Ким Харрисон - Зачарованный

Ким Харрисон

Зачарованный

Перевод Asgerd

Редактор Тея Янтарная

Распознавание текста Crazy Diamond

«Бюрократия, — смиренно размышлял Алгалиарепт, тихонько дуя на разворот бухгалтерской книги, чтобы чернила высохли побыстрее. — Чернила, которые на самом деле не чернила, и бумага, никогда не бывшая лесом», — думал демон, глубоко вдыхая густой аромат крови. Хотя кровь придавала торжественности рутинным документам, их природа тяготела к тому, чтобы усыплять все живое. Если бы он мог передать эту часть работы своим подчиненным, то ни за что не стал бы этим заниматься. Но сведения о том, кто кому и что должен, высоко ценились в мире демонов, а фамилиары известны своими длинными языками — пока вы их им не укоротите. Впрочем, Алгалиарепт такую практику осуждал. Большинство его собратьев — ужасные плебеи. Вырывание языков фамилиарам лишало всякой прелести их мольбы о милосердии.

Пересев за свой маленький, но элегантный резной столик, Алгалиарепт взял каменную шкатулку с крышкой, достал из нее узкой серебряной ложкой немного бримстона и дал наркотику растаять на языке. Тихий звон ложки, когда демон вернул ее на место, пением лиры отозвался в его душе, и, закрыв глаза, он вдыхал полной грудью угольную тьму, несущую сотни запахов. Бримстон усиливал чувства и переносил разум в горние выси.

«Документы должны быть самой большой болью в заднице», — подумал он, на мгновение погружаясь в легкую эйфорию. Но затем глаза его открылись, и он осмотрел свои великолепные апартаменты — стены, задрапированные темным шелком, вазы, разрисованные обнаженными телами, роскошно затененные углы с подушками и ароматными масляными лампами, а под ногами — ковер, на котором был изображен извивающийся дракон, пожирающий своего младшего детеныша — Алгалиарепт знал, что другого способа нет. Демон не был бы собой, если бы действовал иначе.

Мир науки в то время располагался на Востоке, и ему весьма нравились азиатские народы, даже если там его называли драконом и ждали, что он выдохнет пламя. Не считая эльфов, нашедших последнее прибежище в горах Европы, Азия ныне являлась единственной настоящей культурой в мире — главным образом, благодаря его усилиям.

Один должен создать то, чего другой будет вожделеть.

Обмакнув перо, Алгалиарепт вновь вернулся к работе, и его брови нахмурились по причине, которую он не мог понять. Он был растлителем тел и искусителем душ, достаточно сведующим в темных искусствах, чтобы получать выгоду, подлавливая с их помощью людей, когда те совершали ошибку, — дабы продать их своим собратьям в рабство на целую вечность.

Он был настолько хорош в этом, что добился положения, способного соперничать с высшими судьями — и это благодаря лишь его собственным талантам, он не был в долгу ни перед кем, кроме себя.

И все же сейчас, когда его перо расписывало выгоды особенно многообещающего и долгосрочного кредита, он, наконец, осознал источник растущего чувства неудовлетворенности.

Раньше он, бывало, получал удовольствие, наблюдая агонию потенциальных фамилиаров, хотя у него всегда хватало ума не доводить процесс до конечного результата, теперь же он испытывал только неясное ощущение зависти. Хоть и обреченный, фамилиар чувствовал что-то. Алгалиарепт же не чувствовал ничего. Радость ушла от него, и охота стала слишком простой.

Еще одна страница была закончена, и Алгалиарепт потянулся за второй ложечкой бримстона, пока красные чернила сохли и чернели. Когда серебряная ложка погрузилась в шкатулку, внимание демона привлекло его движущееся отражение, и он замер, наткнувшись на собственный взгляд в позолоченном настольном зеркале. На него смотрели усталые глаза с козлиными зрачками. Они сузились, и демон, почувствовав себя несчастным и разглядывая свое отражение, позволил черному пеплу просыпаться обратно в шкатулку. Если он хочет чувств, он должен пойти и взять их, а не вытягивать их из пыли. «Возможно, — мрачно думал Алгалиарепт, дотрагиваясь до своего манускрипта, чтобы проверить, высох ли он, — пришло время ненадолго отойти от дел». Начать удалять свое имя из текстов реальности, чтобы являться только по случайным вызовам вместо того числа контактов, которые он поддерживал. Ему наскучили одинаковые сделки и мимолетные легкодостижимые удовольствия. Он хотел… большего. Настроение совсем испортилось, и он склонился над своей работой. «Не может быть, что кроме этого ничего нет», — думал он, пытаясь потерять себя в красоте желаний и потребностей, спроса и предложения.

Поглощенный своей работой, демон почти не замечал легкого покалывания в носу, пока не чихнул. Его рука хлопнула по открытой шкатулке бримстона, закрывая ее. Потрясенный, он уставился на дверь, хватая ртом воздух и пытаясь сообразить, в какой части света сейчас только что зашло солнце. Кто-то вызывал его. «Опять», — подумал он, вздыхая, пока не понял, откуда шел вызов. «Европа?» Взгляд Алгалиарепта возвратился к зеркалу, и его красные глаза с козлиными зрачками вспыхнули. По морщинистому лицу проползла слабая улыбка. От волнения внутри него появилась дрожь, опьяняющая больше, чем бримстон. Это должна была быть Керидвен. Она была единственной на всем том континенте, кто знал его имя, единственной, кто мог его вызвать туда. «Три месяца», — думал он, пока с возрастающим волнением наблюдал, как его внешность становилась моложе и утонченней, и появлялась сильная челюсть, которая так ей нравилась. «Я знал, что она не сможет устоять».

Напевая мелодию, которую никто никогда не сочинял, он встряхнул своими рукавами, наблюдая, как они превращаются из обычного шелкового кимоно в душное европейское платье из жатого зеленого бархата. На его горле появились кружева, а волосы сами собой стянулись на затылке. На щеках заиграл румянец, а на руках забелели перчатки.

Впрочем, он был бы приятен ее взору, даже если бы облачился в ужасные лохмотья. Керидвен Мерриам Дульчиэйт, пока она не исчезла без предупреждения на три месяца, вызывала его каждую неделю в течение семи лет. Он был чрезвычайно терпелив, но отход от правил — дурное предзнаменование. Ему не нравилось, что он впервые за несколько недель так взволнован, но Кери была особенной. Она была самой необычной, умной и осторожной женщиной из всех, за кем он охотился на протяжении уже почти трех сотен лет, и Алгалиарепт никогда не знал, что она собирается сделать.

«Искусство», — понял он внезапно. Кери была искусством, в то время как все остальные были работой. Так вот откуда эта его неудовлетворенность? Пришло время прекратить просто работать и начать заниматься искусством? Но чтобы начать творить, ему нужно натянуть перед собою холст. Пришло время забрать ее домой. Если получится.