Александр Варго - Гример Страница 11

– Где она? – бросился ко мне то ли испанец, то ли латиноамериканец.

– Кто? – спросил я, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

– Где?

– Она убежала. Женщины не любят жестокости.

– Не любят? – прищурился Рамирес. – Тогда вы ничего не знаете о жизни. И мне вас жаль.

Он приподнял руку и коснулся своего лица. На безымянном пальце блеснул перстень – искусно выполненный, отполированный до зеркального блеска серебряный череп.

– И все же она убежала, – мстительно добавил я.

– Инесс любого может свести с ума. Так что не советую ей помогать. – Рамирес резко опустил руку, серебряный перстень погас падающей звездой. – Поехали. Это я виноват, недосмотрел…

И уже не обращая на меня никакого внимания, Рамирес со «спортсменом» покинули морг. Я припал к стеклу. Почему-то мне казалось, что они пытаются обмануть меня – никуда не уедут, спрячутся за углом и подкараулят, когда я попытаюсь выйти из здания. Идиотская мысль. Ну кто им мешал расправиться со мной на заднем дворике или здесь, в зале морга? Хотели бы – занялись мной вплотную без лишних эффектов.

Рамирес, прежде чем сесть за руль, взглянул на меня в окне. И я отшатнулся. Его взгляд был колючим, словно острия двух раскаленных гвоздей вонзились мне в лоб. Хотя что он мог разглядеть в сумрачном помещении с освещенной заходящим солнцем улицы сквозь запыленное, давно не мытое стекло?

Машина визитеров пыхнула дымком и, мигнув стоп-сигналами, покатила к полосатому шлагбауму. И кто его только открыл посторонним? Иногда и автомобиль «Скорой помощи» не сразу проедет. А тут открыли, как хозяевам.

Наш сторож наверняка проснулся, лишь только начался шум. Но, как человек чрезвычайно осторожный, сделал вид, будто очухался ото сна только что и ничего не слышал, не видел. Он выглянул из своей комнатенки, показательно зевнул и со старательностью плохого драматического актера провинциального театра глянул на опрокинутый бак из-под хлорки.

– Сам свалился, что ли? Или зацепились? – поинтересовался он. – Ох уж эта уборщица… Если я вам, Марат, понадоблюсь, то разбудите.

Сказал и ретировался. Заскрипел пружинами старый матрас, а сторож еще и сделал вид, будто захрапел – для пущей убедительности. Так что можно было считать, я остался в морге абсолютно один. Сумерки уже сгустились, надвигалась ночь…

Нередко в компаниях работники морга любят рассказывать всякие страшилки-побасенки о своем учреждении. Истории обычно одни и те же. Вам их поведают в разных городах и, возможно, в разных странах. О студенте-медике, устроившемся работать к мертвецам сторожем, будто бы он от нечего делать усадил покойников за стол и сунул им в руки веера игральных карт. А санитар зашел, увидел – и получил разрыв сердца… Вам расскажут о призраках самоубийц или о жертвах насилия, о душах тех, кто никак не хочет покидать этот свет, не решив земных дел. Я не против того, что призраки и духи существуют. В конце концов, если в языке есть слова, их обозначающие, существуют и сами явления. Но касательно морга все это ерунда. Мертвецы там совсем не страшные – во всяком случае, мне так казалось до последнего времени. Они лежат на виду – голые, а, значит, беззащитные. Они, как пациенты, пришедшие на прием к врачу. Какая уж тут мистика? Из них ушла тайна жизни. Скажете, существует тайна смерти? Возможно. Но она находится уже за той гранью, которую невозможно переступить, продолжая мыслить, продолжая существовать.

И тут я почувствовал то, чего не ощущал здесь прежде. В груди возник неприятный холодок. Я точно знал, что в небольшом старом здании нахожусь один, если не считать сторожа-лодыря. Но знать одно, а чувствовать другое. Чувства неподвластны разуму. Вопреки фактам, интуиция, подсознание подсказывали мне, что я здесь не один. Чье-то присутствие буквально ощущалось кожей. Стоило отвернуться, и тут же чей-то взгляд сверлил мне спину. В обычных ночных звуках пустого помещения чудилось еле слышное дыхание. Считаете, можно успокоить себя тем, что мертвецы не дышат? Но именно от этого знания и становилось не по себе. Живой мертвец страшнее неживого. За приоткрытой дверью зала что-то тихонько звякнуло и тут же затихло, словно кто-то очень осторожно придержал металлический предмет пальцами.

Моя проклятая привычка проверять и прояснять все непонятное сработала и на этот раз. Хотел убедиться – я ошибаюсь, чтобы не вспоминать о таинственном бессонной ночью. Разоблаченное чудо перестает быть чудом. И зачем я только это сделал?

Мягко щелкнул рубильник. Свет в жестяных конусах-абажурах вспыхнул резко, ударил по глазам. Так и есть – никого, кроме покойников. Сколько же их здесь было? Пять, шесть? Этого я не помнил. А вот газеты и кроссовка до этого точно лежали на другом месте. Насчет этого я готов был поклясться. Осторожно ступая, медленно продвигаясь по залу, я заглядывал под столы, за стеллажи, оттягивая тот момент, когда придется проверить и мою маленькую комнатку. Мне уже мерещилась там якобы похороненная вчерашним днем женщина, у которой Петруха похитил сердце и поплатился за это.

И вдруг что-то метнулось от меня – сильное, ловкое. Даже пустой стол из нержавейки, задетый им, немного откатился от стены. Я замер, на какое-то время забыв, что живой человек обязан дышать. А затем воздух с хрипом ворвался в мои опустевшие легкие. Из-за тумбы старого письменного стола, приспособленного Петрухой под склад инструментов, блеснули два нечеловечески желтых круглых глаза. И тут же раздалось утробное плотоядное урчание. Мне повезло – неожиданное видение на мгновение парализовало меня, и я не бросился с криком на улицу. Иначе бы в антологии историй, рассказанных работниками моргов, появилась бы еще одна. И не было бы в ней реального объяснения, не было бы морали, кроме банальной и очевидной – не стоит оставаться на работе после ее окончания. Мы смотрели в глаза друг другу всего несколько секунд, но в ощущениях они растянулись в минуты.

Желтые светящиеся глаза не моргали, буравили меня. И тут наконец до меня дошло, кто это может быть. Я отступил на шаг. И тогда из-за тумбы письменного стола беззвучно вынырнул большой черный кот. Его отливающий блеском пушистый хвост нервно ходил из стороны в сторону. Шерсть на загривке стояла дыбом. Раздувающиеся, как мехи фисгармонии, бока издавали то самое утробное урчание.

Всех больничных котов, ошивающихся возле пищеблока, я знал наперечет. Обычно во внеурочное время они грелись на солнышке возле нашего крыльца. Этот же ночной пришелец был не из их компании. Он совсем не походил на облезлого бездомного бродягу, пригретого из сострадания ко всему живому сердобольными больничными поварихами. На меня шипела холеная зверюга, не знающая толком, что такое голод и грязь. Мне вспомнились слова Петрухи, сказанные им в самом начале моей карьеры гримера мертвецов: «Увидишь кота или собаку в морге – гони их взашей. Так и норовят спереть биологический материал. Этим скотинам-животным без разницы: котлету стянуть или схавать отложенный для экспертизы срез человеческого мозга».

– Брысь… – наверное, я вымолвил это не слишком убедительно, мне даже показалось, что кот отрицательно покачал головой, мол, и не думай, не уйду.

В моих руках оказалась деревянная швабра с намотанной на нее мокрой тряпкой. Наша уборщица никогда далеко ее не прятала. Пара взмахов, несильных толчков в наглую рожу коту, и он попятился к выходу.

– Пшел нах! – крикнул я.

Как ни странно, подействовало. Черный кот развернулся, поспешил к выходу, а затем, не теряя достоинства, гордо подняв закрученный знаком вопроса хвост, вышел на крыльцо. Прежде чем исчезнуть в темноте, он обернулся, бросил на меня прощальный взгляд, как сделал бы это человек, поворачивая голову через плечо. Я захлопнул дверь и повернул замок на один оборот.

«Все. Приплыли. Нервы стали ни к черту. Скоро от своей тени начну шарахаться. Все-таки на телевидении работать было спокойнее. Мерзко, но зато все понятно».

Как любил говаривать Петруха: «Все тайное сделалось явным». Вещи стали на свои места. Мистика, как казалось мне, рассеялась, словно ночной туман. Я даже попытался что-то насвистеть, хотя с музыкальным слухом у меня проблемы. Но, в конце концов, кто меня слышал? Сторож уже неподдельно похрапывал за обитой железом дверью, а мертвецам, думаю, было все равно. Ступал я нарочито шумно, как человек, пытающийся успокоить себя после испуга. Всего лишь кот, пусть и черный. Да мало ли на свете черных котов! На этот раз я не ожидал увидеть в своей комнатенке ничего сверхъестественного, и ожидания мои оправдались. Мертвая женщина оставила меня в покое и не собиралась возвращаться. Подхватил пакет с пивом, не хотелось лишний раз заезжать в магазин. Дольше задерживаться в морге я не собирался.

В зале мой взгляд наткнулся на рассыпанные газеты и сиротливо лежавшую кроссовку. Я не был уверен, что Петруха сегодня будет в состоянии их выбросить. А потому взялся не за свое дело: опустился на корточки и принялся собирать рассыпанное.