В чужом небе (СИ) - Сапожников Борис Владимирович Страница 35

- Ты, значит, тут за главного будешь? - спросил Щекарь у командира нашего сводного кавполка Журава, выехавшего ему навстречу из наших рядов.

- Журав - командир сводного кавполка Народной армии, - чётко отрапортовал тот, будто на параде.

- Ну, хоть командир поприличней выглядит, а то гляжу я на вас, товарищи косорылые, и понимаю, у меня пастухи и то лучше одеты.

В строю тут же начался ропот. Даже я стиснул рукоять выданной мне вчера вечером шашки. За «косорылого» обычно не в морду били, а сразу стреляли или рубили. Да так чтобы сходу - насмерть. Подобных обращений не прощали в Народном государстве. Однако сегодня пришлось проглотить. И Щекарь явно не закончил куражиться. Понимает и свою силу, и полную неуязвимость, что даёт ему положение котсуолдского наёмника.

- Поглядим, как будут твои орлы выглядеть после пары дней боёв, - не полез за словом в карман Журав. - Я-то их помню ещё по Гражданской, хотя и не всех, много вас в степях под Переволоками. Совсем не такими орлами выглядели они, когда их товарищ Будиволна бил всюду, где видел.

Красивое лицо Щекаря мгновенно побелело, будто его мелом обсыпали. Он стиснул пальцы на рукоятке нагайки, как будто хотел тут же ожечь ею Журава. Однако сдержался и даже рассмеялся, но как-то слишком фальшиво и наиграно.

- Теперь, значит, вместе врага бить будем, - бросил он. - Только сразу скажу, никаких уполномоченных у себя я не потерплю.

- А и не будет их, - отмахнулся Журав. - Мы все тут уполномоченные народной властью врага бить.

Вместе, но как бы всё-таки порознь, мы выехали из Бадкубе. Трястись в сёдлах пришлось не слишком долго. Враг значительно приблизился к городу за то время, что прошло с нашего разговора с Вышаном. Уж куда ближе тех десяти вёрст, о которых он говорил ещё вчера днём.

Мне только слышать приходилось о пулемётных летучках. Их активно применяли в своих налётах князья Великой степи. Те, у кого, конечно, были для этого средства. Собственно говоря, использовали их князья, которых неформально поддерживали континентальные державы, резко настроенные против народной власти. Летучка представляла собой открытый автомобиль со снятыми задними сидениями. Там располагались один или даже два пулемёта. Первый на поворотном станке, чтобы вести огонь по всем направлениям, второй же, как правило, смотрел назад. Чаще всего у второго никакого станка не имелось, с пулемётом в руках в открытом кузове просто залегал боец, в задачу которого входило отстреливаться от преследователей. Такая вот простая и весьма эффективная в условиях Великой степи конструкция.

И вот теперь мне довелось, наконец, увидеть пулемётные летучки своими глазами.

На нас нёсся вал вражеской конницы. Никакого представления о дисциплине ополченцы степняков попросту не имели. Лишь цирики, сбитые в отряды вокруг летучек, соблюдали хоть какое-то подобие строя.

- Ну что ж, товарищи! - воскликнул Журав, выхватывая шашку из ножен. - Шашки наголо! Бей врага!

И мы в едином порыве обнажили оружие. Журав первым дал шпоры своему коню, пуская его с места в карьер. А за ним и все мы. Строй пытались держать, но удавалось не слишком хорошо. Всё же мы были наскоро сбитым вместе подразделением, в котором многие давно уже потеряли навыки настоящего кавалерийского боя. Захлопали частые выстрелы из карабинов. Но лично я свой даже не сдёрнул со спины. Вряд ли попаду с такого расстояния. Лучше уж из револьвера бить с убойной дистанции. Вот это я хорошо умею - научили лихие чоновские времена.

Я не глядел по сторонам, а потому не видел летящих на врага на нашем правом фланге всадников атамана Щекаря. Лишь краем глаза заметил блеск их длинных пик. Эти ребята отчего-то не отказывались от этого архаичного оружия.

И тут разом меня накрыло круговерть кавалерийского боя. Мне стало вовсе не до чего. Передо мной замелькали лица, долгополые халаты и меховые колпаки степняков. Свистели пули, но уже редко. Сверкали сабли. Казалось, все они были нацелены только на меня. Я отбивался. Рубил направо и налево, не особенно разбираясь попал ли - нет. Рядом с коней валились раненые и убитые. Враги, друзья - не понять. Я налетал конём на очередного противника. Бил первым или закрывался от его удара, а после бил в ответ. Сам не знаю когда левой вытащил из кобуры револьвер и тут же, в считанные секунды, расстрелял весь его барабан, оставив лежать под копытами коней шестерых степняков.

Меня захватил казалось давно и прочно позабытый азарт лихой кавалерийской сшибки. Я пластал шашкой врагов, забывая про оборону. Клинок раскраивал черепа, оставлял глубокие, кровоточащие раны на телах степняков. Кому-то я отсёк кисть руки с зажатой в ней саблей. Другого рубанул по плечу, круша рёбра. По боку прошлись бритвено-ледяной болью, а после он как будто взорвался. Я не глядя ударил в том направлении. Шашка врезалась в чьё-то тело. Но я даже не разглядел того, кто ранил меня. Почти обезумевший от криков и крови конь понёс меня дальше.

И вынес точнёхонько на пулемётную летучку. Я срубил крутившегося около неё степняка в грязном бешмете. Толкнул коня, заставляя того грудью налететь на автомобиль. В мою сторону уже поворачивался пулемёт на станке. А в револьвере ни одного патрона! Я отлично видел узкоглазое лицо степняка, стоящего за пулемётом. Он ухмылялся, отлично понимая, ничего я не успею с ним сделать. Ему всего-то и надо, нажать на спусковую клавишу, чтобы в секунду нашпиговать меня свинцом. И всё же я вскинул шашку для удара - быть может, он настигнет врага, даже когда я буду уже мёртв.

Но прежде чем степняк дал по мне очередь, грудь его будто взорвалась изнутри. По жёлтому халату расплылось тёмно-бурое пятно крови, и из него выскочило хищное жало пики. Почти сразу боец атамана Щекаря выдернул пику из тела степняка. Тот навалился всем весом на пулемёт, ствол которого уставился в небо.

- Не зевай, косорылый! - задорно крикнул мне спаситель, и от этого выкрика мне мгновенно захотелось полоснуть его шашкой.

Вместо этого я ударил изо всей силы, вложив в удар ещё и злость на наглого союзничка, водителя летучки. Клинок раскроил ему череп - меховая шапка от стали не спасла.

И вдруг бой кончился. Как сразу, будто оборвалась плёнка в синематографе. Враги почти все перебиты. Оставшихся достреливают или дорубают. Бродят среди трупов и стонущих раненых понурые лошади. Стоят летучки с торчащими в небо стволами пулемётов. А те, кто, как и я, только отошёл от горячки боя, оглядываются по сторонам, сами не понимая, что же хотят высмотреть. То ли уцелевших врагов ища глазами, то ли просто не осознавая до конца, что сражаться больше не с кем.

Рядом со мной остановился боец атамана Щекаря. Зелёная рубашка пропитана потом, ремень портупеи разорван и болтается где-то рядом со стременами. Зато фуражка лихо сбита набекрень и из-под неё выглядывает мокрый, тяжёлый чуб. Он улыбнулся широко и дружелюбно. Протянул мне фляжку.

- Держи, народник, - сказал мне. - Глотни. Не казёнка, а так - первач, но пойдёт после боя.

Я машинально принял у него флягу и сделал глубокий глоток, почти не чувствуя обжигающего пламени, что хлынуло внутрь меня.

- Силён ты пить, народник, - снова усмехнулся чубатый, потряся флягу, когда я вернул её. И тут же одним глотком допил оставшееся. - От что надо после боя, - довольно крякнул он. - А славно мы с тобой ту летучку на двоих разделали. Да ты не серчай на меня за косорылого, я ведь не со зла это. Просто привыкли мы вас так звать. Извиняй уж.

- Да чего там, - отмахнулся я. - Бой дело такое, слов не выбираешь.

И как он только узнал меня - ведь видел-то всего-ничего.

Я ещё не совсем отошёл от боя, несмотря на проглоченный единым махом первач. Алкоголь и прежде на меня в этом деле почти не влиял. Я продолжал оглядывать поле боя, и увидел атамана Щекаря и нашего комполка Журава. Они хлопали друг друга по плечам, наверное обмениваясь теми же мало что значащими словами, как мы с чубатым только что.

Тогда-то я и подумал, что мы могли ошибаться насчёт Щекаря. Он не любил народную власть, но это ещё не делало его врагом народа.