Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли Страница 5

Гремя башмаками по металлу, Флоренц спустился на берег так быстро, как получилось. Сходни, вытертые сотнями шагов, так и норовили подвести, ускользнуть из-под ног. Когда-то мальчишке нравились и этот берег, и корабль, но сейчас он всё ненавидел. Сбежать бы в Раздолье! Да и сбежал бы, если б только знал точно, что там примут. И плевать, что путь отсюда долог и опасен.

Там Эрих, с которым не видались вот уже восемь лет, если подсчёты не врут. Все эти годы брат наверняка считает его мёртвым, ведь если приходил проведать, то видел, что стряслось с пещерами. Вот бы дать ему знать, уж Эрих-то сразу бы его отсюда забрал. И не такой он, Флоренц, и растяпа, он просто умеет мечтать и пребывает всё время в других местах, а не на этом скучном проржавевшем корабле. Но здесь этого никому не объяснишь, да ещё, пожалуй, и обидятся — ведь заботились, как могли, растили, а он недоволен и уйти хочет.

— Э-эй, далече ль собрался? — раздался оклик за спиной. — Ну-ка иди сюда.

Эмма. Эх, не удалось проскользнуть мимо — глаза у неё на затылке, что ли?

Худенькая женщина в широкой рубашке и мужских брюках, заправленных в сапоги, глядела в упор, скрестив руки на груди. Светлые, бесцветные почти пряди волос трепал ветер.

— Сети бери, — кивнула она на землю. — Со мной поедешь.

Эмма постоянно щурилась — то ли от солнца, то ли от ветра. Она казалась старше своих лет из-за этого прищура, из-за расходящихся глубоких морщинок. Только в тёмном помещении широкое лицо Эммы разглаживалось, но морщинки оставались белыми линиями на потемневшей коже.

Цепкие голубые глаза тщательно осмотрели мальчишку. Флоренц был уверен, Эмма заметила его недовольный вид, хоть ничего и не сказала.

С самого начала женщина эта взялась опекать приблудного мальца, своих-то детей небо ей не дало, но Флоренцу такая забота оказалась лишь в тягость. К ласке он не привык, второй матери не желал, а тех, кто считал его несмышлёнышем, нуждающимся в чужих указаниях, хватало и без Эммы. Не повезло оказаться здесь самым младшим.

Мальчик собрал сети, уложил в лодку и толкнул судёнышко в воду.

— Садись, — мотнула Эмма головой. — Башмаки твои худые, ноги промочишь. Дальше я. Да хоть разуйся сперва!

Но мальчишка упрямо оттащил лодку дальше, и когда вода заплескалась уже у коленей, влез внутрь. Спутница его забралась тоже, села напротив, взялась за вёсла.

— Дай мне грести, — протянул руку Флоренц.

— Да найдётся тебе работа, — отмахнулась Эмма. — Сетями займёшься. Хмурый чего, за что тебя старина Джакоб отчитывал?

Мальчишка промолчал. Вот же интересно ей обсуждать его промахи! Тюкает вечно: чего недоволен, за что ругали? Будто его и похвалить не за что. Лодку толкнуть, думает, он не может, вёсел не доверяет...

— Сети раскидывай, говорю! — достиг его ушей голос Эммы. Судя по тону, повторяла она не в первый раз. — Ты куда опять ушёл?

— Да, да, — проворчал мальчишка. — Слышу я, сейчас займусь.

Сети наполнились быстро. Был как раз тот сезон, когда морские растения в изобилии болтались у берега. Даже не пришлось долго возиться в воде, срезая бурые стебли.

А когда сборщики повернули, направляясь обратно, Эмма замерла, прикладывая ладонь козырьком ко лбу.

— Случилось что? — задумчиво произнесла она. — Наши собрались.

Лодка плыла не быстро, округлившаяся сеть тянулась позади, плавно покачиваясь на волнах. Мальчишка весь извертелся, пытаясь сообразить, из-за чего это все стоят на берегу, когда у каждого свои дела. Ох, только бы не из-за него! Что ещё он мог сделать не так?

Но дело оказалось не в нём. В толпе стоял чужак, светловолосый высокий человек. Увидев его со спины, Флоренц дёрнулся так, что едва не перевернул лодку. Неужели Эрих?

Но человек обернулся, и мальчик едва не заплакал от острого разочарования. Этот лет на десять старше, если не больше. Хорошо ещё, не успел окликнуть незнакомца именем брата, вот стыда было бы.

— Да сядь ты! — прикрикнула Эмма. — Опрокинемся же.

— Сижу, — угрюмо ответил мальчишка.

И всё-таки, кто же этот человек и зачем явился к ним?

Глава 3. Кори. Кошмары и предательство

Будто рука схватила за шиворот и вытащила из липкого морока. Только всё, что виделось во сне, живо вставало перед глазами.

Это опять была Свалка. Гадкое, мрачное пристанище для изломанных механизмов, гниющих отходов и людей, не годных больше ни на что. Впрочем, одну работу они всё же способны были выполнить сообща.

Здешние обитатели сортировали хлам, отдельно складывая тряпки, отдельно — стекло. Механизмы старались разобрать, рыжий металл отделяли от серого, измельчали части в дробилках. Совсем ржавое, негодное оттаскивали в сторону. Такое или пополняло высокие кучи всякой дряни, или шло на постройку хижин, если местные жилища можно было так назвать.

Здесь обретались пойманные преступники, ослеплённые, чтобы не вздумали выбраться и отомстить. Здесь доживали век старики и доходяги, не способные уже работать, у которых в Раздолье не оказалось ни семьи, ни друзей, готовых принять и делиться хлебом. Если никто не поручался за вычеркнутых из списка, не соглашался отдавать часть своего куска, бедолаг ждала Свалка. Пищу и воду в городе получали лишь те, кто мог трудиться.

И ещё, конечно, калеки — кто без руки, кто без ноги. Все обитатели Свалки относились к ним с отвращением. Обрубки, нелюди, уроды. Ими пугали детей, в них плевали, прогоняли с пути. Да отбросы и не осмеливались выползать — мерзкие, отвратительные, в светлое время сидели они в своих норах, в остовах брошенных машин, в обрезках широких труб. Лишь по ночам выползали, рылись в отходах, отыскивая пищу. Кори было страшно на них глядеть, да и вовсе глядеть было нельзя. Если случайно встретишься взглядом с таким, трижды сплюнь и разотри левой пяткой, чтобы не стать, как он.

Детей на Свалке почти не было. Старухи не могли стать матерями, на калек никто не зарился. Даже за деньги к ним не согласились бы прикоснуться, не то что любить. Кори родила слепая воровка. Кто отец, не сказала, а может, не знала и сама.

Сперва у Кори было трое товарищей: светловолосая девчонка, которую кликали Немой, оттого что она ни слова не произнесла за свою жизнь, Ржавый — рыжий паренёк, и Сиджи, самый старший из них. Он-то и ушёл первым.

Свалка возвышалась островом посередине ущелья, где когда-то, говорят, протекала большая вода, называемая рекой. Врали, наверное — разве взаправду бывает столько воды, пригодной для питья? В ущелье выходили городские трубы, они приносили сточные воды. Сухая почва жадно впитывала влагу, лишь изредка стояли лужи, и если в такие дни ветер, пролетев по ущелью, забредал на Свалку, хотелось зажать нос. Хотя, конечно, здесь всё пахло не лучшим образом, в том числе и люди.

Края Свалки отвесно обрывались вниз, и высота была такой — не спуститься.

Попасть сюда можно было только по подвесной дороге. Небольшой состав из двух-трёх вагонов проезжал дважды в неделю, держа путь из Раздолья и возвращаясь туда же.

Тех, в поезде, ненавидели люто — и ждали. Как не ждать, если именно они привозили воду и объедки. Если б только обитатели Свалки попробовали напасть на состав, новый не отправили бы, пока все здесь не перемрут от голода и жажды.

Иногда подвозили и пополнение — выталкивали из вагона очередного старика, плачущего, цепляющегося за сопровождающих. Или выбрасывали урода со свежими повязками, запятнанными кровью — неудачника, покалеченного одной из машин. Это бывало нечасто.

Совсем редко привозили преступников: житьё в Раздолье было пределом мечты для любого обитателя Светлых земель, и совсем уж глупо потерять такой шанс и угодить на Свалку из-за воровства или убийства.

Кори хотелось узнать, почему мать решилась на кражу и что стащила, но та отказывалась говорить, даже спрашивать запретила.

Вагоны приезжали разные. Если глухие, как коробки — значит, с новым хламом. С порчеными вещами, сломанными станками и инструментами. Это всё свалят, дадут пустые ящики для сортировки, а заполненные погрузят, да и уедут.