Фальдийская восьмерка - Андрей Андросов Страница 30

– Как это работает? Вы что-то почувствовали перед падением?

Торден задумался. Отставил полупустую бутылку и вновь принялся набивать трубку.

– Знаешь это ощущение, словно на тебя пристально смотрят? Будто немеет затылок, а между лопатками холодеет? Говорят, что опытные воины, которые большую часть жизни провели в схватках, могут почувствовать взгляд смерти. Обернуться в последний момент, поймать стрелу в воздухе или отойти в сторону, – он затянулся табаком и закашлялся, – Это все глупости. Я встречал самых опасных ублюдков на островах, каждый из которых мог перерезать глотку восемнадцатью способами, ни разу не повторившись. И ни один из них не оборачивался в последний момент. А на меня как будто ведро воды выливают.

Брак добавил рядом с человечком висящий в небе глаз. Хотел изобразить одетую в платье фигуру с косой, но передумал и ограничился грузовичком с прицепом. Аккуратно заштриховал, попытавшись передать черный цвет, но получилось плохо.

– Не знаю, как было у прадеда, но у меня есть всего несколько секунд. Даже на раздумья времени нет. “Девятую Ласточку”, свой первый гравицеп, я успел покинуть за мгновение до того, как ее в клочья разнесла баданга. Прямое попадание, осколки даже до меня долетели. А всего-то хотел надеть фолшер и предупредить экипаж.

Брак представил прямое попадание баданги и вздрогнул. Закончил рисунок, покрывавший теперь солидную часть голени, и принялся крепить протез обратно.

– Это была обычная ночь. Высота почти две мили, отвратительный ужин, паршивая компания и три проигранные в карты скорлупки. Я даже уснуть не успел, когда накрыло, – Торден указал рукой на скрытый в глубине коридора зал. – Там сидели все, кроме Теппа. Я пробежал мимо них в одних штанах, выбрался на крышу и спрыгнул. Дальше ты знаешь.

– И все? – спросил Брак.

– А ты ждешь чего-то еще? Ждешь, что я расскажу, как затылок мой свело судорогой от переполненного злобой и ненавистью взгляда потустороннего существа, весь смысл существования которого сводится к смерти всего живого? Что в тот момент я ощутил ледяные пальцы, вот вот готовые сомкнуться вокруг моего горла? Что я в ужасе закричал и принялся царапать собственное лицо в отчаянной попытке отсрочить неизбежное? Что я собрал волю в кулак, гордо выпрямился и плюнул смерти в ее безглазую харю?

Раскрасневшийся Торден бросил бутыль в окно, промахнулся и уставился на рассыпавшиеся осколки.

– Парень, я просто сбежал, сверкая трусами. Не знаю, что ты там начеркал у себя на ноге, но надеюсь, что это предупреждение. Беги не раздумывая в тот самый момент, когда ощутил подобное. Любую неправильность. Не оглядывайся, не раздумывай, бросай все вещи, родных и близких. Не жди, пока тебе крикнут: “Беги, дурак!”, потому что уже будет слишком поздно.

Канторец потянулся за следующей бутылкой, но рука нащупала лишь пустоту.

– Если можешь такое, чего не могут окружающие – убедись, что никто и никогда об этом не узнает. Одни будут тебе завидовать, другие – проклинать, но в итоге ты станешь изгоем даже в собственном доме. Ты будешь на полном ходу лететь вперед по тоннелю, который кто-то заботливо для тебя возвел, к цели, которую тебе заботливо обозначили. Не в силах свернуть и даже не подумывая оглянуться.

На фразе “никто и никогда” у Брака по спине пробежал холодок. Торден сидел с остекленевшим взглядом, не отрывая глаз от окна. Его акцент с каждой минутой становился все сильнее, речь бессвязнее, а пальцы стучали по столешнице, как летрийские кастаньеты.

– А в конце ты сдохнешь во имя того, в чем видел смысл всей своей жизни. Сдохнешь один, в самой заднице мира. А твое имя будут проклинать все, кто тебя знал.

– Но ваш прадед! Счастливчик Тиль! – возразил Брак. Холодок от лопаток переполз на затылок и прочно там укоренился, – Ему ничто не помешало прожить прекрасную жизнь. Он стал легендой еще при жизни, а байки о его похождениях добрались даже до Гардаша. Скажите мне, что он не был счастлив в последние минуты своей жизни! Кто его проклинает? Напротив, его история вдохновляет сотни, тысячи юнцов на подвиги!

– Какие подвиги, парень? Пиратство? Измены? Убийства?

– Известность! Богатство! Приключения! – горячо воскликнул Брак, – Небо, цепы, любовь! О нем книги пишут! Да я сам, застряв на “Вдовушке”, не опустил руки лишь потому, что вспоминал его историю.

– Не лги. Ты вспомнил о нем, найдя мой патент, – взгляд Тордена прояснился и он насмешливо уставился на калеку, – А потом его заблевал.

Брак выдохнул и мысленно досчитал до десяти. Ощущение леденящего холода неохотно отступало. Словно ледяной вихрь прошел совсем близко, задел самым краем, и теперь солнце с трудом, но неуклонно отогревает промороженную насквозь траву. На смену этому чудесному ощущению пришли испарина на лбу, бешено стучащее сердце и скрученный в спазме желудок.

– Может, ты и прав, – пробормотал канторец, не обращая внимания на состояние калеки. – Успел вовремя остановиться? Развернулся? Счастливчик, хха!

Торден пьяно расхохотался и хлопнул ладонью по столу.

– Парень, хочешь я расскажу тебе про Тиля Счастливчика? Ты слышал историю, как он утопил на мелководье списанный стриктор, а затем нажил целое состояние, продав его координаты пяти доминионам одновременно?

– Это когда они перегрызлись еще на подлете, а потом искали его по всему архипелагу? – простонал Брак, прикидывая, успеет ли он добежать до душевой, – Расскажите лучше о себе. Только подождите меня, я быстро.

– Обо мне? – удивленно переспросил Торден, глядя вслед спешно ковыляющему парню, – Зачем обо мне? Там нет ничего… Хех. Можно и обо мне.

Он прислушался к доносившимся из душевой звукам. Улыбнулся, крутанул вокруг пальца нож и убрал его за пояс.

– …поднимает это чудовище и спрашивает: “Переговоры?” Я бежал, не оглядываясь, до самого борделя.

Брак хмыкнул, отложил ложку и принялся крепить протез.

Светало. Фонарь давно погас, остывающая крыша еле слышно потрескивала, а Торден, фыркая и отплевываясь, пил из чайника вурш. Стены мостика скрывал полумрак, в воздухе висели клубы табачного дыма и царил тот неуловимый, но отчетливый запах, который неизбежно возникает, когда в закрытом помещении долго и со вкусом разговаривают.

– Как вы вообще пьете эту дрянь? – в очередной раз спросил канторец, – Голову прочищает, но на вкус как гнилые водоросли вперемешку с мочой.

– Потому что это гнилые водоросли вперемешку с