Все оттенки черного - Коллектив авторов Страница 11

Мысль о том, как все это глупо и неправильно, не отпускала Мефисто все время, пока он рыл яму во дворе, переносил тело, закапывал, ровнял, утрамбовывал. Но эта мысль плавно перетекла в практическую плоскость — что же ему делать дальше? Прежде всего нужно снова примерить одежду Мадлен, вспомнить ее манеры и голос. Хорошо, что на улицу она всегда надевала шляпку и бесформенный балахон. Затем найти документы, чтобы скопировать подпись, это он умел делать почти безупречно. Далее, завтра вечером нужно будет надеть собственный дорожный плащ, взять саквояж и отправиться на станцию, обязательно попав на глаза соседям. Вернуться в темноте и с нового дня начать жить под именем Мэри-Мадлен Делейн. Да, еще нужно обязательно купить пару розовых кустов, чтобы свежий холмик не привлекал лишнего внимания.

Мефисто вздохнул. План был хорош, но, к сожалению, годен лишь на время. Не собирается же он остаток жизни провести за глухим забором в образе сумасшедшей? Нужна новая личность с чистыми документами, мужская, примерно его возраста. Что там Мэри-Мадлен говорила про объявление? «Сдам комнату с полным пансионом квартиранту без вредных привычек…»

Алла Кречмер. В Москву!

60-е годы.

— А почему бы нам с тобой не поехать в Москву? — спросила Танька мужа Володю.

Тот, отработав целый день на тракторе, не был расположен фантазировать, но тем не менее пробормотал:

— Чего вдруг?

— Как чего? — воскликнула Танька, — Столицу посмотреть. А то поем песни про «дорогую мою столицу» и «звезды кремлевские», а в Москве и не были.

Володя подумал, что он прекрасно проживет и без путешествий, но спорить с женой не решился.

— И чего ей не хватает? Избу новую поставил, пятистенок. Полы крашеные, скоблить не надо. Корова дойная, поросенок, угодья. Мамане колхозную пенсию дали, двенадцать рублей.- размышлял он.- С его заработком на тракторе, да Танькиной зарплатой почтальона они в деревне считались чуть ли не богачами.

— Тань, билеты дорогие до Москвы, — Володя знал, что цена для Татьяны, ежедневно объезжающей на велосипеде пять деревень с тяжелой сумкой, имеет значение.

— Деньги-то тяжело достаются, — добавил он.

Танька замолчала и принялась собирать ужин. Радиоточка бубнила про виды на урожай, и это было так знакомо, что уже надоело.

За окнами послышался шум проходящего поезда: дом Васильевых стоял неподалеку от старого, разбомбленного в войну вокзала, поэтому Володя и свекровь определяли время по поездам.

— Девятичасовой, мариупольский, — сказал Володя.- Чего-то мы с ужином припозднились.

Танька вытащила из печки картошку в чугунке и сняла с плиты сковородку с рыбой.

— Володь, ну люди-то ездят везде. Посмотри, поезда полны. В окно глянешь — лампа в купе красивая горит, люди нарядные из стаканов в подстаканниках чай пьют. А мы дальше Дно и Дедовичей не бывали.

Володя собрался с духом и выдал:

— Зато вокзал в Дно на Кремль похож.

Наутро Танька пришла на работу рано. Солнце залило светом комнату, где сидели операторы. Пахло горячим сургучом, яблоками и медом.

В зале для посетителей две женщины заколачивали гвоздиками посылочные ящики.

— Опять фруктовая посылка, — сказала, поздоровавшись, сидевшая за кассой Зина.- Баба Дуня и Маня из Горок загодя пришли, а к обеду народ набежит.

— А куда посылают яблоки? — спросила Танька.

Зина удивленно посмотрела на нее.

— Да куда угодно, — ответила она, — Где родные живут в городах, туда и посылают

— А в Москву?

— И в Москву.

Танька зажмурилась от удовольствия:

— Представляете, наши яблоки и в Москве.

И тут же загрустила:

— Если бы меня кто послал в посылке прямо в Москву.

Зина покрутила пальцем у виска:

— Умалишенная ты Танька! Люди к нам на лето приезжают, загодя договариваются, у кого родных нет. Чего там хорошего-то, в городе? Пыль, шум, да толкотня. Иди-ка ты лучше почту забери да отправляйся. И вот еще тебе на продажу детские книжки-раскраски и толстая книга.

— Какая? Кто написал?

— А я почем знаю? А вот «Кукла госпожи Барк». Раскраску предложи Ксене — она возьмет для внучки. А «Куклу» эту для Федора Дмитриевича, он читать любит.

Танька вздохнула и отправилась за свой стол собирать сумку.

Велосипед у Таньки был добротный, мужской, с крепкой рамой и надежным багажником. Не то, что женский, на котором приезжала на работу Зина. Только и красоты, что радужная сетка на заднем колесе, а так ни рамы, ни багажника. Почту на таком не повезешь!

Танька ехала по деревенской улице. Она начинала с дальних деревень и лишь потом прибывала в свою. Стояли сушь и жара. Деревни, как будто вымерли — молодые на работе, пожилые возились на своих огородах, а ребятишки убежали на речку, и оттуда со стороны купальни доносились их веселые крики и визг.

Даже собаки ленились лаять, только Жучка Шлыковых заливалась лаем, грозя вцепиться зубами в край Танькиного платья.

— Тю, брысь отсюда, оглашенная! — закричала почтальонша. — Ириш, держи ты Жучку-то, а то газету не получишь.

Старая баба Ириша то ли не услышала, то ли поленилась выйти: вместо нее выскочила Лялька, младшая внучка.

Лялька рано осталась круглой сиротой: родители уехали на север за длинным рублем, да и сгинули оба в какой-то аварии. К семи годам Лялька, оставшаяся с бабкой и теткой, стала совершенно самостоятельной. Теткина загруженность на работе и бабкина немочь способствовали тому, что девочка стала вести хозяйство. На старших внуков нечего было рассчитывать: во-первых, мальчишки не слишком утруждали себя уборкой и мытьем посуды; во-вторых, они и в каникулы подрабатывали в колхозе.

Лялька легко прогнала Жучку, поздоровалась с Танькой и взяла газету.

— Чего ж ты купаться не пошла? Вона ребятишки ваши как кричат! — спросила Танька.

— Да некогда, тетя Тань. Бабушка масло взбивает в кринке, а я картошку чищу. Да она все ругается, что много срезаю.

— Картошка-то прошлогодняя или уже подкапывали?

— Да прошлогодняя. Есть еще в погребе.

Лялька говорила деловито, и почтальонше казалось, что она беседует не с семилеткой, а со взрослой крестьянкой.

Внезапно личико девочки озарилось улыбкой.

— Ой, тетя Таня, погодите! Что я Вам сейчас покажу! — воскликнула она и стрелой помчалась на веранду.

Через минуту она вернулась, держа в руках коробку карандашей, и протянула Татьяне.

— Видите, какие хорошие карандаши, сколько цветов! И два розовых, и даже белый! Я и прочитать могу — карандаши называются «Искусство», а вот что такое «Сакко» и «Ванцетти»?

Лялькино восхищение карандашами заглушало даже смущение от незнания, кто такие эти Сакко и Ванцетти.

Впрочем, Танька и сама не знала.

— Да революционеры какие-нибудь, — сказала она. — А откуда у тебя, Лялечка, такие карандаши?

— Да тетя Нина Нюшкина привезла из Москвы.

— Из Москвы? — оживилась Таня, — Мы же с ней учились в одном классе.

Она попрощалась с Лялькой и повернула велосипед в сторону дома Нюшки.

Наскоро раздав газеты, Танька добралась до знакомого двора и уже на крыльце увидела одноклассницу Нину. За два года, что они не виделись, школьная подруга изменилась до неузнаваемости. Где косы? Их сменили локоны перманента. Где вечное серое платье — сейчас Нина щеголяла в пестром сарафане с юбкой колоколом. И не косынка покрывала ее голову, а кокетливая шляпка с шелковыми лентами. Ниночка издали заметила Танькин велосипед и приветливо замахала руками. Не вытерпев, она вылетела навстречу подруге и повисла у нее на плечах.

— Танька! Танька, подружка! Здравствуй, сердце мое! Как я соскучилась! — воскликнула она и обняла Таньку, а та от полноты чувств уронила слезу.

Нюшка стояла здесь же поодаль.

— Чего вы на дороге обнимаетесь? Зайдите в избу, подруги, да и поговорите спокойно, а не у всей деревни на виду.

— И то правда, — спохватилась Нина.- Идем, Тань, а велосипед во дворе поставь

— Да непривычны мы рассиживаться, — пробормотала Танька, но двинулась следом за подругой.

В избе пахло свежеиспеченным хлебом и цветочными духами.

— «Нинка привезла,» — подумала Татьяна.

— Мам, самовар-то не остыл? — крикнула Нина замешкавшейся в сенях Нюшке.

— Остыл маленько, — отозвалась та. — Но вам попить тепла хватит.

Ах, какие дивные лакомства привезла подруга из Москвы! Зефир, пастилу, никогда не виданное Таней шоколадное масло и ароматную копченую колбасу. Нюшка разрезала батон и пододвинула к гостье аппетитные куски.

— Ешь, — прикрикнула она. — Чай, намаялась, почту разносивши.