Гонщик 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич Страница 31

Савелий выкручивался, как мог. Надо признать, выходило у него все довольно складно, и князь был склонен ему поверить. Но я — не князь.

— Скажи, Савелий, а почто ты меня в прихожей не дождался, да к господину своему не отвел?

Слуга глянул на хозяина. Тот велел:

— Отвечай!

— У меня дел много, а времени мало. Я человеку наказал, чтобы гостя проводил, а сам работу свою исполнять пошел. А что Гришка ленив, так то не моя вина.

Вот же скользкий тип! Никак не ухватить. Но тут уж князь вмешался:

— Я поручал тебе, Савелий, встретить и проводить. Так почему же ты мое личное поручение на других перекладываешь? Почему не довел гостя до кабинета? Небрежение твое могло многие мои планы поломать. Больно много воли ты взял, я гляжу. За меня решать стал, с кем мне встречаться, а с кем нет! Так что… Марфа, — обратился он к женщине. — Ступай, позови сюда Ефима. А сама чай подай в кабинет. И чтобы со свежими булками!

Пока поручения выполнялись, все молчали. Князь помалу отходил от гнева, успокаивался. Савелий же, напротив, явно чего-то боялся.

Ефим появился быстро, и пары минут не прошло. Здоровенный бородатый мужик вошел, поклонился:

— Доброго здоровьичка, ваша светлость, поклонился он, едва войдя в кабинет.

— Савелия, — Тенишев указал на слугу, — в холодную. Вечером — на конюшню, пять плетей ему за нерадивость.

За что ж, милостивец? — заскулил Савелий. — Ведь денно и нощно…

— Уведи, — махнул рукой Тенишев, и Ефим легко, как кутенка, ухватил Савелия за шиворот и понес без видимых усилий. Ткань ливреи была, видать, крепкой, и лакей барахтался на весу, пытаясь вырваться из богатырского захвата. Но Ефим только тряхнул рукой, и Савелий обмяк, ощутив бесполезность сопротивления.

Все удалились, и мы с Тенишевым остались в кабинете вдвоем. Князь тряхнул головой, словно выбрасывая думы о сегодняшних странных и неприятных событиях, шагнул ко мне, обнял за плечи.

— Ну, здравствуй, правнук.

Глава 17

Вернулся я домой засветло. Даже сам удивился. Ждал долгого задушевной беседы, каких-то споров, обоюдных извинений, может быть даже слёз. Кто знает, если бы Савелий, скотина, не подгадил своими выходками, так бы и вышло. А на самом деле, получилось всё неловко, скомкано и не слишком искренне.

После пафосного приветствия, неуместность которого почувствовали оба, мы с прадедом сели за стол друг на против друга. Скоро явилась Марфа, накрыла чай и удалилась, плотно прикрыв за собой дверь. Неловкая пауза затянулась, и мы, не сговариваясь, принялись с преувеличенным энтузиазмом наполнять каждый себе чашки, намазывать булки маслом или вареньем — кто как любил. Это было просто замечательно, потому что не нужно было смотреть друг на друга. А еще появилось время хоть немного обдумать предстоящий разговор.

Но, в конце концов, оттягивать неизбежное стало невозможным. Отпив по ритуальному глотку чая (зря, что ли, наливали), выпрямились и пересеклись, наконец, взглядами. Князь смотрел на меня, я — на князя. Что сказать, старый человек. Лицо состоит, по большей части, из морщин. Старческих пятен еще немного, но сам факт говорит о многом. Тело еще сохранило часть былой силы, руки не трясутся, но крепкая трость возле кресла свидетельствует: без палки ходить уже затруднительно. Волосы ещё не побелели полностью, еще просвечивает чёрное сквозь седину, но это, очевидно, ненадолго. И то сказать: восемьдесят четыре года! И в прошлой-то жизни, с той медициной и возможностями не каждый доживал до этого возраста. А по нынешним меркам и вовсе запредельный долгожитель. Хотелось бы и мне в каком-нибудь гене унаследовать этакую возможность.

От некогда сильного и волевого мужчины, привыкшего повелевать в доме и командовать на поле боя остались только глаза. Подвыцветшие, как и у всех стариков, но всё ещё живые и цепкие. И вот как я сейчас князя изучаю, так же и он меня рассматривает, пытается понять: мол, кто ты есть такой, Владимир Стриженов? Кто же прервет игру в гляделки? А то чай стынет, масло тает, булки черствеют…

— Федор Васильевич, — решился я, наконец. — Мы с вами, по сути, два незнакомых человека. И связывает нас лишь внезапно обнаружившееся родство. Кровь, конечно, не водица. Но сколько в истории примеров, когда родную кровь лили без счета! И поскольку вы решились признать меня правнуком, давайте знакомиться заново.

Я поднялся и протянул руку.

— Позвольте представиться, Стриженов Владимир Антонович. Гонщик, механик, инженер и предприниматель.

Князь поднялся тяжело, опираясь на палку, так что мне даже стало немного стыдно.

— Князь Тенишев Федор Васильевич. Регалии свои, уж извини, перечислять не стану — мне столько не выстоять.

И улыбнулся. Хорошо улыбнулся, по-доброму.

— Ну а раз познакомились, надо выпить, да не чаю.

Опустившись в кресло, он дернул шнурок, и в кабинет вошла Марфа.

— Чего изволите, ваше сиятельство?

— Ты, Марфа в погреб ступай, да принеси кувшин вина. Из той самой бочки.

— Так в ней совсем уже немного осталось!

— Ничего, повод у меня нынче имеется. Не каждый день жизнь настолько переворачивается.

Пока Марфа ходила, мы успели допить чай, а я, в дополнение, с удовольствием прикончил пару пышных свежих булок с маслом.

— Ну что, Владимир, — сказал князь, поднимаясь. — Ты извини, я по-родственному и на правах старшего буду на «ты» обращаться.

Я согласно кивнул и тоже поднялся.

— Я уже привык, — продолжил старик, — считать себя последним Тенишевым. И сознание этого повергало меня в отчаянье. Не знаю, насколько ты осведомлен о судьбе своей прабабки, но все могло сложиться иначе. Отец мой, твой прапрадед, который погубил собственную внучку в угоду своим амбициям, перед смертью сожалел о том до крайности. Наверное, это понимание и свело его в могилу раньше срока. Но изменить содеянное было уже невозможно. Детей у меня больше не было, и род Тенишевых должен был на мне пресечься. Поверь, это очень больно — понимать, что всё то, что ты создавал на протяжении всей своей жизни, пойдет прахом. Нет, наследники найдутся. Есть еще три ветви рода Тенишевых, они будут рады прибрать к рукам все, что имеет хоть малейшую ценность. Но сегодня у меня праздник. Надежные люди проверили все бумаги, все церковные записи, и твои слова подтвердились полностью. Теперь я не просто уверен, я знаю, что у рода Тенишевых есть будущее. И выпить я хочу именно за это: за то, чтобы Тенишевы продолжались в веках, чтобы в памяти грядущих поколений оставались славные дела моих потомков.

Вино было замечательным. Довольно крепкое, ароматное, с богатым букетом, оно мягким хмелем обволакивало разум. После него уже не хотелось никаких серьезных дел. Душа просила лишь веселья и радости. Тем более, что повод был и вправду подходящий. Я примерил на себя рассказ деда. Ну да, отчаянье — это самая лёгкая эмоция, из тех, что приходили на ум. Тем сильнее было понимание того, насколько сейчас князь счастлив. Хотя, надо признать, прячет он свои чувства весьма умело.

От повторения тоста я отказался. Был бы на «Молнии» — еще куда ни шло, а на мотоцикле лучше не злоупотреблять.

— Федор Васильевич, сегодня серьезных разговоров уже не получится. И мне, и вам нужно свыкнуться с мыслью о наступивших переменах. Так что давайте распрощаемся на время. Я же обещаю приехать к вам через пару-тройку дней. Просто для того, чтобы поговорить обо всём на свете, и рассказать друг другу о том, о чем рассказать хочется. К тому же у меня имеются дела, да и у вас они, кажется, появились, в холодной дожидаются.

Дед поморщился, но, поразмыслив, согласился:

— Ладно, езжай. Но через три дня чтобы непременно был!

И неожиданно подмигнул:

— Такого вина у меня ещё бочонок есть. Как раз тебе на свадьбу.

Утром следующего дня, прежде, чем появились Клейсты, у ворот остановился мобиль, и калитка затряслась под мощными ударами кулаков. Бегать открывать ворота давно уже стало обязанностью Мишки. Тем более, что мне вредно прервать процесс поглощения горячего чая и свежей выпечки: на настроение влияет.