Поручик (СИ) - Капба Евгений Адгурович Страница 38

Теплушка была ничем не хуже тех, на которых я со своими солдатам объездил половину Империи.

Эта мысль заставила меня глубоко вздохнуть: черт побери, даже мерзкая рожа Стеценки была бы куда более приятным соседством, чем нынешняя компания. Нет, правды ради, людьми они были в целом неплохими. В целом. Не плохими.

Тот же Вольский – реалист и практик, неплохой собеседник… Но быть аполитичным пограничником- "оливкой" с каждым днём становилось всё труднее. Особенно допекал меня Эдик. Тот самый принципиальный парень в очках. Эдуард был очень типичным лоялистом. Мы с ним были одного возраста, оба росли на периферии – только я на юге, а он на западе. И смотрели на мир как будто через очки разного цвета.

– … как всякий разумный человек! Я не смог не выйти на демонстрацию после того, как увидел, как кавалеристы плетями разогнали антивоенный пикет! Это в стране, где за десять лет до войны была объявлена свобода собраний!

На подобные темы спорить с лоялистами любил Лазаревич – успешный делец и неуспешный контрабандист, который погорел на ввозе особо крупной партии контрафактных папирос. На его смуглом лице иронично блестели голубые глаза, выдавая огромное удовольствие от доведения до белого каления вспыльчивого Эдуарда.

– Это вы про события в Искоростене? Город был на военном положении, вы в курсе? Это предполагает запрет на любые митинги и шествия – в соответствии с законом.

Эдик возмущенно выдохнул:

– Разве можно оправдывать насилие к мирным протестующим? Они били плетями невинных людей, женщин! У одной девушки оказалось изуродовано лицо, до конца жизни! Они гайки накручивали на кончики хлыстов, понимаете?

– Девушка знала о военном положении?

– Это не помеха для тех, у кого есть совесть! Войну нужно было прекращать – это было понятно любому разумному человеку! Люди гибли ни за что, ни про что…

– То есть когда Протекторат напал на наших иллирийских союзников, вступать в войну не следовало? – это было тактикой Лазаревича – выбесить Эдика бесконечными вопросами.

– Да! То есть нет! Почему наши солдаты должны были гибнуть за чужие интересы? Мир без аннексий и контрибуций – вот первое требование которое выдвинула Ассамблея, и мы всячески…

– И что – получилось? Ваш родной Искоростень был оккупирован Протекторатом сразу после подписания перемирия, и находился в таковом состоянии, пока Новая Имперская армия не вышвырнула оттуда тевтонов!

Тут уж я не смог удержаться:

– Справедливости ради, там стояли не тевтонские, а сарматские части, и они сами сложили оружие…

– Ради Бога, поручик, вы военный, вам виднее… – поднял ладони вверх Лазаревич. – Ой, простите… Не военный, а пограничник, а то ведь снова прицепитесь…

В этот момент состав остановился, и вдоль него забегали жандармы – разносили ужин. Это была жидкая комковатая овсяная каша с черным хлебом. После каши раздали яблоки, вялые и иногда – червивые, каждому по штуке. Эдик слопал кашу очень быстро, орудуя ложкой с завидной энергией. Яблоко он тоже сожрал моментально – остался только хвостик.

– Мы для имперцев – расходный материал, – сказал Эдик. – Сдохнем – и черт с ним. Посмотрите на эти вагоны – разве можно людей возить в таких вагонах в такую погоду?

Тут мы с Вольским понимающе переглянулись. Вагон был еще ничего – по крайней мере из щелей не дуло и соломы нам набросали прилично. Да и погода для Севера была вполне терпимой – то ли еще будет осенью-зимой!

Лазаревич перехватил наши взгляды и тут же сообразил, что упустил целую тему для издевательств:

– Эдуард, а вы служили?

– Служить бы рад, прислуживаться тошно! – гордо ответил Эдуард.

– А как же лояльность?

– Лояльность можно по разному проявлять! У меня была ответственная работа!

– В штабе, писарем? – усмехнулся уже Вольский.

Вообще-то он парня периодически защищал. По собственному признанию старшего лейтенанта – сам таким был, пока не попал в войска.

– Нет, не в штабе. В Главпродзаге! – гордо ответил Эдик. – Снабжать продовольствием голодающих рабочих – что может быть достойнее? Я руководил отделом статистики!

В углу вагона зашевелились душегубы. На самом деле эти дюжие сельские парни никого ни разу не убили – по крайней мере при имперской власти. Эти доведенные до ручки поселяне с голодухи грабили прохожих и проезжих на большой дороге. Работники ножа и топора винили во всех своих несчастьях продразверстки, и, соответственно – Главпродзаг. Правда, о причинах, вынудивших двух братьев заниматься всё тем же ремеслом после отмены продразверсток и решения о Земельном проекте они умалчивали.

Слова Эдика они восприняли близко к сердцу.

– Тише, тише братцы-разбойники! – лоялисты тут были в большинстве, и Вольский пользовался авторитетом, поэтому шевеление прекратилось.

А Лазаревич оскалился:

– Вот Эдик, пойди, ребятам расскажи о достойной работе по заготовке продовольствия…

– Саботажники… – буркнул Эдик. – Люди в городах пухли от голода, а они зерно прятали… Куркули…

Говорил он это тихо, чтоб поселяне-душегубы его не услыхали.

– Я вот помню как в конце той войны стоял в очереди, за сдобой… – снова не смог удержаться я.

– Чертовы очереди! – тут же подключился Эдик. – На целую версту порой растягивались, за всем чем угодно – за молоком, хлебом, не говоря уже о мясе!

– Кошмар-то какой! – хохотнул Лазаревич. – Ты после того, как по приговору Ассамблеи императора-батюшку за ноги-то подвесили, мясо в глаза видел?

– Вообще-то, – заявил Эдик, – у меня был усиленный паёк!

Наша станция называлась Остров. Почему остров – непонятно? Морем тут и не пахло. Каменистая равнина, станционные постройки, форт, и, где-то на горизонте – темно-зеленая полоска леса.

Жандармы вывели из вагонов лошадей, построили нас, и старший охраны – огромный фельдфебель с шикарными усами, заявил:

– Так, – с господа ссыльнопоселенцы. С сего момента – вы имеете все права и обязанности, связанные с этим новым статусом. Предупреждаю сразу – захотите сбежать – бегите к чертовой матери. Следующий поезд через три дня, ближайшее место, где есть живые люди – это Новый Свет, куда мы с вами и направляемся. А здесь, на Острове – все жители – это железнодорожники, гарнизон и их семьи. Из питания тут – одни лишайники на камнях, можете попробовать – они невкусные. До Нового Света как раз до вечера доберемся, там сегодня на ужин… Сегодня среда? По средам у них рыбные котлеты и картофельное пюре. Вот и решайте сами. Мы поехали – а вы догоняйте.

Жандарм неожиданно легко для его комплекции взлетел в седло, чмокнул губами, направляя лошадь шагом, и во главе своих людей двинулся по дороге, которую из окружающего пейзажа можно было выделить только благодаря двум глубоким колеям от колес.

Я шел по негостеприимной, каменистой северной земле, глядел на потерявшие лоск элегантные полуботинки Лазаревича и думал, что не зря так тщательно выбирал в столице новые сапоги. Правильные сапоги – это такой особый вид счастья, знаете ли…

– Марианские мулы! – сказал Вольский. – Так называли легионеров. Они тащили на себе по сто фунтов поклажи. У нас, наверное, побольше будет!

Я хотел по привычке пожать плечами, но вес рюкзака с припасами и прочей полезной всячины не дал мне такой возможности.

– Мне всяко больше улыбается такая жизнь, чем унылое сидение в Новом Свете. Хотите пилить бревна – возвращайтесь ради Бога! – точно никого из этой компании тащить с собой мне не улыбалось.

Единственный, кто был более-менее полезным – это Лазаревич, но его вечная язвительность и желание потрепать языком тоже порядком надоели.

– Ладно, ладно, поручик, я ж так…

Вольский поправил лямки и мы двинулись дальше.

Места здесь были красивые и богатые. Северные отроги Мамонтовых гор славились самородным золотом и драгоценными камнями – в первую очередь – изумрудами. А еще – вулканической активностью, которая была видна невооруженным глазом – гейзеры и горячие источники тут не были редкостью.