Констебль с третьего участка (СИ) - Герасимов Алексей "Сэй Алек" Страница 4

Сопроводив монахиню до обители и распрощавшись с нею, я направился к кафетерию мистера Сабурами, твердо намереваясь перекусить поплотнее, однако случиться этому было, увы, не суждено. Практически у самого входа я был перехвачен одной пожилой леди, представившейся как мисс Бурпл, домовладелица и профессиональная сваха, которая требовала немедленно прекратить безобразное поведение своего соседа, в окошко демонстрирующего всем желающим обнаженную женскую натуру. Попрание общественных приличий было налицо, и я вынужден был поспешить по указанному ею адресу.

Нарушитель проживал в мансарде доходного дома, и, прежде чем заходить к нему, я выяснил его личность у соседей. Оказался он студентом Художественной Академии, звался Доналл О`Хара, и ни в чем предосудительном ранее замечен не был. Наоборот, соседи характеризовали юношу исключительно с положительной стороны. Так, с их слов, молодой художник охотно оформлял соседям поздравительные открытки, и никогда при том за этот свой труд не брал и полпенни (хотя от домашней выпечки, в качестве благодарности, отказаться сил в себе и не находил), расписывал яйца к пасхе, тоже даром, а на Рождество нарисовал целую картину, каковой жильцы украсили фасад своего дома к празднику. Удивительно положительный студент выходил из описания соседей. Даже подозрительно это.

— А бывают ли у него девицы, мэм? — поинтересовался я у его соседки, дамы в летах, но еще отнюдь не старушенции. Бывшей, как она сообщила, актрисе.

— Разумеется. — кивнула та с непередаваемым апломбом. — Но вовсе не для того, что себе навыдумывала эта мисс Бурпл. Молодой человек их у себя рисует. Хотя, честно говоря, лучше бы старая склочница была бы права, если вам интересно мое мнение. Картины, это очень хорошо, но надо в доме и живую женщину иметь.

Такие эмансипичесткие рассуждения со стороны пожилой леди, сказать по чести, несколько смутили меня, однако не до такой степени, чтобы не отметить произнесенной ею фамилии заявительницы. Поскольку сам я о том, кто именно вызвал констебля, не сообщал, то пришел к выводу, что конфликт мисс Бурпл с соседями куда как более давен и глубок, чем могло показаться на первый взгляд, и поставил себе в уме зарубку, поспрошать об этом прочих констеблей нашего участка.

Все требований инструкции были мною выполнены, и ничто более не препятствовало мне осмотреть место возможного правонарушения. Попрощавшись с соседями студента, и заверив их, что помощь мне не требуется, я немедленно поднялся по ветхой скрипучей лестнице к обиталищу молодого мистера О`Хара, и постучал в его дверь, не забыв произнести предписанную Уставом фразу "Откройте, полиция".

Житель мансарды оказался молодым и болезненно худощавым, навряд ли старше шестнадцати лет. Лицо его было заспанным, рубаха и брюки, видневшиеся из под халата, выглядели несвежими, а на заметной через дверной проем старенькой оттоманке наблюдался беспорядок. Из всего вышеперечисленного любой бы сделал вывод, что юноша перед моим приходом спал, а, следовательно, никак девиц демонстрировать был не в состоянии, если только не страдает лунатизмом (о чем его соседи не упоминали, а ведь будь с ним такая беда — неприминули бы). Однако же служба полисмена предполагает тщательное и всестороннее исследование поступающих нам заявлений, отчего и отринуть слова мисс Бурпл, посчитать их блажью выжившей из ума старушенции, я никак не мог.

— Мистер Доналл О`Хара? — поинтересовался я у юноши, и, дождавшись кивка с его стороны, представился сам. — Констебль Вильк. На Вас от соседей поступила жалоба, сэр, что вы демонстрируете в окно обнаженных девиц.

— Но здесь нет никаких девиц! — воскликнул художник, моментально просыпаясь. — Я совершенно один!

— Прошу меня извинить, мистер, но я обязан проверить это утверждение. — сурово ответил я. — Прошу Вас впустить меня в помещение.

— Да ради всего святого, извольте! — он всплеснул руками и посторонился, давая мне пройти. — Как можете видеть, комната тут одна, и кроме нас здесь никого нет!

— Хм… — я сдвинул свой шлем чуть на затылок, и огляделся, уперев руки в бока.

Что ж, как и обиталища многих студентов, виденные мною за полтора года службы неоднократно (увы, не всех соседи характеризовали столь положительно, как этого), эта мансарда была скудно обставлена, содержа лишь самый минимум необходимого: оттоманку, стол с изрезанной столешницей, на котором лежали несколько холстов, потертый платяной шкап, три видавших еще прошлое царствование стула из разных гарнитуров, да мольберт близ окна. В углу, за занавесью, угадывался умывальник и ведро для нечистот. Там же должна была быть и плита, если судить по проходящему по стене дымоходу.

— Попрошу Вас открыть занавесь и шкап, мистер О`Хара. Я должен убедиться, что там никто не скрывается.

— Убежден, что мне-то скрывать как раз и нечего, констебль! — вспыхнул художник, порывисто отдернул занавеску, и не менее резким движением распахнул шкаф.

Разумеется, никого там не было и быть не могло, но порядок есть порядок.

— Хм…

Я подошел к окну мансарды, однако и на стекле никаких признаков обнаженной девицы не обнаружил. А вот прямо напротив окна, на мольберте — обнаружил.

— Вот. — указал я юному дарованию на холст, где явно проглядывались, пока еще только в наброске, очертания женской фигуры. — Вероятно, имелось в виду это.

— Возмутительно! — воскликнул художник. — Это будет картина с греческой богиней Афиной, и она будет в одежде!

— Но сейчас этой одежды на ней не наблюдается. — отметил я. — Посему, я вынужден вынести Вам предупреждение, и попросить впредь закрывать эту мистрис Афину чем-то, когда не будете рисовать ее портрет. И поступать Вас так прошу впредь до тех пор, пока одежда не будет нарисована, поскольку отсутствие оной одежды может оскорблять чувства добрососедства. Вы согласны со мной, мистер О`Хара?

— Это ханжество, констебль, но я сделаю так, как вы сказали. — кивнул молодой человек, внимательно рассматривая меня. — Я, однако, тоже хочу попросить Вас о услуге. Видите ли, на этом полотне также должен быть изображен и второй греческий бог, Арес, и, как мне кажется, вы бы гляделись в его роли весьма выигрышно для полотна. Не уделите ли вы мне несколько минут? Я только сделаю карандашный набросок.

— Хм… В роли иностранца, сэр? Не уверен что мне это позволено правилами, при всем моем уважении к людям искусства. К тому же я вроде как при исполнении… — просьба художника ввергла меня в некоторый ступор.

— Иностранного бога военного ведомства! Уверен, в этом нет никаких нарушений! — горячо принялся убеждать меня тот. — И это займет не более чем пять минут! Не погубите, где еще я найду такой типаж?

— Хм… Военного, значит? Ну, хорошо. — решился я. — Но прошу Вас никому о том не распространятся.

Заняло это упражнение в рисовании, правда, чуть более, чем обещалось, однако результатом я мог быть вполне доволен: вышло на меня очень похоже, и уж точно лучше чем у нашего штатного мазилки. Из под карандаша того рисунки арестованных такие выходят, что опознать по ним кого-то можно лишь будучи очень пьяным.

По окончании же, распрощавшись с юношей, я спустился на улицу, где, у самого крыльца, меня уже поджидали и соседи художника, и мисс Бурпл с парой кумушек.

— И что же Вы скажете, констебль? — трагическим голосом вопросила бывшая актриса. — Наш сосед и впрямь преступил закон?

— Не совсем, мэм. — честно ответил ей я. — На его полотне и впрямь отсутствует изображение одежды на леди. Но и то, что должно бы быть под ней, оно отсутствует тоже. Я попросил мистера О`Хара закрывать холст до тех пор, покуда одежда не будет нарисована.

Поскольку добрые соседи из двух доходных домов явно собирались сцепиться в споре, участвовать в котором я не имел никакого желания, мне не оставалось ничего иного, как побыстрее откланяться, сославшись на службу.

От обиталища мистера О`Хара я направился именно туда, куда и намеревался перед этим — к мистеру Сабурами, ибо голод, как известно, не тетка, а такого крупного мужчину как я надобно кормить регулярно, чтобы не случился упадок сил, препятствующий исполнению служебных обязанностей. Но стоило мне лишь ступить на крыльцо кафетерия, как с соседней улицы раздался громкий сигнал полицейского свистка, на который моя нагрудная бляха отозвалась мелодичным перезвоном.