дебри прямо перед Аланом и Себом покрывал точно такой же лес, как и на стороне Оазиса. Дальше высились зеленые холмы, за которыми синела далекая горная гряда.