Яцек Пекара - Слуга Божий Страница 11

Я оставил его изнурённым разговором и знал, что должен найти ответы на несколько вопросов. Наиважнейший из них звучал: почему Фрагенштайн не приказал прикончить убийцу своей сестры? Почему так усердно старался сохранить ему жизнь?

Я не намеревался рассказывать старому Клингбайлу о том, что услышал. Когда придёт время, узнает обо всём. Поэтому я поделился только тем, что Фрагенштайн будет официально обвинён Святой Службой.

— Мне нужны люди, — сказал я. — Могу послать за моими собратьями в Равенсбург, но предпочитаю уладить дело по-быстрому. Уже сегодня.

— Но ведь вы инквизитор, — сказал он.

— О да, — я кивнул. — Но если соблаговолите меня просветить, как нам ворваться в дом Гриффо и одолеть его стражу, то я воспользуюсь вашим мудрым советом. Мне нужны несколько мужчин с кувалдами и ломами. Я видел дверь в резиденцию Фрагенштайнов и не хотел бы провести под нею ночь, умоляя, чтобы мне открыли. А Гриффо готов на всё. Он, не колеблясь, воспользуется шансом сбежать, думаю даже, не поколеблется меня убить, если только предоставлю ему такую возможность. А я ради ваших двух тысяч крон могу жить, но не намерен ради них умирать. Клингбайл покачал головой.

— Вижу, вы подняли цену, — произнёс он. — Но я честный человек и люблю своего сына. Значит, дам вам столько, сколько потребуете. Хотя… — он сделал паузу, — я мог бы уже ничего не давать, не так ли?

Я задумался над его словами. В данный момент на мне лежал инквизиторский долг раскрытия дела. Я не мог уехать из города без допроса брата Паулины и доведения всего дела до конца.

— Могли бы, — согласился я.

— Вы получите свои деньги, — пообещал он. — А эти дополнительные пятьсот крон — моя плата за голову Гриффо.

— Вы её не получите.

— Я — нет. Мне будет достаточно самой мысли, что вы занимаетесь им с присущим Святой Службе старанием. — Он улыбнулся мечтательно. — Ба, я дам вам кое-что подороже денег, господин Маддердин. Я дам вам рекомендательные письма к моим деловым партнёрам, дабы с этих пор они знали, что вы являетесь другом друзей[30].

— Это очень щедрое предложение, — сказал я. Должен признать, с вами было приятно работать, господин Клингбайл.

— Помните, однако, об одном, господин Маддердин. Не меняйте правила игры по ходу её. Вы еще молодой человек, и я прощу вам азарт при торгах. Но, поверьте мне, величайшее сокровище, которым можно обладать на свете, это доверие. Если разойдётся слух, что вы им злоупотребляете, потеряете всё.

Я обдумал его слова.

— Надеюсь, вы будете довольны вложением, — произнёс я. — В конце концов, полторы тысячи крон на дороге не валяются.

— Пятьсот добавлю вам как премию, — закончил он. — От чистого сердца.

В течение двух часов купец привёл ко мне шестерых здоровяков, как я и хотел, вооруженных кувалдами, топорами и ломами. Согласно закону и обычаю, я привёл их к присяге как временных сотрудников Святой Службы. Я был уверен, что им будет, о чём рассказывать до глубокой старости. Однако я решил, что будет неплохо, если к их рассказам добавится нотка драматизма.

— С этого момента вы, как временные сотрудники Святой Службы, подпадаете под юрисдикцию Инквизиции, — объявил я.

Они меня не поняли. В этом предложении было слишком много слов столь длинных, что за время их произнесения можно опорожнить кружку пива. Тогда я решил приблизить к ним проблему с помощью языка, который, может быть, поймут лучше.

— Если не выполните приказы, будете убиты, — произнёс я. — Те, кому повезёт, на месте. Неудачники — только после допросов.

Улыбки гасли на их лицах так же быстро, как пламя свечей, срезаемое саблей. Это был тот эффект, на который я рассчитывал, и я радовался, что они меня не разочаровали.

— Вперед, господа, — приказал я.

Начиная операцию против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Однако я знал, что законники-пуристы[31] могли бы доискаться в моих действиях некоторых неувязок. Вот, например, я ведь был обязан сопоставить показания Захария с показаниями Гриффо. Ибо, неужели бредящий узник говорил правду? Может он лишь свято верил в собственные слова, родившиеся в результате видений, вызванных горячкой и болезнью? Но даже если я поверил словам сына купца Клингбайла, то ведь был обязан обратиться к бургомистру и начать официальное дознание. Почему я так не сделал? Так вот, во-первых, я верил в правдивость признаний Захария. Отнюдь не потому, что я был человеком наивным, легковерным и добродушным (хотя ведь мы, инквизиторы, есть целебный бальзам на раны мира). Я верил его словам, потому что истинный Слуга Божий должен доверять интуиции, веря, что есть она щедрым даром Всевышнего. Во-вторых, я знал, что привлечение бургомистра и возбуждение административных процедур приведёт лишь к тому, что Гриффо выиграет время на подготовку противодействия. Я не нарушил закон, а всего лишь слегка его обошёл. Но если Фрагенштайн окажется добропорядочным гражданином, а признания Захария бредом безумца, то, Господи, спаси и сохрани бедного Мордимера.

Поместье Фрагенштайна хранила калитка в каменной стене, хватило нескольких ударов тяжелыми кувалдами, чтобы путь стал свободным. Однако я знал, что с дверьми самого дома будет сложнее. Когда я гостил здесь первый раз, то заметил, насколько надёжны эти врата, сооружённые из толстых балок, окованных железом. Окна же первого этажа, очень высокого первого этажа, закрывали на ночь, затворяя прочные ставни. Значит, следовало проявить смекалку, а не тупую силу. Я взял в руку колотушку и постучал. Раз, другой и третий. Наконец раздалось шарканье.

— Чего надо? — я услышал голос кого-то, кто явно был очень сонным и очень недовольным.

— Именем Святой Службы, открывай! — крикнул я.

Воцарилась тишина. Я не считал, что привратник подумал, будто кто-то глупо шутит. Ложная выдача себя за служителя Инквизиции грозила наказанием в виде кастрации, вырезания ремней из кожи и сожжения на медленном огне. В связи с вышеуказанным фактом, на белом свете немного попадалось столь смелых шутников.

— Спрошу моего господина, — на этот раз мы услышали голос, который уже не был ни сонным, ни недовольным.

— Если не откроешь двери, будешь обвинён в соучастии в преступлении, — сказал я громко. — Тебя будут пытать и сожгут!

Я дал ему минуту, чтобы он понял истинное значение этих слов.

— Считаю до трёх, после чего прикажу выбить дверь, — заявил я. — У тебя есть семья, парень? — спросил я более мягким тоном и подождал немного: — Раз!

Я услышал скрежет отодвигаемой задвижки. Я улыбнулся. — Два! Двери заскрипели.