Дьюма-Ки - Кинг Стивен Страница 11

— Спасибо… — Я запнулся, возможно, на столь короткое время, что он и не заметил, но я не разозлился. На него точно не разозлился. — Спасибо за всё.

— Да ладно.

Когда Джек уходил, во взгляде, брошенном на меня, чувствовалось лёгкое недоумение, так что, возможно, он заметил. Может, заметил, как я запнулся. Меня это уже не волновало. Наконец-то я остался один. Вслушался в хруст ракушек и гравия, вылетевших при развороте из-под автомобильных колёс. В шум двигателя, который затихал, затихал, исчез. Осталось лишь негромкое, ровное дыхание Залива. И удары сердца — мягкие, глуховатые. Никаких часов, звенящих, бьющих, даже тикающих. Я глубоко вдохнул, набрал полную грудь затхлого, чуть влажно-ватого воздуха. А как ещё могло пахнуть в помещении, которое достаточно давно стояло закрытым, если не считать коротких еженедельных (или раз в две недели) ритуальных проветриваний? Я, кажется, уловил запахи морской соли и субтропических растений, названий которых ещё не знал.

Слышал я главным образом шум волн, очень уж напоминающий дыхание какого-то большого спящего существа, и смотрел через стеклянную стену, которая выходила на воду. Поскольку «Розовую громаду» приподняли над уровнем земли, с того места, где я сидел (достаточно далеко от стеклянной стены гостиной), берега видно не было. Сидя в кресле, я имел возможность полюбоваться разве что одним из больших танкеров, следующих нефтяными маршрутами из Венесуэлы в Галвестон. Купол неба затянула лёгкая дымка, приглушая яркость отражающихся от поверхности воды солнечных лучей. Слева на фоне неба чётко прорисовывались силуэты трёх пальм, их кроны чуть колыхались под очень, очень лёгким ветерком: эти самые пальмы я изобразил на своём первом после несчастного случая рисунке. «На Миннесоту, прафта, не похоше», — прокомментировал Том Райли.

Стоило мне посмотреть на них, как вновь захотелось рисовать… потребность напоминала голод, правда, возникла она не в желудке, а вызвала зуд в голове. И что странно, ещё и в культе. «Не сейчас, — одёрнул я себя. — Позже. Сейчас я как выжатый лимон».

Из кресла я сумел подняться со второй попытки, довольный тем, что юноша не стал свидетелем провала первой и не услышал мой нелепый («Твою мать!») раздражённый вскрик. Поднявшись, я какое-то время шатался, опираясь на «канадку», задаваясь вопросом, до какой же степени я вымотан. Обычно «выжат как лимон» — выражение образное, но в тот момент я именно таким себя и ощущал.

Медленным шагом (не испытывая никакого желания упасть здесь в первый же день) я проделал путь в большую спальню. Увидел двуспальную кровать, и больше всего мне захотелось подойти к ней, сесть, костылём скинуть на пол эти идиотские декоративные подушки (на одной вышили некое подобие двух прыгающих кокер-спаниелей и довольно пугающую мысль: «МОЖЕТ, СОБАКИ И ЕСТЬ САМЫЕ ХОРОШИЕ ЛЮДИ?»), лечь и поспать два часа. Может, три. Но сначала я прошёл к скамье у изножия кровати, по-прежнему очень осторожно, зная, как легко при такой усталости зацепиться ногами и упасть. На скамью юноша положил два из трёх моих чемоданов. Нужный, конечно, оказался снизу, так что я без колебаний сбросил верхний на пол и расстегнул молнию наружного кармана.

Стеклянные синие глаза глянули на меня с выражением вечного осуждающего удивления: «О-о-о-о-х, какой противный парниша! Я столько времени здесь пролежала!» Взбитые синтетические оранжево-красные волосы вырвались из заточения. Реба, воздействующая на злость кукла, в лучшем синем платье и чёрных туфлях «Мэри Джейнс».

Прижимая её к боку культёй, я лёг на кровать. После того как устроился между декоративных подушек (больше всего мне хотелось отправить на пол прыгающих кокеров), положил куклу рядом с собой.

— Я забыл его имя, — признался я. — Всю дорогу сюда помнил. А потом забыл.

Реба смотрела в потолок, где застыли лопасти вентилятора. Я забыл его включить. Ребу не волновало, как звали молодого человека, который теперь работал у меня в свободное от учёбы время — Айк, Майк или Энди ван Слайк. Ей всё это было без разницы. Да и чего ещё я мог ожидать от тряпок, засунутых в розовое тело каким-нибудь несчастным ребёнком, которого заставляли трудиться и нещадно эксплуатировали где-то в Камбодже или в грёбаном Уругвае.

— Как его зовут? — спросил я её. И при всей моей усталости, почувствовал прежнюю нарастающую панику. Прежнюю нарастающую ярость. Страх, что такое будет продолжаться до конца моей жизни. Или станет хуже! Меня увезут в санаторий для выздоравливающих — в действительности тот же ад, только заново покрашенный.

Реба не ответила, бескостная сука.

— Я могу это сделать, — отчеканил я, хотя сам себе не верил. И подумал: «Джерри. Нет, Джефф». Потом: «Нет, ты думаешь о Джерри Джеффе Уокере, козёл. Джонсон? Джеральд? Джордж Вашингтон, чёрт побери?»

Я начал засыпать. Начал засыпать, несмотря на злость и панику. Меня убаюкивал тихий шёпот Залива.

«Я могу это сделать, — подумал я. — Напрягись. Вспомнил же ты, что означало СИ».

Я вспомнил, как молодой человек сказал: «Они определили к сносу пару домов в северной части Кейси-Ки, когда береговая эрозия ускорилась», — и в этом что-то было. Моя культя зудела, как безумная. Но можно прикинуться, что зудит культя другого человека, в другой вселенной, а тем временем искать эту штуковину, эту тряпку, эту кость, эту связь…

…засыпая…

«Хотя если сильный шторм вроде „Чарли“ обрушится на остров…» И бинго!

«Чарли», название урагана, и когда очередной ураган приближался к побережью, я включал Метеорологический канал, как и вся Америка, а их комментатора по ураганам звали…

Я поднял Ребу — на мой полусонный взгляд, весила она фунтов двадцать.

— Комментатор по ураганам — Джим Канторе, — объяснил я Ребе. — Мой помощник — Джек Кантори. Грёбаное дело закрыто. — Я положил её на спину и зажмурился. Ещё десять или пятнадцать секунд слушал дыхание Залива. Потом заснул.

Спал до заката. Самым глубоким, самым крепким сном за последние восемь месяцев.

v

В самолёте я едва прикоснулся к еде, поэтому проснулся жутко голодным. Вместо двадцати пяти упражнений на сгибание, чтобы размять травмированное бедро, сделал только дюжину, заглянул в туалет и поспешил на кухню. Опирался на «канадку», но не так тяжело, как ожидал, учитывая продолжительность дневного сна. Намеревался сделать себе сандвич, может, два. Рассчитывал на порезанную копчёную колбасу, но полагал, что подойдёт любое мясо для сандвича. После еды собирался позвонить Илзе и сказать, что добрался до пункта назначения. А уж Илзе электронными письмами известила бы всех, кого заботило благополучие Эдгара Фримантла. Потом мне предстояло принять вечернюю дозу обезболивающих таблеток и изучить оставшуюся часть моего нового жилища. Я ещё не успел побывать на втором этаже.

Чего я не учёл в своих планах, так это изменений в открывающемся из окон виде на запад.

Солнце зашло, но над плоской поверхностью Залива, простиравшегося до горизонта, оставалась яркая оранжевая полоса. Она разрывалась только в одном месте силуэтом какого-то огромного корабля. Силуэт этот напоминал рисунок первоклассника. Трос тянулся от носа к, по моему предположению, радиомачте, образуя треугольник света. А выше оранжевое переходило в захватывающее дух сине-зелёное, как на полотнах Максфилда Пэрриша. Сам я таких цветов раньше не видел… и однако испытал ощущение deja vu, словно всё-таки видел — во сне. Может, мы все видим такое небо в наших снах, но проснувшийся мозг не в силах подобрать для увиденного привычные названия цветов.

Ещё выше, в сгущающейся черноте, уже сияли первые звёзды.

Я более не испытывал голода, пропало и желание звонить Илзе. Мне хотелось только одного: нарисовать то, что я видел перед собой. Я знал, что мне не удастся всё перенести на бумагу, но плевать я хотел, удастся или нет… и вот это радовало больше всего. Притягивал сам процесс.

Мой работник (на мгновение я опять забыл его имя, потом вспомнил Метеоканал, потом подумал: «Джек, грёбаное дело закрыто») оставил рюкзак с рисовальными принадлежностями во второй спальне. Вместе с ним я неуклюже прошествовал во «флоридскую комнату»: одной рукой приходилось нести рюкзак и опираться на костыль. Лёгкий любопытный ветерок взъерошил волосы. Сама идея, что такой вот ветерок и снег в Сент-Поле могли существовать одновременно, в одном мире, казалась абсурдной… прямо-таки научной фантастикой.