Говард Лавкрафт - Курган Страница 10

При виде чернеющего провала Разъяренный Бизон торопливо сбросил с плеч свою ношу; казалось, он был испуган. Он снабдил Замакону запасом смолистых факелов и провизией и честно проводил его до цели, однако никак не желал разделить приключение, что лежало впереди. Зама-кона отдал индейцу груду безделушек, специально захваченных для подобного случая, и взял с него слово вернуться к каньону через месяц, чтобы проводить через равнину Песос. Выступ скалы над их головами был избран местом встречи: прибывший первым разбивал лагерь и дожидался партнера.

В рукописи Замакона выражает завистливое восхищение выдержкой и верностью индейцев — сам испанец так и не выполнил этого соглашения. В последний момент Разъяренный Бизон пытался отговорить его от рискованного предприятия, но вскоре понял тщетность своих попыток и сдержанно распрощался. Прежде чем зажечь первый факел и углубиться в зияющее отверстие, испанец проводил взглядом гибкую фигуру индейца, торопливо и, кажется, с облегчением взбирающегося вверх между деревьями. Последняя нить, связывавшая Замакону с миром, оборвалась, хотя в тот день он еще не догадывался, что больше никогда не увидит — в общепринятом смысле этого слова — другого человеческого существа.

Спускаясь в провал, Замакона не испытывал никаких предчувствий. Коридор, чуть более высокий и широкий, чем входное отверстие, был выложен истертыми плитами; потолки и стены покрывали фантастические рисунки. Судя по описанию Замаконы, изображения имели отталкивающий вид; большая часть их воспроизводила чудовищные формы Йига и Ктулу. Ничего похожего испанец не встречал ни в одной части света, хотя — добавлял он — древняя архитектура Мексики наиболее близка к виденным орнаментам. Через несколько сотен ярдов туннель резко пошел вниз; на пути стали попадаться обломки скалистых пород, осыпавшиеся со стен. Коридор оказался лишь частично искуственного происхождения. Рисунков стало меньше, часто встречались совершенно необработанные стены.

За гигантским спуском, крутизна которого не раз угрожала падением и увечьем, туннель утратил упорядоченность как очертаний, так и направления. Временами он сужался до едва преодолимой щели или понижался настолько, что приходилось передвигаться ползком и на четвереньках; напротив, в других местах стены раздвигались, образуя подземные залы или цепочку пещер. Было очевидно, что на этом протяжении туннель не касалась рука человека. Лишь одиночный завиток или иероглиф на стене указывал Замаконе, что он на верном пути.

Трое суток Панфило де Замакона спускался извилистым туннелем в мрачные недра подземелья. Однажды, хлопая крыльями, с его дороги убралась какая-то невидимая тварь; в другой раз он краем глаза заметил мелькнувшую в расселине бледную тень, один вид которой заставил его содрогнуться. Воздух был сносным, хотя попадались участки застоявшихся испарений, а в огромных пещерах среди стволов сталактитов и сталагмитов царила промозглая сырость. Последние, когда туннелем шел Разъяренный Бизон, представляли серьезное препятствие. Индеец пробил зияющую брешь в их плотных зарослях, так что Замаконе не составило труда воспользоваться проложенной им тропой. Помимо воли было приятно сознавать, что кто-то еще из внешнего мира проходил здесь раньше; к тому же подробное описание туннеля, данное индейцем, значительно снижало степень неожиданности и риска. Более того — двойной запас факелов, которыми снабдил его Разъяренный Бизон, исключал возможность заблудиться в кромешной тьме. Дважды Замакона разбивал лагерь и разводил костер, дым от которого уносила естественная вентиляция.

Примерно в конце третьего дня пути (не следует безоговорочно доверять его хронологии) Замакона миновал головокружительный спуск и не менее головокружительный подъем, которые Разъяренный Бизон описал, как последнюю фазу туннеля. Уже на подходе были различимы следы искусственных улучшений подземного коридора: несколько раз отвесный спуск облегчался пролетами каменных ступеней. Пламя факела выхватывало все новые изображения на стенах, и, наконец, когда Замакона преодолевал подъем, к красноватым бликам горящей смолы стало примешиваться постороннее, зыбкое свечение. Лестница завершилась широким проходом, выложенным темными базальтовыми плитами. Свет факела стал бесполезен, ибо все заполняло голубоватое сияние, мерцавшее, словно утренняя дымка. Это был странный свет подземного мира — именно такой, каким его описал индеец, — и в следующее мгновение Замакона вышел из туннеля на блеклый, скалистый склон холма, упиравшийся за его спиной в непроницаемое небесно-голубое сверкание и отвесно сбегавший под ногами на бескрайнюю равнину, закутанную в голубоватый туман.

Предпринятая им экспедиция увенчалась успехом, и из внезапно утяжелившегося, еще более вычурного слога рукописи я ясно представлял, с какой гордостью он обозревал незнакомый ландшафт — совершенно так же, как в свое время его соотечественник Бальбоа оглядывал бескрайний простор новооткрытого Тихого океана. У выхода из туннеля повернул назад Разъяренный Бизон, остановленный страхом при виде стада рогатых существ, не похожих ни на коней, ни на бизонов; по его словам, на таких существах сражались призраки по ночам, — однако каким мелким казались Замаконе его страхи! Вместо робости странное чувство триумфа наполняло его сердце; испанец стоял на пороге неведомого мира, куда еще не ступала нога белого человека.

Почва огромного холма, стеной поднимавшегося за его спиной и наклонно простиравшегося вниз у его ног, была темно-серой, каменистой, без признаков растительности и, по всей видимости, базальтового происхождения. Стоя на ее глянцевой поверхности, Замакона ощущал себя пришельцем, вторгшимся на чужую планету. Обширная равнина в нескольких тысячах футов внизу не задерживала взгляд ничем примечательным; непрозрачная голубоватая дымка окутывала ее до самого горизонта. Но больше, чем гигантский холм, или равнина, или сверкающие сполохи над головой, искателя приключений поразило другое — причина, породившая видимость неба в земных недрах. Ответа не было, хотя Замакона слышал о полярных сияниях и даже видел их однажды перед штормом с борта судна. В рукописи он приходит к заключению, что нечто похожее происходило и в атмосфере подземелья, хотя, на современный взгляд, в качестве объяснения здесь больше подходит природное радиоактивное свечение.

Чернеющее жерло туннеля, как и вход в него, было выложено массивными каменными плитами — с тою лишь разницей, что тут вместо красноватого песчаника использовался темный базальт. Сохранились несколько уродливых статуэток, напоминающих потрепанные непогодой останки скульптур снаружи. Отсутствие коррозии указывало на сухой, умеренный климат; испанец и в самом деле отмечал по-весеннему приятное однообразие температуры в подземелье. По краям плит оставались отверстия для дверных петель, хотя самих дверей не было нигде видно. Сделав небольшой привал, Замакона разгрузил свою поклажу, выложив запас пищи и факелов, необходимых для возвращения. Под грудой наспех насыпанной пирамидки из скальных обломков он устроил подобие тайника, после чего, пристроив на спине полегчавший рюкзак, начал спуск на равнину, готовый к любым неожиданностям, поджидавшим его в этом затерянном мире.