Тайны старой аптеки (СИ) - Торин Владимир Страница 33

Джеймс вздохнул с облегчением, а потом… его, будто из чана с отходами, окатило страхами, сомнениями и тревожными мыслями.

Не в силах найти места, она начал бродить по комнате, пытаясь осмыслить все, что успело произойти. Он все думал о бедной миссис Лемони. Если она говорила правду — а Джеймс был склонен ей верить, — то картина вырисовывалась прескверная. Безумный аптекарь, ведомый своими страстями и терзаемый чувством неразделенной любви к женщине, которую он вожделел, пошел на невероятное злодейство, чтобы ее заполучить. Все встало на свои места… Осколок за осколком правда выстроилась, словно разбитое зеркало, которое он, Джеймс, сам того не зная собирал.

— О, Пуговка, — говорил Джеймс, обращаясь к своему чучелу, — ты даже не представляешь, во что мы с тобой встряли. В поисках книги, я нехотя заглянул за ширму и увидел гадкую, отвратительную тайну Лемюэля. Этот человек так хорошо скрывает свою истинную натуру, что никто даже в страшном сне не представляет, кто он такой на самом деле. Он пытается силой и подлыми ухищрениями заставить себя полюбить эту несчастную. Сперва он ее сюда затащил, позвал доктора, а теперь… Да, Пуговка, ты права! Лекарство, о котором я тебе рассказывал… он почти доделал его! Последний ингредиент вот-вот будет у Лемюэля, и тогда Хелен… бедная Хелен…

Джеймс подошел к кровати и, сев на краешек, прижал к себе Пуговку.

— А как он выстилается перед старухой. «Да, мадам», «Простите, мадам», «Разумеется, мадам»… Это все игра. Именно он управляет своей тещей. Уверен, мадам Клопп искренне считает, будто она здесь главная, но он подобрал к ней ключик и вертит ею, как ему вздумается. Она ведь не поднимается наверх, когда приходит доктор Доу, верно? Конечно, ведь Лемюэль ее убедил, что лечит Хелен, что ищет лекарство… Гнусный человек и… Я должен что-то сделать! Что, как это не должен, Пуговка?! А что ты предлагаешь? Оставить все как есть и сделать вид, будто ничего и не было? Я — ее последняя надежда, Пуговка, как ты не понимаешь?! Если бы ты только слышала ее голос, ее плач…

Джеймс вскинул голову.

— Нет, я ее здесь не брошу! Не позволю ему провернуть свой мерзкий план! Да, я помню, что я здесь не за тем, чтобы кого-то спасать. Но кто мог знать, что все так обернется?

Джеймс встал на ноги, поставил Пуговку на кровать и натянул пальто. Взяв в руки котелок, он сказал:

— Жди здесь. Я быстро. Передам просьбу Хелен констеблю Тромперу и вернусь. Я должен успеть предупредить его о том, что задумал Лемюэль, пока не начался шквал…

Джеймс решительно направился к двери, повернул ручку, распахнул ее и… застыл.

За дверью стоял Лемюэль!

По спине побежали мурашки. Сердце отчаянно заколотилось.

— Джеймс…

— Кузен…

Лемюэль с подозрением оглядел Джеймса.

— Вы куда-то собрались в такой поздний час и такую непогоду? Я уже запер аптеку.

— Но я… я думал…

— Что вы думали, Джеймс?

— Я думал выйти подышать свежим воздухом и…

— Я уже запер аптеку, — повторил Лемюэль.

— Но может, если я ненадолго выйду…

— Не стоит, Джеймс. Сегодня был очень тяжелый день, вы хорошо потрудились. К тому же скоро будет ужин. Слышите стук молотка? Мадам Клопп готовит кроличьи отбивные… Она говорила, что вы привезли с собой журналы «Ужасы-за-пенни». Почитайте, отдохните… Этот вечер целиком и полностью в вашем распоряжении.

— Но как же ночная работа?

— О, сегодня я жду лишь одного посетителя. Он прибудет ровно в десять, чтобы сделать заказ. Особой работы не предвидится — город готовится к шквалу.

Лемюэль неожиданно бросил резкий взгляд поверх плеча Джеймса.

— А это еще что?

Джеймс обернулся и с ужасом понял, что не спрятал Пуговку — она по-прежнему стояла на кровати!

— Это… это моя…

— Постарайтесь, чтобы это не попадалось на глаза мадам Клопп, Джеймс. У нее будет сердечный приступ, если она это увидит.

Джеймс кивнул. Лемюэль развернулся и пошагал к себе. Дверь его комнаты закрылась.

Джеймс запер свою, для надежности пару раз повернув ключ.

— Ты слышала, Пуговка? — гневно прошипел он. — Каково лицемерие! Как он трясется, чтобы мадам Клопп не злилась. Мы-то с тобой знаем, что он тут всем заправляет… И как теперь выйти? Что? Ты можешь говорить громче? Точно! Молодец, Пуговка! Нужно дождаться, когда к нему приедет посетитель, он будет занят, а я выскользну и найду констебля Тромпера. Но чем заняться до того?

Лемюэль советовал почитать. Джеймс последовал его совету, вот только взял в руки он вовсе не «Ужасы-за-пенни».

Усевшись на кровать, Джеймс раскрыл дневник прадедушки и сам не заметил, как с головой ушел в его жизнь…

Господин Лемони и правда оказался ужасным человеком. С каждой новой перевернутой страницей Джеймс все сильнее в этом убеждался. Аптекарь просто ненавидел город, в котором поселился, ненавидел его жителей и даже называл их слизняками. Страница за страницей он описывал посетителей аптеки, особо отмечая их недостатки и по-настоящему наслаждаясь их недугами. Ему доставляли удовольствие страдания тех, кто заходил в аптеку, но больше он радовался тому, что называл «своими экспериментами над этим неблагодарным городом». Если по-простому, то он проводил опыты над посетителями, создавая все новые и новые побочные эффекты для своих лекарств. Чем именно перед ним этот город провинился, господин Лемони умалчивал. Лишь порой писал, что Габену очень не достает гротескианы…

С момента, как его сыну исполнилось двенадцать, лично продавать лекарства он перестал и уселся на высокий стул в зале, откуда и наблюдал за тем, что там происходит, не смыкая глаз. Его сын вырос и состарился, а затем умер — никаких сожалений по этому поводу господин Лемони не испытывал, ведь за стойку встал его внук. Внук оказался, по словам прадедушки, не меньшим разочарованием. Как, собственно, и правнук.

Господин Лемони старел. Но очень медленно. На его глазах сменялись поколения, и дети, которые заходили в аптеку вместе с родителями, постепенно превращались в стариков и переселялись на Чемоданное кладбище.

И все же он знал, что даже его чудодейственные средства омоложения не могут полностью остановить естественные процессы. Осознание, что он и его гениальные идеи не вечны, приводили его в ярость. Конечно же, он искал — изо дня в день, годами, десятилетиями. Искал то, что называл «рецептом бессмертия». Господин Лемони просто не мог поверить, что его разум не способен спасти его от бездарной и бессмысленной кончины.

В какой-то момент ему показалось, что он нашел, и оставил в дневнике запись о том, что познакомился с неким ученым, который обмолвился, что знает, как победить смерть.

Следующая запись сквозила бессильной яростью. Оказалось, что ученый «посмел выразиться образно»: мол, его труды, написанные им книги — это его бессмертие. Господин Лемюэль отметил, что отравил мерзавца и вновь приступил к поискам…

Именно на этом месте у корешка виднелись неровные края обрывов — все, что осталось от нескольких располагавшихся там прежде страниц.

В дверь постучали. Спрятав дневник под подушку, а Пуговку под кровать, Джеймс открыл. Мадам Клопп принесла ужин.

Ехидно посоветовав «кузену из Рабберота» оценить приправу к отбивным в виде тертых ногтей, она удалилась.

Джеймс на ее шутку (если это была шутка) даже не обратил внимания. Все его мысли вращались лишь вокруг записей в дневнике прадедушки.

«Бессмертие, — думал он, ковыряя вилкой отбивные и странную зеленую кашу. — Ну разумеется! Как же без этого! Впрочем, не может не радовать, что он так и не нашел к нему рецепт — череп в шкафу с лекарствами этому подтверждение…»

Доев ужин, Джеймс вновь усадил рядом Пуговку и, прежде чем вернуться к дневнику, полез в чемодан. Сделав пару глотков из бутылочки с кофейной настойкой, отчего его уши провисли еще сильнее, он достал книгу в потрепанной коричневой обложке.

На деле это была никакая не книга, а старый альбом с изображениями членов семейства Лемони. Вправленная под бумажные уголки, на одной из последних страниц располагалась фотокарточка, на которой молодой Лемюэль стоял за стойкой. Перелистав страницы на самое начало альбома, он нашел прадедушку. У основателя рода Лемони (по крайней мере о том, кто был до него, история умалчивала) фотокарточка отсутствовала — видимо, в те времена их еще не делали, — и ее место занимала литография.